Мы с готовностью вспоминаем: осень — время обострений... Но если бы все было так просто! По данным статистики, среди самоубийц людей с психическими отклонениями не более 10 процентов. А между тем Россия стойко лидирует в мире по количеству суицидов. Что толкает на этот шаг? Можно ли помочь оказавшимся на краю? Могут ли они помочь себе сами?
В результате суицидов Россия теряет ежегодно народу значительно больше, чем потеряла за всю афганскую войну. По печальному этому показателю она была мировым лидером в 2004-м. Добровольно уходит из жизни больше людей, чем гибнет от рук убийц. (Кстати, по количеству убийств Россия тоже в первой тройке — в компании ЮАР и Колумбии.)
Сегодня жить или не жить — личное дело каждого. В группе «жить» лидирует Египет — по данным ВОЗ, там самый низкий процент самоубийств. Радуются жизни в Италии, Греции, на Филиппинах — это понятно. Из бывших союзных республик СССР в компании «радующихся жизни» оказалась лишь Армения — самоубийство там нонсенс. Зато Белоруссия, Украина, Казахстан в статистических таблицах тесно выстроились за лидирующими Литвой и Россией.
Что лежит в основе суицида? С этим вопросом «Хранитель» обратился к директору Научного центра суицидов НИИ психиатрии имени Сербского Владимиру Федоровичу Войцеху.
— Скажите, Владимир Федорович, что заставляет человека выносить приговор самому себе?
— Причины могут быть разные — от психических заболеваний до нехватки в организме определенных микроэлементов. Но жизни лишает себя и множество здоровых людей — просто в определенный момент критическая масса неудовлетворенности жизнью или собой срабатывает и включается программа самоуничтожения. По типу последней капли. Американцы описывают такой случай. Человек собирается на работу, обувается — и у него рвется шнурок. Это последняя капля. Он выстреливает себе в висок.
— Программа самоуничтожения лежит у нас внутри готовенькая и ждет команды «Пуск»?
— Есть такая (наряду с другими) теория. Стереотип решения проблем в человеке формируют и семья, и общество, и сам человек. Психически больных среди самоубийц далеко не определяющая доля. Хотя, конечно, весной всяческие мании да фобии обостряются, как, впрочем, и соматические заболевания. И весной особенно остро переносится нехватка в жизни тепла и всего того, что делает человека счастливым.
— Мне встречалось суждение, что суицид, как и психическое заболевание, заразен. На этом принципе даже разработали психическое оружие. Как вы на это смотрите?
— А вы знаете, что самый большой процент суицидов среди врачей приходится на долю психиатров? Вот вам и ответ.
— Известны ли случаи суицида среди детей?
— Суициды в 5-12 лет, как правило, следствие психической болезни. Для детей суицид противоестественен. Подростковый возраст — это другое. Среди покончивших жизнь самоубийством молодежь составляет примерно 15 процентов. А если говорить о смертности, то люди в возрасте от 19 до 34 лет убивают себя чаще, чем умирают от сердечно-сосудистых, онкологических, прочих заболеваний. Всего же в России ежегодно убивают себя 50-60 тысяч человек. А в годы афганской войны за 5 лет погибли 15 тысяч.
— В какое время суток люди чаще добровольно расстаются с жизнью?
— Самоубийства чаще происходят под утро. Утренние и дневные попытки чаще заканчиваются смертью. Импульсивно, под действием эмоций, приговор в отношении себя выносят и приводят в исполнение, как правило, ближе к вечеру. Увидел таблетки в аптечке — сгреб, выпил. Увидел веревку — попытался повеситься. Увидел нож — попытался зарезаться. Вечерние суициды часто остаются попытками.
— Существуют ли какие-либо национальные особенности лишения себя жизни?
— Безусловно. Трудно представить себе, например, японца, намыливающего веревку, так же как и русского делающим себе харакири. В последние годы русским национальным способом лишения себя жизни можно признать питье уксусной кислоты — смерть страшная, мучительная.
— Мне встречалось мнение вашей коллеги Татьяны Дмитриевой, что в России столько самоубийств потому, что слишком бурно она меняется. Вы согласны?
— Трудно не согласиться. Но в России эта проблема напрямую связана еще и с проблемой алкоголя. Он, с одной стороны, обостряет восприятие окружающего, делает человека ранимым, с другой — провоцирует. Официально считается, что в состоянии алкогольного опьянения совершается полтора процента суицидов. Но есть все основания полагать, что значительно больше. Если говорить о неудавшихся попытках, в той или иной мере «под парами» поступают процентов сорок пациентов. Одни принимают для храбрости, другие, что называется, не просыхают.
— Удается ли возвращать к жизни тех, кто попытался с ней расстаться?
— Иногда человек прыгает с двенадцатого этажа - и ничего. Была у нас перед Новым годом одна такая прыгунья - во время предновогоднего застолья с мужем повздорила, вышла на балкон (а это, правда, был двенадцатый этаж) и сиганула вниз. И знаете, ничего, только поломалась немножко. Может, потому, что выпивши была. Говорит, ничего не помню.
— Кто у нас больше не любит жизнь — люди пожилые, молодежь?
— В основном те, кому между тридцатью пятью и пятьюдесятью.
