- Получается, что версия расстрела должна основываться на каких-то иных фактах?
- Да, и речь не идет о каких-то принципиально новых обстоятельствах и никому не известных сторонах жизни. Я уже говорила: ничего кардинального в 70 лет не создают. Безусловно, в Иванькова стреляли за его дела, берущие начало в прошлом, и далеком прошлом… Конфликт между ним и заказчиком нападения не поблек с годами только потому, что он был, так сказать, долгоиграющим. Другими словами, замешанным на финансовых интересах обеих сторон – масштабных, не исчерпавших себя, длящихся и сегодня. Но сегодня все как-то дружно забыли: а ради чего Иваньков совершал свои самые… как это мягче сказать... резкие поступки? Да ради денег, конечно. Только и исключительно ради них, ради них – окончательно и бесповоротно. Ясно, что и расстрелян он был только из-за них, а не по причине какой-то, допустим, личной обиды. Потому что все конфликты в его жизни все равно сводились к одному – к очень большим деньгам. Ничему другому на этом фоне места уже не оставалось: деньги поглощали все.
- Так должник в свое время, получается, стал жертвой Иванькова? Объектом вымогательства, которое ему преимущественно и вменялось законом?
- Ничего подобного. За рэкет не мстят спустя много лет, а такими делами человек уровня Вячеслава Кирилловича, конечно, давно уже не занимался. Этот персонаж был его компаньоном и оставался им даже после 28 июля. Конечно, он был притесняемым, неравноправным партнером в их финансовых отношениях. Но с выводом Иванькова из строя он рассчитывал взять реванш. Вычислить этого человека очень легко тому, кто знает компаньонов Иванькова.
- Возможно, их слишком много…
- Их достаточно, однако заказчик расстрела отвечает очень узкому кругу требований, поэтому скрыться от меня ему невозможно. Прежде всего его выдает возраст. Он не может быть ровесником своей жертвы, потому что в такие годы люди принимают то, что есть как данность, а не как повод для мести. Но разница в возрасте у него с Иваньковым не слишком значительная: в противном случае он давно попробовал бы создать что-то новое, обособившись от своего опасного компаньона. Я сказала бы так: этот человек достаточно стар для того, чтобы создать новое, но достаточно молод для того, чтобы рискнуть на подобный экстрим и попытаться перетянуть финансовое одеяло на себя, что, кстати, ему вполне удалось. Я сказала бы, во-первых, что этому давнему партнеру Иванькова от 55 до 60 лет.
- А что бы вы сказали во-вторых?
- Я проследила бы, во-вторых, траекторию пули. Чтобы сказать «во-вторых», нужно понять, почему снайпер получил приказ стрелять именно в живот. Уж, конечно, не потому, что ставилась задача причинить человеку долгие физические страдания. Такой мотив имеет место, только когда на другую чашу весов тоже положены человеческие страдания и люди мстят по принципу «мера за меру», боль за боль. Но тогда, между прочим, мститель всегда хочет, чтобы жертва знала, от чьей руки и, значит, за что она принимает страдания. Если же пулей человек ввергается в кому, цель не достигается. А расстрел Иванькова был задуман с умом и достиг своей цели. Но вот там, где на кону стоят деньги, пуля в живот преследует совсем иную цель – решение вопроса.
- В каком смысле «решение вопроса»?
- А в самом простом и номинальном – в перетягивании финансового одеяла на себя. Заказчиком событий выступал человек, который преследовал только одну цель, простую и ясную: перераспределить в свою пользу те давние и мощные финансовые потоки, которые свел на себя Иваньков. Когда он был не на больничной койке, а в своем окружении, это было невозможно: все смотрели именно на Иванькова… Скажу проще (и тоже, наверное, никого не обижу): Иванькова боялись все и на этом фоне никто не смотрел на его более слабого компаньона. Они вообще в этом проекте были по сути вдвоем – Иваньков и заказчик нападения. Если бы там присутствовали еще какие-то люди с их интересами, преступление не имело бы такой явной личностной подоплеки. Это акция одного человека, которого лишили жизненной перспективы. Но это не жест отчаяния и мести, а осмысленная работа на результат. Поэтому, во-вторых, персонаж, о котором я вам рассказываю, был единоличным партнером Вячеслава Кирилловича по какому-то крупному и практически единственному для него бизнесу. Это очень сужает круг лиц, заинтересованных в расстреле.
