Игорь Андреев, доктор философских наук, профессор

Одной из самых интригующих загадок многогранной человеческой сущности является феномен любви. Тривиальная фраза: «Любовь и голод правят миром!» при всей её банальности довольно резко прочерчивает границу между миром социальным и зоологическим.

Душещипательные рассказы романтичных натуралистов-любителей о фатальной верности лебедей (кстати, мифологическая Леда явно выпадает из этого ряда) или трогательной однолюбости слонов, скорее всего, призваны дать достойный подражания пример для неустойчивой в своих интимных привязанностях части человечества. Они показывают, что «однолюбие» отнюдь не может рассматриваться как нечто антиприродное, противоестественное, но вовсе не свидетельствуют об «открытии» эротического чувства в животном мире. Ведь главным «органом» любви выступают отнюдь не гениталии и не гормональные «всплески» человеческого организма. Таковым является прежде всего кора больших полушарий головного мозга, преимущественно её левая часть и лобная доля. Их наличие и выделяет человека из всего органического мира.

Что же собой представляет «эта самая любовь» как возмутитель спокойствия и одновременно вдохновитель самых отчаянных и порою откровенно несуразных поступков людей, вплоть до самоубийств на почве её неразделенности либо сжигающей ревности? Элемент жизни, взявшийся неведомо откуда и порою приравниваемый по своей самоценности к самой жизни, выступающий как её эпицентр и смысл, затмевающий нередко все остальные стороны бытия!? Сразу и не поймёшь, пока сам не запутаешься, почище чем муха в паутине, в изощрённо-коварных и к тому же невидимых сетях эротической страсти. Что же она такое есть на самом деле: напасть или подарок судьбы, либо гремучая смесь, взрывоопасный коктейль того и другого?

Версия Аристофана: огонь любви подарил людям Зевс

Откуда любовь взялась и как попала к людям? Библейская версия насчёт «яблочного» грехопадения Адама и Евы появилась значительно позже, нежели об этом задумались лучшие умы античного мира. Совершенно неподражаемая в своей наивной изобретательности версия происхождения современного человечества, способного любить и быть любимым, была выдвинута известным драматургом и комедиографом древности Аристофаном в обществе своих друзей, в присутствии Сократа и Платона.

Когда-то давным-давно, помимо растений и животных, на Земле жили боги и уродливо-нелепые двуликие шарообразные существа с четырьмя руками и четырьмя ногами, сросшиеся спинами и тем напоминающие сиамских близнецов. Эти андрогины могли передвигаться поочередно той или иной парой ног, либо могли быстро катиться этаким колесом, используя все конечности одновременно. И делились они на три пола: мужской, женский и средний, когда гениталии с одной стороны были мужскими, а с другой — женскими. Громадная физическая сила и большая скорость передвижения породила у них тщеславное стремление забраться на небо и посоперничать за власть и влияние на земную жизнь с богами.

Кстати, столь вопиющая нескромность их и сгубила. Боги не на шутку всполошились и всерьёз задумались над тем, как избежать столь явной угрозы своему комфортному бытию на уютном Олимпе и небескорыстной роли «крыши» по отношению к обитателям земли. Думали долго и упорно. Наконец, самый могущественный и решительный среди них Зевс предложил Аполлону осторожно разрезать зарвавшихся нахалов пополам, будто волосинкой сваренное яйцо, чтобы силу каждого из них ослабить, конкуренцию с ними напрочь исключить, а заодно число своих подопечных, возносящих хвалу и щедрые жертвоприношения богам удвоить. И на всякий случай пригрозил, что в случае дальнейшего непослушания и претензий на конкуренцию с богами впредь, разрезать их пополам ещё раз, что, мол, на одной ножке далеко не ускачешь.

