На страницах «Против коррупции» мы уже вспоминали неутомимого ревнителя правосудия, первого министра юстиции Российской империи, поэта и государственного деятеля Гаврилу Романовича Державина. Не менее замечательной личностью был и третий министр, преемник Г.Р. Державина и П.В. Лопухина – Иван Иванович Дмитриев (1760 – 1837), державинский соратник и по музам, и по борьбе с коррупцией.
Державин на закате дней посвятил младшему товарищу двусмысленные строки:
Поэзия, честь, ум
Его были душою.
Юстиция, блеск, шум
Двора – судьбы игрою.
С одной стороны, придирчивый к качествам администраторов Державин не верил в управленческие таланты мягкотелого Дмитриева. Нужно учитывать и глубинный пласт этой поэтической формулы: Державин примеривал судьбу Дмитриева к собственной судьбе, размышлял о взаимном влиянии политики и творчества. Сам же Дмитриев за десять лет до державинской «надписи к портрету» написал:
Державин в сих чертах блистает;
Потребно ли здесь больше слов
Для тех, которых восхищает
Честь, правда и язык богов?
Он равнялся на Державина, на державинскую принципиальность, на «честь и правдолюбие» ревнителя законов. Проштудировав Гоббса и Монтескьё, Ломоносова и Вольтера, Дмитриев уверился: для утверждения просвещенной монархии необходима стройная и исправно работающая правовая система. Эта вера и была идеологией Дмитриева.
Злонравных чиновников и отпетых взяточников на рубеже XVIII и XIX веков было, конечно, меньше, чем в наше время. Управленческая система самодержавной Российской империи, как ни странно, была менее громоздкой, чем в наш век передовых технологий, которые, несомненно, должны упростить работу администратора. И все-таки уже тогда (да и в гораздо более ранние времена!) нечистоплотность управленцев воспринималась как позор Отечества. Не случайно именно к тем временам относится комедия Василия Капниста «Ябеда», в которой пьяные судьи распевают бессмертные куплеты – увы, они во все времена воспринимаются как смело актуальные:
Бери, большой тут нет науки,
Бери, что только можно взять,
На что ж привешены нам руки,
Как не на то, чтоб брать, брать, брать…
Иван Иванович Дмитриев мог сполна оценить подтексты такой сатиры.
Родился будущий министр юстиции в селе Богородском Сызранского уезда Симбирской губернии, в родовом имении. Дыхание истории он прочувствовал в детстве, когда семья Дмитриевых вынуждена была переехать в Москву, спасаясь от пугачевщины.
К тому времени Иван успел приобщиться к наукам и искусствам в благородных пансионах Казани и Симбирска. Не успели Дмитриевы обосноваться в Москве, как Пугачев был пойман. Его тоже доставили в Первопрестольную. Полвека спустя Иван Иванович воспоминал: «Жребий Пугачева решился. Он осужден на четвертование. Место казни было на так называемом Болоте. В целом городе, на улицах, в домах только и было речей об ожидаемом позорище. Я и брат нетерпеливо желали быть в числе зрителей, но мать моя долго на то не соглашалась. По убеждению одного из наших родственников, она вверила нас ему под строгим наказом, чтобы мы ни на шаг от него не отходили. Это происшествие так врезалось в память мою, что я надеюсь и теперь с возможною верностию описать его, по крайней мере, как оно мне тогда представлялось».
А.С. Пушкин в работе над «Капитанской дочкой» и «Историей пугачевского бунта» в описании казни опирался на воспоминания Дмитриева. Вскоре после этих драматических событий Дмитриев поступает в лейб-гвардии Семеновский полк, квартировавшийся в Петербурге. Ему еще не было четырнадцати, а блестящая служебная карьера уже началась. Как и Державин, поэзией Дмитриев увлекся в гвардии. В столице он быстро сблизился с литературными кругами, познакомился с Державиным и Карамзиным. Отношения к первому было почтительным, ко второму – дружеским. В 1791 году в «Московском журнале», который издавал Карамзин, состоялись первые публикации Дмитриева, принесшие поэту успех и у публики, и у критики. Озорная сказка «Модная жена» и песня «Стонет сизый голубочек…» навсегда остались самыми известными произведениями Дмитриева. Стихи, положенные на музыку разными композиторами (наиболее известен вариант Ф. Дубянского) и сегодня воспринимаются как чистейший образец сентиментального искусства:
Стонет сизый голубочек,
Стонет он и день и ночь:
Миленький его дружочек
Отлетел надолго прочь.
