Алексей Овсянников,  заслуженный работник культуры Российской Федерации

«Ты несомненно найдешь, что самые близкие по любви к мусульманам те, которые говорят: «Мы — христиане!» (Коран. Сура 5 «Трапеза», аят 85/82)». «Здесь нет различия между Иудеем и Еллином, потому что один Господь у всех, богатый для всех, призывающих Его». (Рим. 10:12).

Книга Архиепископа Ташкентского и Среднеазиатского Владимира (Икима) «…А друзей искать на Востоке. Православие и Ислам: противостояние или содружество?»1 уникальна прежде всего потому, что впервые столь высокопоставленный иерарх Православной Церкви дает свое видение проблем мусульманских народов, размышляя о сути и роли ислама в современном геополитическом контексте. Это видение основано на более чем десятилетнем практическом опыте исполнения христианского пастырского долга в регионе, где все проникнуто духом ислама. Последние, драматические события в мире побудили Его Преосвященство внести лишь незначительные изменения в текст книги, написанной в конце 1999 года и вышедшей впервые в 2000 году, что свидетельствует о непреходящей актуальности ее содержания. События 2001 года в США и последующая широкомасштабная антитеррористическая операция свидетельствуют, что автор во многом оказался точнее военных стратегов.

Здесь нельзя не согласиться с мнением профессора В.Тишкова, который писал: «Если посмотреть, из каких источников в течение последнего десятилетия черпали основные финансовые и идеологические ресурсы внесистемные активисты, различные группы и силы, которые подвергают сомнению статус-кво в виде современных государств, то обнаружится, что именно с территории США поступают основные финансовые и идеологические ресурсы террористической деятельности. Хотя там и был принят закон против терроризма, но именно с этой территории поступали аргументы и деньги для закупок оружия для вооруженных сепаратистов во многих регионах мира: от Ольстера до Косово, включая Чечню и Афганистан».

Сложность социально-политической материи, с которой мы имеем дело, требует более чувствительного анализа и соответствующих реакций. В частности, мы имеем дело с новым по своему воздействию феноменом, который не укладывается ни в понятие государства, ни в понятие этнических общностей. Речь идет о «неформальных сетях» — диаспорных, радикально-фундаменталистских или нарко-криминальных коалициях, которые сегодня играют огромную роль. При этом они не обязательно привязаны к какой-то одной этнической группе, скажем, китайской или албанской, сейчас появляются транснациональные и «псевдо-цивилизационные» общности — исламская, арабская, тюркская, магрибская. Солидарность здесь выстраивается по причудливым принципам. Неформальные сети очень подвижны, их программатика и действия зависят от определенного контекста. Но роль их очень велика, особенно для осуществления скрытых разрушительных действий.

Однако, предоставим слово автору книги, которая уже стала библиографической редкостью. «Так называемый «исламский фундаментализм» есть стремление к созданию закрытых для внешних влияний государств или обществ, в которых восстанавливаются наиболее суровые нормы шариата и обычаи (адаты) средневекового мусульманства, — пишет архиепископ.— Термин «фундаментализм» в приложении к этому явлению крайне неудачен, — ибо ничего действительно фундаментального, то есть утверждающего основы вероучения, в нем нет. По сути это обрядоверие, подобное русскому старообрядчеству, в котором также не было ничего «старого». Но причиной которого был недостаток религиозного просвещения. То же и с исламским фундаментализмом: реанимируются второстепенные частности, иногда даже вопреки основам Ислама».

 К слову, просвещенный мусульманин понимает, что, например, обычай закрывать лицо женщинам и запрет на изображение живых существ появились лишь через несколько веков после Мухаммеда и далеко не во всех мусульманских странах. Достаточно перелистать любой альбом арабских миниатюр, вспомнить имя великого мусульманского портретиста Бехзада или посмотреть на знаменитое самаркандское медресе Шер-Дор, на фасаде которого изображены львы и человеческие лица, чтобы тотчас убедиться в этом. Более того, в Тюркской коллекции Рукописного фонда знаменитейшей на весь мир Национальной библиотеки Франции за инвентарным номером 190 хранится уникальная рукопись «Мирадж-наме», выполненная в ХV веке в Герате в период правления Тимурида Шахруха. Текст рукописи, содержащий 84 листа и 61 миниатюру(!), включает в себя не один лишь чисто иллюстрированный материал к истории ночного путешествия пророка Мухаммеда в Иерусалим и его вознесения на небеса (упоминание об этом, см. Коран. Сура 17, аят 1), но, что особенно важно, изображение самого пророка и архангела Джибриила.