Аполлон исполнил суровое указание Зевса, а чтобы эти «половинки» могли видеть себя и других, маршруты своего движения и окрестные предметы, повернул им головы во внутрь бывшего единым тела. Дабы вновь созданные существа не рассыпались, стянул кожу наподобие мешка, названного впоследствии животом, а затем у его горловины завязал узел, который мы до сих пор называем пупком. Боль и горе таким образом насильственно расчленённых муже-женщин (в переводе с греческого) было неописуемым. Каждый «отрезок» панически бросился искать свою родную половинку, а слившись с ней (или с другой, которую в сутолоке за неё принял) в любовных объятьях, не мог расстаться, но семя своё в кульминационный момент близости извергали они сзади себя, как кузнечики на траву. Тем самым все они: и мужчины, и женщины были обречены на голод и вымирание. Это вскоре и случилось бы, не догадайся мудрый Зевс перенести им находившиеся сзади гениталии на переднюю, видимую часть тела. С тех пор каждый человек ходит на двух ногах, пользуется двумя руками, обращён лицом в одну сторону и в течение жизни ищет среди других людей свою «родную» половинку.

Так боги даровали людям эротическую любовь как неодолимую тягу к соитию и вместе с тем — к взаимопониманию, а главное — естественному дополнению мужчиной и женщиной друг друга. Фабула драматически ищущих друг друга человеческих «половинок», которым порознь заведомо недоступно сладостное познание окружающего мира сквозь призму его сердцевины и тайного смысла, коим является непостижимый умом феномен любви, пережила гибель наследницы Вавилона — древней Эллады. Через две тысячи лет жажда любви, её поиски и погоня за ней возродились, словно мифическая африканская птица Феникс, разбудив среди заскорузлой реальности той эпохи пылкое воображение средневековых рыцарей, а затем разжигая романтизм интеллектуалов Нового Времени, не угасая до сих пор и даже просачиваясь нынче в систему Интернета.

На заре нашего столетия наиболее трагически ярко неуловимую в непосредственном общении двойственность эротического чувства сумел выразить талантливый австрийский учёный — земляк и предшественник Зигмунда Фрейда, зачинатель интимно-характерологического аспекта столь модной нынче гендерной проблематики, фанатик Темы Любви как неизбежной роковой участи человечества Отто Вейнцигер. Приведя массу аргументов в подтверждение вывода о том, что в каждом человеке в той или иной степени представлен хотя бы в реликтовой форме противоположный пол (о чём свидетельствуют, например, наличие клитора у женщин, млечных желёз и крайней плоти у мужчин), он стал искать философский камень Любви в оптимальном соотношении конкретных «доз» мужественности и женственности в каждом эротическом дуэте.

Волны классической античной культуры давно сомкнулись над лежащими в её эволюционном фундаменте первичными представлениями и мифами, где, возможно, зародились и откуда могли придти к автору образы Аристофана. Характерно, что в африканских сказаниях, гораздо более архаичных по сравнению с самыми древними слоями греческого фольклора, нередко всплывает идея гермафродитности (двуполости) либо, наоборот, бесполости легендарного и обожествляемого первопредка. Она играет заведомо примиряющую социальную роль в ситуациях нередкого обострения противоречий между мужскими и женскими союзами, секретными ритуальными обществами, древними системами счёта родства и формулами наследования, традиционными видами труда и отдыха (релаксации), архаическими формами собственности и власти.

Социальный смысл мучительной и рискованной для здоровья церемонии ритуальной инициации, до сих пор сохранившейся в традиционных обществах многих стран тропической Африки, индейцев Амазонии, папуасов Новой Гвинеи, заключается, по сути дела, в сексуальной идентификации подростков обоего пола путём искусственного устранения некоторых из наиболее явных физиологических реликтов эмбриональной «двуполости» каждого из них, как своего рода следов былой андрогинности.

О том, как, где, когда и почему появились сами эти признаки, что объективно способствовало и что препятствовало данному процессу, учёные узнали (и то пока что в самых общих чертах) почти два с половиной тысячелетия спустя после описанного Платоном и ставшего благодаря этому эпизодом мировой культуры пира у афинянина Агафона. Однако для изучения истоков любовной страсти им не обязательно было обращать свой взор на небесный Олимп — обитель богов, а, напротив, пришлось спуститься в пещеры Южной Африки и «заглянуть» во внутрь человека; не ограничиваться простой констатацией изменения его внешнего облика, а попытаться (максимально аргументировано) выявить глубинные, невидимые и неведомые прежним поколениям, по сути своей, весьма прозаические причины появления на грешной Земле волшебного Чуда Любви.