— Переоценка ценностей?
— Несчастная любовь, разводы, смерть близкого человека, конфликты, сложности на работе. У людей разные ценности. Если жизнь бьет по главной из них — реакция тоже может быть разной. Кто-то начинает «барахтаться» с удесятеренной энергией, а кто-то ищет и быстро находит для себя способ от работы этой улизнуть. Ощущает себя человек в жизненном тупике — стремится прервать сознание. В последние годы все чаще встречаются случаи такого рода. Не спасли мы как-то мужчину лет пятидесяти с небольшим — отца тяжелобольной девушки. Та умирала, а помочь ей денег не было. Не вынес отец — ушел раньше, чем она. Следующая волна — те, кому за семьдесят. Тут все понятно: старость, одиночество. Той, что с балкона прыгнула, было чуть за двадцать пять. Выхаживали мы тут мальчика юного совсем. Вешаться побежал в день своего рождения. Гости были. На кухню вышел — а там девушка его с его же другом целуется. Он — в петлю. Откачали.
— Вы пытаетесь спасти не только тех, кто «посмел», но и тех, кто на грани. Кто чаще обращается за помощью? Приходят они самостоятельно или «под конвоем» встревоженных и любящих?
— Приходят сами, как правило, люди с развитой душой, с образованием, те, кто уже раз или не раз подобную ситуацию пережил. Близкие приводят людей разных, но все равно воля к жизни у них в какой-то степени присутствует.
— Что в вашем арсенале жизнеобеспечения ?
— Не столько лекарства, сколько психотерапия. Примерно месяц помогаем в условиях стационара. Параллельно работают психологи и психотерапевты. Пытаются докопаться до самых глубоко упрятанных проблем, выстроить их в порядке значимости для больного, переориентировать его. Постепенно и сам не желающий жить начинает иерархию эту оценивать все более трезво, объективно. Процесс долгий, тянется у кого-то неделями, а у кого-то месяцами. Но практически, чтобы оправиться, нужен примерно год. Так что после стационара мы с больным продолжаем работать.
— Рецидивы бывают?
— Довольно часто. Если побывавший на краю жизни ощущение края этого забыть еще не успел, а его настигает другой жизненный удар или то, что воспринимается им как таковой.
— Часто руки на себя налагают в порыве. Услышь человек в этот момент мудрое или просто отрезвляющее слово — трагедии не будет.
— Работают телефоны доверия. Мы прилагаем много усилий, чтобы их знали не только наши пациенты.
— А если звонит человек на грани, часто удается помочь? Ведь по телефону не схватишь его за руку, если он решит хотя бы и этим же телефонным проводом удавиться.
— Наши специалисты пытаются его удержать от этого шага, пытаются узнать адрес. Если удается, немедленно выезжает «скорая». Ведь если человек все-таки позвонил, значит, он ищет помощи, готов ее принять. 70 процентов людей прежде чем наложить на себя руки, к врачам все-таки обращаются — идут в поликлинику. Куда ж им еще? Для многих ведь доктора именно там. Приходят, естественно, к терапевту: сердце болит. А терапевт что? Много с вами в поликлинике по душам разговаривают? Стопка направлений на анализы — и привет.
— Да, с районными поликлиниками и терапевтами у нас положение тяжелое. Похоже, в такой ситуации помощи ждать приходится скорее от тех, кто рядом.
— Часто человек и ищет ее неосознанно среди тех, кто рядом. На работе, к примеру, бедой поделится. А ему в ответ: не бери в голову — бери на грудь, перемелется — мука будет. Не всякому везет в минуты эти встретить душу, способную делить чужую боль.
— В таком случае, похоже, спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Трудные минуты бывают у всех. Владимир Федорович, можно ли дать совет читателям «Хранителя», что в собственном состоянии должно их насторожить во время стресса, как не упустить момент, когда нужно обращаться к специалисту?
— Тяжкое состояние духа, бессонница, снижение аппетита, навязчивые мысли (часто, к примеру, в такой ситуации человека одолевают мысли о собственной неполноценности), вегетативные расстройства (учащенное сердцебиение, одышка, головная боль) на фоне конфликта или без явного конфликта (ведь самый страшный конфликт — с самим собой).
— В сознании многих обращение к врачу в подобной ситуации — это обращение в психиатрическую больницу. А есть альтернатива?
— В России, как и во многих развитых странах, создана специальная структура. У нас она включает кризисный стационар при соматической больнице, кабинеты социально-психологической помощи при поликлиниках. (Конечно, параллельно идет и психиатрическая помощь.) И телефоны доверия.
— Насколько эта система тотальна?
— В ней есть все звенья, но не хватает плотности. Шестидесятикоечный стационар для десятимиллионной Москвы — это как? Даже Норвегия, где 9 самоубийств на 100 тысяч человек, имеет государственную службу профилактики суицидов. Выделяются соответствующие деньги. У нас все понимают, а денег нет. Хотя и надо-то их не так много.
— Куда обращаться, если нет в поле зрения суицидологов?
— Можно пойти к психотерапевту — их сейчас достаточно много. Важно не оставаться наедине со своей проблемой.
Телефон доверия: 205-05-50.
Кризисный стационар: 471-21-63; 963-75-72.