В недавний день солидарности трудящиеся напомнили о своих правах. В Лондоне демонстрации собрали более 200 тысяч госслужащих. В Стамбуле, чтобы усмирить многотысячную толпу, полиции пришлось применять слезоточивый газ и арестовать шестьсот человек. В России, если судить по теленовостям, все было «как у людей»: плотно сомкнутые ряды трудящихся, трепещущие на ветру флаги, решительные требования «облегчить и увеличить». Однако исполнительный директор Центра поддержки профсоюзов и гражданских инициатив («Профцентр») Юрий Миловидов считает, что не стоит верить своим глазам. Профсоюзы в России и в мире — это две большие разницы.
Юрий Николаевич, сообщалось, что у нас в первомайских демонстрациях участвовало свыше двух миллионов трудящихся. Что, российское профдвижение крепнет и ширится?
Вовсе нет. В столице, например, вышли на улицы всего 35 тысяч граждан. К сожалению, наши люди не считают такие акции эффективным средством борьбы. Это не их вина. Ведь за 17 лет существования ФНПР не удалось добиться реализации ни одного из главных требований. «Даешь достойную пенсию! Требуем, чтобы минимальная зарплата была не ниже прожиточного минимума!» Все это мы слышали и пятнадцать лет назад, слышим и сейчас. А результата нет. И это притом, что огромное число россиян получает сущие копейки. Растут безработица и травматизм на производстве. Взрывы на угольных шахтах происходят с ужасающей частотой. А скажите, кому из профсоюзных боссов объявили хотя бы выговор после таких катастроф? Не вспомните!
У вас есть объяснение, почему наши профсоюзы такие смирные?
Давайте вспомним историю. После 1917 года российские профсоюзы превратились в школу коммунизма. Они прекрасно научились распределять пайки и путевки, оказывать материальную помощь, а вот главное — борьбу за достойную заработную плату, охрану труда и сохранение рабочих мест — надолго позабыли. В начале реформ у ФНПР был шанс стать настоящим защитником прав наемных рабочих, но он упущен. Федерация превратилась в корпоративную структуру профсоюзных функционеров, занятых собственными интересами.
И в чем причина такой метаморфозы?
Все дело в собственности, полученной в наследство от ВЦСПС. Во всем мире профсоюзы создавались «снизу»: объединялись «работные» люди, они десятилетиями накапливали материальные ресурсы, потом нанимали профсоюзных функционеров.
У нас получилось все наоборот. В 1990 году собрались советские профчиновники. Не спрашивая рядовых членов профсоюзов, они создали ФНПР и провозгласили себя правопреемниками имущества советских профсоюзов. По самым скромным подсчетам недвижимость, доставшаяся федерации, тянет на 7—8 млрд долларов. А если пересчитать вместе с землей, то во много раз больше. Это почти вся санаторно-курортная сфера и целая отрасль туризма с сотнями гостиниц, санаториев и турбаз, приносящих огромные доходы. Неудивительно, что долгое время в финансовых отчетностях федерации писалось так: 20 процентов — профсоюзные взносы, а остальные 80 — «прочие доходы». Эти «прочие» деньги огромны. Каковы именно — ни мне, ни кому-либо другому узнать не удалось. Не подпускают.
Но шила в мешке не утаишь. Люди чувствуют фальшь, и численность ФНПР тает. В 1990 году в ней было 77 миллионов членов, сейчас профбоссы заявляют, что в ней состоит 25 миллионов. Однако социологические опросы приводят другую цифру — 7—8 миллионов.
Если так пойдет, то ФНПР может вообще остаться без «низов»?
Думаю, такой сценарий вполне устраивает ее руководство. Имущество у федерации есть, оно приносит доход. А если не будет рядовых членов с их вечными проблемами, то у профсоюзной верхушки вообще начнется райская жизнь. Вы поймите, я не против федерации. Пусть она занимается туристическим или иным бизнесом. Но пусть отчитаются — скажут, какую пользу рядовым членам этот бизнес принес. Сейчас неподотчетность руководства — это одна из основных проблем, неумолимо разрушающая ФНПР. Кроме того, у членов профсоюзов нет реального права влиять на выборы руководства. За последние годы мы худо-бедно научились проводить демократические выборы — от президента и депутатов до глав местного самоуправления. Единственное исключение — профсоюзы. Здесь нет выбора, а, следовательно, никакой сменяемости. У руля мы видим одних и тех же людей. Это просто нонсенс.
Ну а самим работникам нужен вообще профсоюз?
Теоретически — да, а вот на практике получается, что нет. У многих нищенские зарплаты, но от голода никто не помирает. Все объясняется существованием вторичной, третичной занятости. Парадокс российской экономики — большинство наемных работников предпочитает не бороться за увеличение скудных зарплат, а ищет приработок на стороне (кто-то занимается торговлей, кто-то извозом). По некоторым оценкам, официальная заработная плата составляет в доходах граждан менее 40 процентов. То есть она носит второстепенный характер.