Любовь зарождалась в пещерах…

Однажды судьба занесла меня в маленький замбийский городок Ливингстон, находящийся вблизи всемирно известного водопада Виктория — Фолс и славящийся своим небольшим музеем с редкими археологическими и антропологическими находками. Моё внимание приковал муляж миниатюрного черепа австралопитека, в который были искусно вмонтированы найденные поблизости костные фрагменты оригинала.

К тому времени уже выяснилось, что родовые пути самой древней ископаемой леди — прямоходящей Люси больше напоминали женские, нежели предковые, обезьяньи. Американские учёные Шаллер и Гордон завершили свою бесстрашную научную одиссею — экспериментальную игру в настоящих австралопитеков и сумели в течение нескольких недель практически безбедно, по крайней мере, не голодая, выжить безо всяких орудий на богатых дичью просторах хорошо знакомого мне заповедника Серенгети в танзанийской саванне. Были опубликованы и материалы серии радиационно-биологических опытов над лабораторными шимпанзе, а на основе полученных результатов сформулирован комплекс специфических признаков, названный по имени автора синдромом Бьюси-Клювера.

Словом, конкретного материала для запуска воображения и имитации мозговой атаки было вполне достаточно. Ведь именно с экологически обусловленных преобразований, происходивших в такой маленькой головке, легко умещавшейся на моей широкой ладони, по сути дела, началось санкционированное естественным, половым и эмбриональным отбором изменение поведения поставленного на грань выживания предкового вида, вызвавшее в итоге мощный лавинообразный поток преобразования различных частей тела и систем организма: конечностей, зрения, слуха, мозга, генетического кода, родовых путей и гениталий.

Изящные подвижные растительноядные предки, как предполагают учёные, скорее всего, были похожи не на обычных, достаточно распространённых, а на вдвое меньших по «габаритам», миниатюрных шимпанзе, иначе называемых карликовыми. Гораздо более пластичные в эволюционном смысле, они, благодаря гибкости и вариативности достаточно мягких форм зоологического поведения, в случае опасности и для отдыха, наверняка, укрывались в многочисленных здесь пещерах, не ощущая там ничего, кроме лёгкого, едва заметного и даже комфортного тепла. Его давала мягкая ионизирующая радиация, поскольку именно по восточной части континента прошёл Великий Африканский рифт — мощный геологический разлом земной коры, выдавивший почти к самой её поверхности расщепляющиеся материалы. Словом, спелеологическая версия толчка к очеловечиванию исходного предкового вида имеет веские основания для своего изучения.

Имитация такой ситуации в лабораторных условиях выявила её воздействие на медиальную сторону больших полушарий головного, а также на ствол костного мозга, а через них на позвоночник. В результате подобной мутации происходило неизбежное огрубление функций нижних конечностей, хватательный и лазательный потенциал которых существенно уменьшался. Отныне они больше годились для передвижения по поверхности земли, что в процессе эволюции, вероятно, способствовало выпрямлению предкового вида, освобождению рук для ловли и иных видов добывания пищи, устройства жилищ и орудий, общения и объятий, а также специализации органов чувств, прежде всего зрения и слуха, применительно к новым условиям выживания.

Однако кажущееся нам сегодня абсолютно естественным прямохождение на двух ногах вовсе не было золотым ключиком на блюдечке с голубой каёмочкой, безвозмездно «преподнесённым» стихийной эволюцией оказавшемуся на грани вымирания зоологическому виду и случайно обнаруженным нашими пытливыми и находчивыми прапредками. Прежде всего новое, непривычное положение тела сказалось на самках. Оно резко увеличило травматизм родов, не говоря уже о трудностях передвижения, добывания пищи и защиты от хищников во время беременности. Выживали те из самок, у кого в матке формировалось меньше эмбрионов. Кстати, и сами новорожденные оказывались в таких случаях более жизнеспособными. Видимо, здесь лежали истоки тенденции к моноплодию, характерному для людей. Но всё равно возникло противоречие между размером бёдер праженского тела и величиной мозга появлявшихся на свет детёнышей. Узкий таз был удобен при быстром передвижении и особенно беге; широкий, напротив, снижал скорость перемещения, зато способствовал рождению младенцев с более крупной головой. Эта эволюционная дилемма ширины таза и величины натального мозга была метко названа одним из отечественных учёных «биологической трагедией женщины».