- Все же непонятно, почему в таком случае выстрел в голову не мог положить конец всякому перетягиванию финансового одеяла? Разве это не надежнее?
- Это не только не надежнее, но даже вообще может привести заказчика нападения к финансовой катастрофе. Я не особо люблю приводить примеры, потому что люди склонны относить их к себе, но по-другому, наверное, мне не объяснить вам свою мысль. Давайте поговорим о вас и обо мне. Ни в коем случае не об Иванькове – это ясно?..
- Ясно. Как и то, что вы избегаете бросить хоть какую-то тень на Иванькова. Поэтому о ком нам еще для примера говорить, кроме как о вас и обо мне? Пожалуйста.
- Я уже объясняла, что в моем понимании нельзя бросать тень на человека, который не в состоянии тебе возразить. И не спектакли в театре теней мы разыгрываем, а вычисляем преступника. Иваньков – его жертва, а потому тем более не время обсуждать Иванькова, когда справедливость требует совсем другого.
- Заказчик, вокруг которого вы сжимаете кольцо, тоже не в состоянии вам возразить…
- А у него еще будет случай и будет время. Просто он прячется от меня, а я от него – нет.
- А почему вы уверены, что этот случай наступит? На него выйдет следствие? Или уголовный мир?
- Ни то ни другое. Следствие выйдет на вполне традиционных обвиняемых, и газетные публикации это показывают. В этом диапазоне публику и ждут новости, а копать в незнакомом месте опасно: кто знает, чьи денежные интересы ненароком затронешь? Мелких-то дел у людей масштаба Иванькова не бывает. Ну а уголовники в такой ситуации давно от него откачнулись. Если вы хотите мне поведать про какую-то криминальную этику и воровское братство, то это не по адресу. Но среди всего этого нужно понимать, что личность заказчика достаточно очевидна, он остается жив и здоров, а значит, по ходу жизни вопросы к нему возникнут обязательно. Время лишь покажет, у кого именно. Ведь деньги Иванькова не расстреляны вместе с Иваньковым. Пока существуют эти деньги, останутся и люди, интересующиеся их судьбой. А главное – желающие на нее повлиять. Так что пружине еще суждено раскрутиться. Но сделать это ни уголовники, ни люди в погонах друг другу не дадут. Да они и не смогут, так как недостаточно осознают ситуацию. Вспомните слова Черчилля: «Русских всегда недооценивали, а между тем они умеют хорошо хранить секреты не только от врагов, но и от друзей». Иваньков, при том что он вел дела в интернациональном кругу, во всех смыслах был русским человеком. Даже его старым знакомым трудно в это проникнуть. Вопросы к заказчику нападения возникнут не у спецслужб и не у криминалитета. Те и другие – вчерашний день для Вячеслава Кирилловича. Сам же он – человек сегодняшнего дня, а никакой не символ, не депортированная фигура, как многие сейчас стараются его представить. Вообще миллионеры символами не бывают. Просто дело времени и здоровья Иванькова – с какой стороны подойдут к заказчику и зададут ему вопросы.
- Например, с вашей стороны?
- С моей стороны вначале бывают мои ответы. Поэтому до вопросов другим людям может не дойти.
- Итак, никакой не Иваньков, а мы с вами решили заняться… наверное, рэкетом?..
- Лучше получением материальной помощи на нужды благотворительности. Я предпочитаю классику во всем – от шляпы в клетку до формулировок… Итак, кто нам давно помогает в этом?
- Пусть это будет банк или завод.
- Банк – чересчур банально, но я согласна на завод. Допустим, это вы меня на него вывели и за свои заслуги рассчитываете на половинную прибыль. Я отвечаю: «Да», а сама еду на завод, и за мои красивые глаза и уверенные речи деньги начинают идти в основном мне. Вы долго пытаетесь как-то наладить ситуацию, но слабы для этого в коленках. В конце концов последние ваши надежды тают, а новых спонсоров у вас нет. Люди с завода, накрепко зачарованные моей неотразимой персоной, уже скоро и не взглянут в вашу сторону. И тогда, представьте, вы приходите к ним и говорите… что?