Тут стоит вспомнить, что двести лет назад в профсоюзы шли прежде всего квалифицированные, высокооплачиваемые работники. Они имели основной и единственный доход — заработок, от которого зависел уровень жизни. А поскольку основная зарплата и иные доходы у нас — серые, то есть скрытые, они не могут служить стимулом объединения в профсоюзы. Говоря иначе, экономикой профсоюзы пока не востребованы. Это произойдет тогда, когда официальная заработная плата станет основным источником дохода для большинства россиян. Вот тогда и возникнет потребность в профсоюзах. Если вспомнить Маркса, противоречие между трудом и капиталом в рыночных условиях носит объективный характер. Природа этого противоречия заключается в том, что капитал всегда стремится к максимальному накоплению, а труд — к высокой оплате.
Но ведь сегодня есть и другие примеры. Громко заявили о себе профсоюзы на предприятиях с западным капиталом — например, на «Форде» во Всеволожске. Что помогает им добиваться реальных уступок от работодателей?
Ответ прост. Люди видят, что делают такие же машины, как и западные коллеги, но зарплаты у наших в несколько раз меньше! Возникает вполне естественное недовольство. Отсюда и забастовки. Люди отказываются работать на очевидно невыгодных условиях.
Этим профорганизациям надо сказать спасибо. Они научились выдвигать экономические требования и весьма цивилизованно добиваться их выполнения. Есть такой опыт и на некоторых российских предприятиях — например, на химкомбинате «Акрон» в Новгороде или на Североуральском бокситовом руднике. Это первые ласточки нового профдвижения. Я уверен, что за ним пойдет вся страна.
А за что сейчас стоит бороться профсоюзам?
Цели не меняются двести лет. Это повышение зарплат, улучшение условий труда, сохранение рабочих мест и социальных гарантий.
Одна из главных задач — борьба на каждом заводе за полноценный, эффективный коллективный договор. Это зеркало предприятия, его социально-экономическая конституция. К сожалению, пока абсолютное большинство колдоговоров — пустые бумажки. В жизни работников они не играют почти никакой роли. Их легко подписывают и так же легко нарушают.
В настоящих договорах должны быть указаны все доходы и расходы предприятия, соблюден баланс интересов работников и работодателей. И приниматься такой документ должен не узким кругом лиц, а всеобщим голосованием. Например, в основном договоре между объединением профсоюзов Норвегии и союзом предпринимателей прямо записано: «Все члены профсоюза, имеющие право голоса, обязаны принимать участие в голосовании». Похожая практика уже несколько лет применяется на Тверском вагоностроительном заводе, правда, частично.
К тому же есть такое явление, как рэкет. Он существует, потому что имеется теневой сектор экономики. Рэкетиры приходят к работодателю или собственнику и требуют отстегнуть. Тот платит, но не из своих денег, а из серых доходов предприятия. Значит, финансовое бремя ложится на работников. А если есть настоящий коллективный договор, в котором указаны все доходы и расходы предприятия, тут рэкетирам делать нечего. Тут все под контролем и под защитой.
К сожалению, быстро достичь этих целей невозможно. В российских трудящихся осталось много безынициативности советских времен. В них сидит убежденность, что кто-то должен о них позаботиться, решить их проблемы. От нее так быстро не избавишься. Вспомним, что Моисей водил евреев по пустыне сорок лет, чтобы они забыли египетское рабство. Я думаю, что для появления у нас по-настоящему массовых и деятельных профсоюзов может потребоваться такой же срок.
Профсоюзы начали свой путь семнадцать лет назад. Если продолжить библейскую параллель, то их «хождения» закончатся в 2030 году. На ваш взгляд, как они изменятся за это время?
Я убежден, что перемены затронут прежде всего ФНПР. Если ее руководство не перестроится на демократический лад, федерацию ожидает коллапс. Рядовые члены из нее неизбежно уйдут. В ней останутся одни функционеры, которые также разбегутся по мере проедания профсоюзного имущества.
Зато те профсоюзы, которые не на словах, а на деле борются за свои права и интересы наемных работников, ожидает большое будущее. Я убежден, что в рыночных условиях без них не обойтись.
Однако для этого потребуется изменить законодательство. Прежде всего предстоит демократизировать процедуру избрания профсоюзных лидеров. Публиковать декларации об их доходах. Вообще профсоюзная бухгалтерия должна стать прозрачной для членов организации. Если все это будет сделано, то к 2030 году мы увидим в России по-настоящему мощное и влиятельное профдвижение. И нас уже не будут удивлять двухсоттысячные манифестации в Лондоне или Стамбуле. Если потребуется — здесь выйдет не меньше.
ВЦИОМ провел всероссийский опрос на тему «Есть ли на вашем предприятии профсоюз, и какое влияние он оказывает на положение работников?».
Ответы были такими:
- 2007,
- Имеется и улучшает: 8 %, 9 %
- Имеется, но мало влияет: 34 %, 40 %
- Профсоюза нет: 50 %, 42 %
- Затрудняюсь ответить: 8 %, 9 %
Источник: trud.ru