Последуем за ясной логикой автора духовной в высшем смысле этого слова книги. «Отдельные частности могут соблюдаться или нет: сущность Ислама не в этом. Действительно фундаментальным, то есть воплощающим суть мусульманства, был просвещенный Ислам Халифатов — с его открытым и веротерпимым общественным устроением, со стремлением воспринять лучшие достижения науки, искусства, ремесел со всех концов света».

Верное наблюдение. Некоторые журналисты в своих статьях путают фундаментализм с ваххабизмом, но это — следствие их неосведомленности, абсурдная постановка знака равенства между явлениями противоположными. Ваххабизм, при всей демагогии их последователей о «четырех праведных халифах», — это появившаяся в XIX веке модернистская секта, исламское «диссиденство».

Фундаменталисты же действительно пытаются вернуться к мусульманской старине: беда их лишь в том, что возрождать они пытаются не лучшее и неотъемлемое, а второстепенное и мешающее развитию. А когда экстремисты, фанатики или политиканы, прикрываясь буквой шариата, начинают попирать дух Ислама, в этом не только нет ничего фундаментального, это не мусульманство вообще. Однако необходимо сказать, что подобные извращения совсем не обязательно сопровождают фундаментализм: стремление фундаменталистов к изоляции от западной цивилизации вызвано отнюдь не агрессивностью, а глубокими духовными причинами. Шведский социолог Л.Йонсон с некоторым недоумением констатирует: «Одним из основных вопросов является взаимодействие исламских традиций с принципами модернизации общества. С одной стороны, многие исламские государства претерпели существенные изменения, подвергаясь влиянию научно-технического прогресса и осуществляя коренные преобразования в общественном устройстве, но, с другой стороны, нет ни одного примера успешной, завершенной модернизации исламского государства. Достигнув определенного уровня модернизации, государство сталкивается с мощным организованным сопротивлением со стороны части населения, призывающей к возвращению к истокам, к чистому Исламу, что приводит к конфликтным ситуациям».

Наблюдение, в общем-то, верное, только западный специалист не уточняет, что именно в «модернизации общества» вызывает протест мусульманского мира? Неужели же религия Ислама всегда, всюду и неизбежно становится «тормозом на пути прогресса»? Отнюдь. Современные мусульмане вместе со своими дальними предшественниками эпохи Халифатов с готовностью и радостью перенимают новейшие достижения науки и техники. Однако в приложение к этим благам цивилизации — и как непременное условие для их передачи — Запад не просто предлагает, но навязывает мусульманским странам свои представления о «демократических свободах» и «правах человека», добавляя к этому и пропаганду «западного образа жизни» через «культурную» продукцию весьма сомнительного свойства. Некоторые из этих «свобод», «прав» и «культурных явлений» с точки зрения Ислама не просто неприемлемы, а преступны.

Несведущему человеку непросто усвоить такие нюансы, как этот. Мусульманская религия, в первую очередь, является Законом (тогда как Христианство — это прежде всего Завет). Ислам требует, чтобы грех карался не только в вечности, но и на земле: согласно шариату, контролирующему все поступки мусульманина, преступления против веры и нравственности есть преступления уголовные. Нужно заметить, что и законодательства христианских стран до сравнительно недавнего времени предусматривали наказания: за оскорбление религии и аморализм. В средневековой Европе прелюбодеяние и содомия карались смертью. Никакой мусульманский шариат не вырабатывал таких свирепых мер борьбы с религиозным инакомыслием, как римо-католическая инквизиция. Что касается России: Петр I ввел закон, по которому за богохульство следовало «губы отсечь и язык прожечь». Еще в начале ХХ века в Австрии виновную в убийстве ребенка в своей утробе (аборте) ожидала казнь через повешение. В новейшие времена на Западе законы по охране религии и нравственности все более смягчались, пока многие из них не исчезли вовсе. Действия уголовных кодексов сужаются до сугубо материалистических пределов, ограничиваясь наказаниями за телесные насилия и покушения на чужую материальную собственность. Оскорбления религии, кощунства и богохульства, извращенный разврат, проституция, порнография все увереннее претендуют на вхождение в состав «демократических свобод» и «прав человека». Вкупе с пропагандой наживы и насилия эти «свободы» начинают доминировать в западной так называемой «массовой культуре». Так о каких же «достижениях» Запада и «отсталости» Востока в этой связи можно вести речь?