Самки, рожавшие крупноголовых, потенциально более умных малышей, были особенно ценны для популяции, но в гораздо большей степени нуждались в рыцарской защите со стороны самцов. Это способствовало усилению стадности как предпосылки социальности и зарождению нового типа межполовых отношений. В частности, сломался чисто зоологический стереотип доминирующего самца по принципу преобладания звериной силы. Самки, можно предположить, стали ориентироваться на самцов, подходящих для воспроизведения полноценного потомства (в частности, собаки угадывают такого рода совместимость по запаху гениталий) и способных обеспечить его пищей и надёжной защитой. Красота экстерьера, голая сила и сексуальная агрессивность, вероятно, стали очень постепенно отходить на второй план. Авансценой, вернее, мишенью и орудием сексуальной пристрелки разнополых особей на предмет эмоционально-эротической совместимости и генетической перспективы зачатия здорового потомства стали г л а з а, что впервые отмечено поэтами, а несколько тысячелетий спустя проницательными офтальмологами, например, уфимским профессором Эрнестом Мулдашевым.

Виртуальная реальность сигнализировала о витальной проблеме, выступая знаком её жизненного значения. Проблема выживания вида из рефлекторно-эмоциональной постепенно становилась предметом эротической рефлексии и осмысления собственных чувств. Константность непосредственного бытия венчалась многоцветной, вариативной, закручивающейся в причудливую «спираль» жизни аурой виртуальности. Витальное двуногое животное с развитым мозгом постепенно превращалось в виртуального человека.

Проблема выживания в резко изменившейся ситуации сломала и типичные для животных биологические циклы сезонного воспроизводства себе подобных, периоды так называемой (обычно весенней) течки. Наш предок стал гиперсексуальным, то есть способным к совокуплению в течение всего года. Это качество стимулировалось (или, по крайней мере, совпадало) с переходом от успокаивающего плоть вегетарианства к более возбуждающей мясной пище, связанной с охотой и усиленным развитием нервной системы, а также её флагмана — головного мозга, где, кстати, сосредоточено более трети генетической информации организма, предназначенной для передачи своему потомству. Кроме того, детёныши стали рождаться всё более «преждевременно» по сравнению со своими ближайшими животными предками, что увеличило время их полной беспомощности, в частности, так называемого «молочного паразитизма». Это в свою очередь способствовало укреплению психических механизмов торможения, что вело к взаимной терпимости особей, особенно мужских, усилению тенденции к сплочению стада и неизбежному психологическому сближению и повышению степени «взаимопредставленности» друг в друге индивидов, связанных узами родства, давая возможность разнополым взрослым особям полнее выявить и оценить обоюдную сексуальную привлекательность и эмоциональную симпатию друг к другу.

Окружающий мир в силу этого не только расширял свои горизонты, но и как бы раздваивался по отношению к первым людям на внешний, чужой, наполненный неведомыми опасностями простор заселённой экологической ниши, и на уютное, спокойное, относительно благоустроенное и освещённое трепетным пламенем палеолитического костра пространство первобытной пещеры. Вне её стен наш ископаемый предок был охотником и защитником, развивая в себе синдром агрессивности двуногого хищника. Внутри её зарождались и генетически закреплялись всеми видами естественного отбора эволюционно новые эмоции нежности в взаимоотношениях между половыми партнёрами, родителями, прежде всего матерью и детьми, а также поддерживаемый уже первыми табу психологический климат взаимной терпимости однополых индивидов друг к другу. Он был призван подавить наиболее опасные проявления тянущейся из зоологического мира сексуальной конкуренции и зарождавшейся на почве избирательного телесного тяготения эротической ревности, способной соперничать с инстинктом самосохранения. Родовая память о пещерах, как пространственном и физиологическом дистанцировании от животного мира, по-своему закодирована в древнейших мифах.

Самые первые скульптурные изображения людей посвящены женщинам и оснащены мощными бёдрами и громадными грудями — символом надёжного материнства. Эталоны женской красоты зари человечества трогательно названы палеолитическими Венерами. Фаллический культ с присущим ему гротесковым изображением неимоверно крупных мужских половых органов пришёл много веков спустя.