Он уж больше не воркует
И пшенички не клюет:
Все тоскует, все тоскует
И тихонько слезы льет.
Трудно предположить, что автор этих нежнейших строк станет искушенным в политике специалистом по тайным поручениям.
Первая книга Дмитриева была ответом на сборник Карамзина «Мои безделки». Дмитриев назвал книгу не без самоиронии – «И мои безделки». Их называли русскими сентименталистами – Карамзина, Дмитриева, Муравьева. Гражданственности предшественников они противопоставили мир частной жизни с его печалями и шутками. К творчеству Дмитриев относился с налетом аристократического высокого дилетантства, искал легкости языка, напевных интонаций. В 1796 году Дмитриев вышел в отставку в чине полковника. То было время правления императора Павла, очень непростые годы для гвардейской элиты, к которой принадлежал Дмитриев. В том же году Дмитриев по навету был арестован по обвинению в покушении на жизнь государя… Благодаря стараниям генерал-губернатора Н.П. Архарова вскоре выяснилось, что донос был ложным. Император лично объявил освобожденному Дмитриеву о его полной невиновности. Убедившись в верности отставного полковника, Павел назначает его обер-прокурором Сената. Так началась гражданская служба Дмитриева, сплошь связанная с юстицией. Позже тайный советник Дмитриев на пять лет удалился от службы, чтобы посвятить себя литературе и своим поместьям. Но с 1806 года он включается в политическую жизнь страны как один из видных деятелей эпохи Александра I, сенатор и прокурор.
В 1808 году Дмитриева направили в Рязань для следствия по делу злоупотреблений по винному откупу. Трудно не перепутать личный карман с государственным, когда речь идет о «пьяных рублях». Поэт-сентименталист сумел быстро войти в курс дела, привлек компетентных консультантов и выполнил щекотливое поручение.
Вторым прокурорским подвигом Дмитриева была костромская миссия, где посланец Сената «исследовал поступки» губернатора Николая Федоровича Пасынкова. Ох, эти ревизии прошлых времен, сколько в них злободневного и для нашего XXI века!.. Бывалый моряк и лихой барин, Пасынков жил широко, любил праздники и приятные дорогостоящие причуды. И подчас занимал деньги у костромских купцов. Эту форму взятки в «Ревизоре» выведет Гоголь, она в ходу и в наше время. Не будем представлять губернатора Пасынкова исключительно в мрачных тонах. Здесь все не так просто. Капитан 1 ранга, он много сил уделял снабжению армии – и, надо думать, армейских денег (в отличие от иных губернаторов!) не присваивал. В 1812 году, во время Отечественной войны, Пасынков проявит себя энергичным организатором костромского ополчения.
Это объясняет, почему Дмитриев отнесся к нему с симпатией, смягчив удар правосудия. Но в фактах разобрался и обо всем доложил. Только в 1815 году, после повторной ревизии, Пасынкова сняли с губернаторской должности и предали суду – на этот раз судьям пригодилось и досье, составленное Дмитриевым. Что ж, первый раз прощается. Второй – запрещается.
Наконец, под новый, 1810 год прокурорские заслуги Дмитриева были оценены высоким назначением. Отныне он – член Государственного Совета, генерал-прокурор и министр юстиции. При первом знакомстве с министерством Дмитриев заметил, что «многого не достает к успешному ходу этой машины» и требуются значительные изменения.
Нагромождение инстанций, волокита, дефицит квалифицированных чиновников - все это, по мнению Дмитриева, мешало эффективной работе ведомства. «Обращая особенное внимание к сенату, долженствующему быть образцом для прочих судилищ, я горел желанием охранить его достоинство, возвратить ему прежнюю важность», - признавался министр.
Подобно Державину, Дмитриев стремился сделать министерство доступнее для граждан, но вести структурную перестройку было трудно. В Европе начиналась большая война. Резонно, что управленческая система России милитаризировалась, и реформам Дмитриевна не было суждено осуществиться.
Напряжение 1812 года, разумеется, сказалось на работе министерства. Дмитриев активно содействовал армии, давал подробную юридическую оценку преступлениям наполеоновской армии, пресекал и отечественных мародеров. Тем временем отношения с коллегами по правительству становились все прохладнее. В своих оценках Дмитриев никогда не учитывал придворную конъюнктуру, предпочитая руководствоваться логикой и деловой целесообразностью.