- Я говорю: «Да кто она такая?! Я ее вообще убью!»
- Нет, не получится. Они скажут: «Конечно, убить можно любого человека, пока он жив. Видно, ты ее очень боишься, что не рискуешь решить свою проблему с ней иначе, как послав ей пулю в лоб. Но если ты даже за это не сядешь, платить тебе мы не будем вообще. Хоть видно, что ты псих, но всех ты точно не перестреляешь. Поэтому иди на все четыре стороны. А что ты с ней сделаешь – мы и знать не хотим, мы ни при чем». Вот так примерно, если перевести на детский язык.
- Тогда я скажу вот что: «Ну, увидите, что я с ней сделаю, и мне ничего не будет. Даже если она выживет, я для нее недосягаем, я ее не боюсь. Расклад у меня теперь такой, что я выше ее и выше вас тем более. Так что лучше сразу начинайте платить мне».
- Да, примерно так, хотя набор слов вызывает у меня то ли смех, то ли слезы. Но, в общем, вы недалеки от истины. Это единственная ситуация, когда именно выстрел в живот помогает решить вопрос. Он рассчитан не на заказчика, не на жертву, а на то, чтобы произвести впечатление на третьих лиц и заставить их изменить свое поведение. Это рискованный, но очень трезвый расчет, и он сужает круг подозреваемых до минимума.
Итак, в-третьих, заказчик нападения фактом вывода Иванькова из строя надолго, если не навсегда, автоматически не достигает своей финансовой цели (в противном случае выстрел, как вы правильно заметили, следовало направлять в голову). Поэтому нужно посмотреть на бизнес Иванькова и его единственного компаньона в возрасте 55-60 лет, где принятие решений зависит скорее от нескольких лиц (потому что такой спектакль, как расстрел средь бела дня на Хорошевке, не разыгрывается в расчете на одного зрителя). Много людей – много слов, которые они произносят. Их невозможно утаить. Если прислушаться, узнаешь, что они продолжают оказывать благотворительность, но, в-четвертых, уже вам, а не мне. Поверьте, если знать окружение Иванькова, понять, кто был инициатором событий, уже совсем просто. О более мелких деталях и признаках я здесь не говорю, хотя они тоже существуют. Ошибиться с выводом становится невозможно.
- Ничего, если я скажу, что в причастности к расстрелу Иванькова подозревают вас? Вы вписываетесь в схемы, которые сами же нарисовали.
- Так и знала, что кончится вопросом в этом роде. Вы могли бы спросить меня и раньше. Но, в общем, суть не меняется. Может, мне не очень выгодно было рассказывать о своей версии, но я действительно в ней убеждена. Сама же я в нее никак не вписываюсь. Я не оправдываюсь ни в коем случае, но даже враги мои не скажут, будто я занимаюсь бизнесом, вот в чем дело. И по возрасту я не подхожу.
- Зато говорят, что вы, как и Иваньков, разрешали споры в определенных кругах. Здесь точно нет ничего нового. Иваньков давно и часто выступал криминальным третейским судьей. И вы с ним незримо боролись за влияние. Конфликт закончился расстрелом. При ваших возможностях в сфере безопасности и оружие это было нетрудно реализовать. Что скажете?
- Будь так, с расстрелом Иванькова закончился бы не наш конфликт, а моя «судебная» карьера. Кто доверит разрешение споров человеку, который чувствует себя неуверенно при наличии, так сказать, коллеги по роду занятий? В криминальном мире не может быть как единственного авторитета, так и единственного судьи. Иваньков – человек определенных традиций, он мог разрешать споры только между криминалитетом чистой воды. В иных кругах не стали бы его не только слушать – не захотели бы вообще ассоциироваться с таким человеком, как он. Между чиновниками, занятыми бизнесом, и криминалитетом, занятым тем же самым, объективно уже нет пропасти. Возникла новая когорта третейских судей – тех людей, которым доверяют обе стороны. Они не надеются ни на людей в мантиях (потому что слишком хорошо их знают), ни на людей, судящих «по понятиям» (потому что не желают их знать). Иванькову в этой новой когорте не было места. Ни один чиновник не доверит свои дела человеку, который три десятка лет провел за решеткой. Он не может понимать мир чиновников. К тому же он вызывает у них страх и неприязнь.