Интенсивно разворачивался процесс дифференциации полушарий самого головного мозга. В правом, преимущественно эмоциональном, ориентированном на мир движущихся предметов и действий с ними сгруппировались функции, выработанные всей предшествующей эволюцией, в первую очередь, присущие ближайшим животным предкам. Левое же полушарие, в значительной мере освободившись от них, приобрело качества, неизвестные прежде: способность к представлению непосредственно невоспринимаемого, к обобщению и абстракции, вербальной коммуникации и речи. Ситуация стала видеться как бы со стороны, фиксируя константные параметры бытия в знаковой форме. Виртуальный образ предпочтительного сексуального партнёра, вероятно, мог постепенно всё более отчётливо прорисовываться сквозь плотный поначалу туман слепых зоологических инстинктов. Складывался некий механизм поощрения сексуального общения гормонально-иммунными средствами и положительными, и отрицательными эмоциями психофизиологического дискомфорта. Естественный и групповой отбор по-своему подстёгивали выживание тех популяций и стад, в которых интимные отношения носили наиболее регулярный и полноценный характер. Видимо, жёсткие безапелляционные табу, резко обозначив с помощью указаний и запретов групповых субъектов эротических отношений, а также самою ритуальную ритмику оргаистических праздников, поначалу вырубили едва открывшуюся возможность сексуальных «пиршеств» на почве индивидуальных симпатий и привязанностей за пределами последних. Да и какой особый выбор самой достойной пары мог быть в те далёкие времена, если на всей территории Крыма, по данным археологов, могли прокормиться всего три-четыре первобытных стада общей численностью 150-200 человек?!

Иными словами, чтобы не соскользнуть с поверхности земли в пасть саблезубых хищников и полное небытие, наши австралопитековые прапредки сумели надёжно обосноваться в пещерах, самки «научились» вполне по-человечески (по-женски) рожать достаточно жизнеспособных детёнышей и вполне успешно готовить их к самостоятельной жизни, а самцы, постепенно превращавшиеся в мужчин, обеспечивать тех и других пищей животного происхождения и защитой от хищников и приматов-соседей вне пещеры.

При этом прежний зоологический половой акт, инициируемый неодолимым инстинктом продолжения рода, как бы раздваивался, или лучше сказать, дополнялся функцией поддержания гормонального комфорта половозрелых особей, непосредственно не связанной с деторождением и могущей быть названной гедонической. Эволюционная необходимость эротической любви складывались как форма поведенческой адаптации нового биологического вида к условиям, в которых именно регулярные и интенсивные интимные отношения между разнополыми индивидами становились важнейшим фактором выживания и дальнейшего эволюционного развития человечества. Недаром дальновидный Чарльз Дарвин непосредственно связал в самом названии своей книги «Происхождение человека и половой отбор». Кстати, Льюис Морган специально выделял на рубеже животного и социального миров стадию «полового общества». Удивительно, что Карл Маркс и Фридрих Энгельс напрочь игнорировали мнение своих великих научных предшественников.

История и эротика

Когда я был подростком, мой дядя, брат матери, как-то вечером спонтанно решил заняться моим воспитанием, которое свелось, в конечном счете, к одной-единственной фразе: «Ты уже вырос, вступаешь в самостоятельную жизнь, и я хочу сказать тебе одну важную вещь, которую, уверен, сказал бы, будь он жив, твой отец: «Отношения между мужчиной и женщиной несколько отличаются от отношений на конном заводе». Дядина тёща, деревенская женщина, не упустила возможности «подколоть» своего учёного зятя и заодно внести свою скромную лепту в процесс подготовки к жизни подрастающего поколения: «Ерунда! Не верь ему. Все идеалы — под одеялом!» — торжественно провозгласила она. Предоставляя мне делать нелёгкий тогда мировоззренческий выбор из двух столь противоположных точек зрения.