Вскоре он понял, что продолжать работу в Комитете министров не имеет смысла, и летом 1814 года император принял отставку министра юстиции. Дмитриев прощался с министерством не без грусти: ему не удалось преобразить работу российской юстиции так, как мечталось. Но и после ухода из правительства он рассчитывал продолжить правоохранительную работу и вскоре получил такую возможность. К тому времени Иван Иванович Дмитриев по праву считался одним из самых дельных ревизоров. Принципиальность в битвах за правосудие он сочетал со спокойной рассудительностью, никогда не рубил с плеча, действовал системно и осмотрительно.
Иван Иванович не входил в число любимцев Александра I, так называемых молодых друзей царя. Молва распространяла анекдоты о недоразумениях, происходивших между государем и его ключевым министром (не будем забывать, что при самодержавии монарх являлся главой исполнительной власти). Рассказывали, что, когда в очередной раз Ивана Ивановича обошла государева награда, он напрямую попросил у императора ленту Св. Александра Невского: «Негоже министру и генерал-прокурору ходить без знака монаршей милости. А с кавалерией и Сенат будет относиться к моим предложениям с большим пиететом». Министра наградили, но вскоре Александр иронически спросил его: «Ниже ли теперь придворные кланяются министру-кавалеру?» Дмитриев ответил вполне серьезно: «Гораздо ниже, Ваше Императорское Величество».
На самом деле Дмитриева наградили Александровской лентой через полгода после назначения генерал-прокурором и министром, а это если и проволочка, то отнюдь не оскорбительная. Объективный анализ государственной карьеры Дмитриева показывает, что он никогда не был душевно близок Александру, но царь уважал его как честного и просвещенного управленца и не терял из виду. Даже после отставки с министерского поста Иван Иванович не утратил императорского доверия. В 1816 году Дмитриев был назначен главой Комиссии по оказанию помощи москвичам, пострадавшим в Отечественной войне.
Подвиг Москвы в той войне сопоставим с подвигом Ленинграда в Великую Отечественную. Самоотверженность москвичей поразила Европу, морально сломила Великую армию Наполеона, а Александр I неспроста сказал: «Пожар Москвы осветил мою душу, и Суд Божий на ледяных полях наполнил мое сердце теплотою Веры, какой я до сих пор не ощущал». Царь относился к сожженной Москве с религиозным почитанием – и миссия Дмитриева представлялась современникам воистину высокой. И совсем не случайно Комиссию возглавил недавний министр юстиции. Война оставила не только разруху, не только вдов и сирот, но и целый ряд запутанных правовых вопросов. Тысячи крупных и мелких собственников пострадали от войны и пожара. В первые годы после войны взлетают цены на строительные материалы и текстиль. Хрестоматийный пример: именно тогда в считанные годы сколотил капитал текстильный король, основатель династии Морозовых Савва Васильевич. Для семейства Морозовых это факт отрадный, но не для общества и государства… Москве не хватало не только мануфактурных товаров: не было рабочих рук. Из дальних имений привлекали новых крепостных, и здесь, конечно, не обходилось без гоголевских махинаций. Без таких слуг Фемиды, как Дмитриев, рядовому московскому обывателю было бы не продышаться от тисков новых «хозяев жизни», а по существу – от мародеров, которые наживались на послевоенных невзгодах. Среди миссий Дмитриева были и тайные: шпионаж в Европе набрал силу аккурат в период наполеоновских войн.
И.И. Дмитриев по мере сил боролся с перегибами, пытался облегчить участь москвичей, зависимых от рыночной конъюнктуры, – дворян, мещан, работников… То и дело самого Дмитриева искушали «выгодными предложениями»: положение иногда обязывало поддаться, но принципы были выше. Он понимал, что государству необходимо расширить штаты профессиональных, компетентных слуг Фемиды. Дмитриев составляет проект училищ законоведения для дворянских, купеческих и мещанских детей, предполагает открыть такие училища во многих городах России. Но… планы были признаны несвоевременными.
В 1818 году И.И. Дмитриев получает чин действительного статского советника и через год окончательно удаляется от службы. Умер отставной министр в год гибели Пушкина («Думал ли я пережить его?» − напишет он в мартовском письме Жуковскому), промозглым октябрем, на семьдесят восьмом году жизни. Умер в Первопрестольной, окруженный благодарной любовью москвичей.