Со времен пресловутых «крестовых походов» главным аргументом в развернутой римо-католиками антиисламской пропаганде было обвинение мусульман в развращенности: на том основании, что Коран допускает многоженство. Но вот парадокс: абсолютное большинство современных мусульман по доброй воле избирает для себя единобрачие, и это крепкие многодетные семьи. (Когда Президент Ингушетии Р.Аушев вознамерился узаконить многоженство, это вызвало у его народа только усмешку). А вот на вроде бы «христианском» Западе процветает «свободная любовь», то есть свобода разврата…

Ислам —  религия строгая: для нее недопустима не только порнография, но и полупорнография, считающаяся на Западе уже совершенно «безобидной». С точки зрения просвещенного мусульманства женщину не обязательно упаковывать в паранджу и запирать в ичкари, но ее одежда и поведение должны быть скромными: это непреложное требование любой школы шариата. Совершенно неприемлема для Ислама западная «рок-поп культура», вполне точно идентифицируемая, как реанимация языческих оргий.

Среди навязываемых Западом «демократических свобод» значительное место занимает «свобода совести»: что на деле означает для мусульманской страны появление в ее пределах миссионеров всевозможных сект и религиозных движений. Ислам вообще болезненно реагирует на вербовку прозелитов в своей среде, а деятельность заезжих проповедников обычно отличается навязчивостью, крикливостью, спекуляциями на человеческих нуждах (это уже не говоря о тоталитарных сектах, использующих преступные методы «зомбирования» личности). Во всей этой «модернизации» мусульмане видят разгул беззакония и покушение на их религию. Реакцией на это становится полное отторжение всего, что идет с Запада, и стремление утвердить Ислам в наиболее строгих его формах: сурового ханбалитского махзаба или средневековых персидских адатов. Тогда мусульманский Закон принимает жестокие меры для пресечения «ширка»: содомитов побивают камнями, ворам отрубают руки, мужчину, заговорившего на улице с незнакомой женщиной, сажают в тюрьму… Это и есть исламский фундаментализм: восстановление древнемусульманского уголовного права, жесткими мерами охраняющего не только материальные интересы, но и мораль общества, и его религиозные устои.

Вышеназванные аморальные «свободы» одинаково противны как Исламу, так и Православию. Но там, где человек Завета — православный христианин — просто отвернется и, сдерживая приступ тошноты, пройдет мимо, там человек Закона — мусульманин — в гневе сожмет кулаки. На чудовищный по богохульству фильм режиссера Скорсезе «Последнее искушение Христа» Православная Церковь ответила только письмами протеста. На книгу Салмана Рушди «Сатанинские стихи», оскорбляющую основоположника Ислама Мухаммеда, мусульманский мир отозвался объявлением писателю джихада, поклявшись уничтожить его в любом месте, где он будет застигнут. Таково различие реакций, обусловленное различием мировоззрений.

Тем деятелям Запада, которые действительно заинтересованы в модернизации исламских государств и плодотворном сотрудничестве с ними, следовало бы не навязывать мусульманам «западный образ жизни» в стиле вульгарных голливудских «идеалов», а с уважением отнестись к общественным устоям и традициям, которыми мусульмане не желают жертвовать ни за какие «пряники» западной цивилизации.

Теми же причинами, что и фундаментализм, вызвана активизация общин уже на самом Западе. Численность мусульман, поселившихся в западных странах, резко возрастает — в их рядах все громче звучат лозунги «дауа»: призывы к обращению в Ислам окружающего мира. (Доходило до прозвучавшего из Алжира требования, чтобы мусульманство принял Президент Франции).

В наши дни проповедники недавно народившихся на свет сект, каких-нибудь мунистов или иеговистов, чуть не за горло хватают вербуемого прозелита: иди только к нам, мол, больше нигде не спасешься! Ислам же, считая указанный Мухаммедом путь веры наиболее правильным, одновременно признает право «людей Книги» на свой путь к Всевышнему. Как видим, утверждение это вполне вписывается в современное представление о толерантности и демократизме.



1Архиепископ Среднеазиатский Владимир (Иким) …А друзей искать на Востоке. Православие и Ислам: противостояние или содружество? — М.: ВАГРИУС, 2001.