Половые отношения между мужчиной и женщиной весьма существенно отличаются от диктуемого неумолимым инстинктом сезонного спаривания животных, даже наиболее близких на эволюционном маршруте млекопитающих и приматов. Помимо присущего всем теплокровным млекопитающим принципа размножения «двое (родителей) — в одном» (детеныше) и родов «двое (мать и дитя) — из одной» (матери), в жизнедеятельности биологического вида Homo Sapiens складывались не генеалогические отношения особей противоположного пола по схеме «один плюс одна», не связанные непосредственным образом с деторождением. Кстати, у индейцев Амазонии разделение эротических связей в зависимости от необходимости восполнения этноса либо отсутствия таковой с незапамятных времён регулировалось тем, что женщины детородного возраста пили отвар растений, играющих роль биологических контрацептивов, временно блокирующих самою возможность беременности или, наоборот, готовили возбуждающее зелье, подстёгивающее потребность представителей обоих полов в интимном общении…

Зигмунд Фрейд одним из первых гениально отметил фундаментальное психологическое противоречие естественного и искусственного во взаимоотношениях полов в своей единственной философской работе «Недовольство культурой», где человек трактовался как безжалостно скованное ею животное. Сегодня эти процессы и идеи выражаются его коллегами-психиатрами и психоаналитиками ничуть не менее резко.

Разумеется, всё это не могло не сказываться и на складывавшихся межполовых отношениях в процессе социальной эволюции уже в её истоках. Сезонная пространственная дифференциация первобытного стада формирующихся людей на мужскую (охотничью, кочевую) и женскую с малыми детьми (собирательскую, осёдлую) части делала весьма вероятной эпизодические, а затем всё более регулярные половые контакты каждой из них с исходно чужими гетеросексуальными «половинами». Видимо, таким образом формировалась дуально-родовая организация, в рамках которой субъектами эротических отношений изначально выступали половозрастные группы ровесников, а отнюдь не отдельные индивиды, в них входящие.

Индивидуальная половая любовь медленно выкристаллизовывалась из бурлящего гормонального бульона диктуемой биологической природой и во многом социально-слепой, инстинктивной страсти, неодолимого зова плоти, адресованного рёвом возбуждённого самца «всем! всем! всем!» самкам своего вида. Избирательность и взаимность имеют, как правило, одного адресата в каждом «направлении». Если ретиальная сигнализация первого типа напоминает призыв, переданный по радио, то аксиальная информация второго рода больше похожа на именную телеграмму: «тебе одной (одному)!»

Выплетение первых ростков и проблесков любовной страсти из зоологической эволюционной основы первобытной жизни и жёсткого пресса сковавших её традиций, а затем первичных правовых норм чаще всего происходило на периферии, как бы «вне» титульного этноса, за пределами его «нормального» контингента. Это обычно иноплеменные храмовые танцовщицы древнего Востока, а затем сменившие их высокообразованные, избалованные вниманием сексапильные гетеры Античности. На пленэре любовью забавлялись в своё удовольствие также пастухи и пастушки, ведшие образ жизни природных бомжей. Тысячелетие спустя, их сменили в альковных будуарах мрачных замков у прелестной дамы сердца жаждущие вечной любви странствующие средневековые рыцари, а более поздними некритическими подражателями — перманентные дуэлянты-офицеры, как правило, не имевшие ни дома, ни семьи.

Первой женщиной, отразившей матриархальный идеал половой любви своей эпохи, была, видимо, ненасытно сладострастная и виртуозно вероломная древневавилонская богиня Иштар, исторический возраст которой насчитывает четыре тысячи лет. Гормональное телесное томление, присущее ей, не нуждалось в подтверждении взаимностью; она жестоко расправлялась с мужчинами, как любовниками, так и отвергнувшими её плотские притязания. Материнское начало было в ней начисто подавлено гипертрофированной сексуальной потребностью, архитектурным символом которой за неимением в округе пещер, видимо, стали знаменитые ворота, до сих пор носящие её имя.

Мужскими эталонами суперэротики можно считать Гильгамеша, а пару тысячелетий спустя — Геракла. Оба воплощали наступление эры патриархата и символики фаллоса. Богатство и слава, происхождение и общественное положение, сила мышц и оружия, будучи направленными мужчинами друг против друга, неявно целили в женщин как свою законную охотничью добычу и первые живые деньги, вожделенную сладкую цель, социальный престиж и почти божественный имидж. Взаимность этих сексуальных героев древности не интересовала в принципе, индивидуальность выбора начисто исключалась. Количественная, сугубо физиологическая сторона интимности (перечень сексуальных подвигов) явно преобладала над качественной, духовной, собственно любовной. Кстати, женщины на неё уже не претендовали. Их заветной мечтой было стать избранницей достойного по меркам того времени мужчины и родить от него детей, прежде всего, наследников.

Машинная цивилизация принесла с собой тотальную коммерсализацию человеческих отношений, включая интимные. Женское тело превратилось в постепенно терявший свою экзотическую таинственность товар. Всё можно продать и купить, если есть деньги. Проституция стала сферой услуг. Рыцарский романтизм был раздавлен ледяным циничным расчётом и брачными сделками новоявленной буржуазии, выросшей на торговле, ростовщичестве и преобразовании ремесленного производства в промышленно-конвейерное. Естественно, брак зачастую был пронизан лицемерием, пошлостью, взаимными адюльтерами, а сама половая связь опять становилась всего лишь телесной, плотской, карнальной, «мясной» усладой... Возвышенно-лирический налёт неземной поэтичности самого высшего из всех человеческих чувств был удалён из него, как табачный дым из прокуренной комнаты.

Но кроме бизнеса, оставались искусство, наука, здравый смысл, человечность как завоевание длительной природной и зоологической эволюции. Загнанные на время в подполье исковерканного превратными ценностями сознания, они, будто мудрые хранители бесценных художественных сокровищ духа, терпеливо ждали своего часа, показывая образцы искренней и истинной эротики, как высшей ценности человеческой жизни, определяющей её тонус, ориентацию, высший смысл и грядущие перспективы.

И, действительно, уже первые всполохи электронной эры вызвали у тогдашнего молодого поколения, уставшего от крысиных гонок и мелочной расчётливости классического буржуазного общества, безудержную эйфорию казавшейся всепобеждающей сексуальной революции. Зачем бездушный и бездуховный интерьер роскошной виллы, когда рядом — протяни руку — восхитительный «экстерьер» прекрасного в своей наготе и доступности человеческого тела? Вновь всплыли тени казалось бы давно ушедших в небытие и прочно забытых беспорядочных сексуальных оргий на рубеже зоологического и человеческого миров, промискуитета, группового и обменного брака, расцвет уличной проституции, коллективного секса, последовательной полигамии, нелепая идея добровольного разделения сексуально-детородных и воспитательно-родительских функций между различными группами сверстников в новомодных семейных коммунах. Начались новые бесконечные изматывающие крысиные гонки теперь уже не за старомодной любовью, за виртуозным сексом как средством психологического самоутверждения, за самыми замысловатыми, сравнимыми с захватывающими детективами и цирковой акробатикой эротическими приключениями, грозящими затмить подвиги Геракла и побить рекорды книги Гиннеса. Казалось, что из них нет выхода, что всему миру грозит повальное сексуальное сумасшествие. Ведь если ты даже победишь в крысиных гонках, гласил мудрый афоризм тех лет, это ещё вовсе не гарантия того, что ты перестанешь быть... крысой.

Однако, вскоре грянул гром СПИДа и постепенно всё вернулось на круги своя. Более того, вновь стала входить в моду романтическая любовь, резко возросли семейные ценности, права людей на избирательный, одухотворённый, окрашенный волнующими и возбуждающими цветами взаимности секс. Прежде всего, существенно изменилась роль женщины в сексе и значение эротики в жизни прекрасной половины человечества. Односторонние сексуальные домогательства со стороны привыкших к вседозволенности мужчин стали подвергаться моральному осуждению и правовому преследованию. Они ставят под угрозу самую успешную карьеру, даже если речь идёт о Президенте США.

Новый всплеск эротической вакханалии связан с внедрением в быт персональных компьютеров, знаменовавших наступление эпохи информатики и растерянностью перед её перспективами и опасностями. Психологический шок от СПИДа основательно девальвировали журнальная и киношная порноиндустрия, синтетические заменители гениталий половых партнёров, телефонный секс. Теперь к этому присоединяется виртуальная эротика с использованием кажущихся поистине неисчерпаемыми возможностей Интернета.

Партнера всё больше вытесняет и грозит заменить его изображение. Половой акт в компьютерной аранжировке — зрительная, слуховая и ручная имитация интимной близости. Если у истоков человечества процесс соития доминировал в правом полушарии и лишь порою мелькал в левом, то у новоявленных компьютерных виртуальщиков его электронная копия как бы оккупирует именно левый мозг. Тем самым грубо попираются диктуемые всей предшествующей эволюцией естественные эротические «нормы», включающие в половой акт практически все органы чувств и гормонально-иммунные системы организма, а также периодическое деторождение как естественную потребность женского организма, как стремление индивидов обоего пола «повторить» и «продлить» во времени самого себя и любимого человека.

На первый случай виртуальным партнёрам почти гарантирована реальная импотенция, когда они захотят вернуться в нашу, естественную, витальную реальность. Когда им захочется не только видеть и слышать, но и ощущать любимое существо, тепло его тела, запах кожи, вкус губ, неуловимые колебания биополя, излучаемого глазами и кончиками пальцев любимого человека. И тем более — завести от него детей. Причём опять-таки самым допотопным, природой «придуманным», традиционным «дедовским» способом, а не сомнительным клонированием. Да и притягательность мониторного секс-партнёра, вероятно, не столь устойчива, как натурального, и выяснение отношений затруднено. Правда, гарантия от СПИДа и сифилиса полная. Но неизвестно, что впереди. А там ещё, глядишь, появятся вещи почище: электронная проституция, файловая неверность, виртуальная ревность, психологическая импотенция, патологические срывы в работе головного мозга типа пока что не поддающейся лечению компьютерной шизофрении или специфической маниакальной депрессии.

Словом, не стоит забывать, что древо нашей земной культуры как предпосылки осознания сладостно-мучительной эротической любви, где мёд и яд слиты в одну чашу и подчас трудноотличимы друг от друга, взрастало, опираясь на левое полушарие головного мозга нового биологического вида и формы активной поисковой адаптации последнего к окружающей внешней среде. Роль гормонального взаимопритяжения полов, сексуальной страсти и эротической любви из-за многовековых ханжеских традиций в значительной мере оставалась вне поля зрения учёных. Благо, искусство в этой сфере намного опередило науку, дав ей радостно и мучительно выстраданные ориентиры познания любовного слияния воедино двух тел и двух душ в надындивидуальную и в этом смысле «сверхчеловеческую» целостность, о которой мечтательно писал великий ум древности — Платон.

Подлинная, насыщенная «вершинными» чувствами эротика отличается от примитивной животной страсти и извращённо-головоломной компьютерной «виртуализации» естественного процесса. Высокая Любовь, действительно, божественна в том смысле, что является нежданно-негаданно, а звать и гнать её бесполезно. Как и всякая воля «неба», она всесильна и спонтанна, жёстко корректирует и подчас буквально крушит прежние представления и планы людей, становится эпицентром личности и смыслом жизни. Она целиком завладевает человеком, делая его рабом охватившей страсти, диктуя ему всё, что ей «вздумается». Недаром предмет воздыханий столь часто обожествляется, приравнивается к богам, а сердцевиной одной из самых распространённых формул признания в любви является глагол «обожаю».

Благодаря левому полушарию головного мозга стало возможным строить на земной основе воздушные замки эротической мечты, сладостных предчувствий и убаюкивающего послевкусия, а также вполне естественного желания любящих при возможности «повторить» себя в потомках. Только благодаря любви такое «недостаточное» животное, каким был наш зоологический прапредок, стремясь к самоусовершенствованию, равносильному выживанию, смогло преодолеть все стоявшие на пути его эволюции преграды и стать человеком любящим, а не только и далеко не всегда разумным.

Эротическая страсть, в отличие от доставшегося нам от матери-природы полового инстинкта, является продуктом истории, цивилизации, культуры. Но пока что противоречия социальных сил чаще оказывались преградой эротической любви, слепым и жестоким «топором судьбы», орудием крушения романтических надежд и грёз, предметом зависти и осуждения, веры и надежды. И лишь планетарная гуманистическая цивилизация будущего, можно надеяться, принесёт с собой гармоничный синтез эротики и эстетики, мужчины и женщины, природы и общества, и её подлинным идеалом станет, наконец, Homo amans — Человек Любящий!