— Давайте вернемся к проблеме Чернобыля, — попросил я. — Что же там все-таки произошло? Верны ли выводы отчета, представленного в МАГАТЭ?

— Знаете ли вы, что эта трагедия была предсказана, — начал издалека Игорь Николаевич, — и не знахарками, а учеными? Нет? Я так и думал, — как-то многообещающе потер он руки. — Между тем, 26 марта 1986 года, то есть ровно за месяц до взрыва, в газете Новосибирского Академгородка была напечатана информация о предстоящей трагедии. Конечно же, ни партийные органы, ни цензура, ни за что не пропустили бы этот материал в чистом виде, поэтому авторы его слегка зашифровали: на одной полосе напечатали снимок атомного взрыва, а на обратной, причем точно в районе фотографии, подпись: «Украина. Чернобыль».

До всех, кому положено, предостережение дошло, но, как это часто бывает, от него отмахнулись. А зря! Люди знали, о чем писали. Несколько позже, когда в мои руки попали документы, я понял, что они были правы.

Я уже говорил, что Чернобыльская АЭС расположена в районе целого узла разломов. Предупреждения о том, что под землей идут довольно активные процессы, уже были: достаточно сказать, что в 1982 году случилась авария на первом блоке АЭС, причем с выбросом радиоактивности на промышленную зону и город Припять. Об этом умолчали, а всю вину свалили на персонал.

Как показал последующий анализ, на сей раз признаки активизации подземных процессов появились еще 10 апреля 1986 года.

— Значит, надвигалось медленное землетрясение? — догадался я.

— Не такое уж и медленное.

— Но ведь ни одна сейсмическая станция его не зафиксировала.

— Вы в этом уверены? — скептически прищурился Игорь Николаевич. — Это землетрясение было зафиксировано не одной, а тремя станциями! — победно поднял он палец.

— Как это? Их же там не было. Я знаю, я облазил все окрестности Припяти и Чернобыля.

— Плохо искали. Впрочем, если бы и старались, все равно бы ничего не нашли. Дело в том, что эти станции были сверхсекретными и работали по специальной программе контроля американских атомных взрывов. Расположены они были треугольником в поселках Глушковичи, Норинск и Подлубы — это примерно в ста километрах от Чернобыля. Вы не поверите, но сейсмограммы этих станций удалось обнаружить только восемь лет спустя, в одном из архивов Алма-Аты — вон, куда их запрятали. А нашли их сотрудники Института физики Земли.

— И о чем же говорят эти сейсмограммы? — предчувствуя сенсацию, торопил я собеседника.

— О многом. Но сперва я напомню о роковом стечении обстоятельств: 25 апреля должна была состояться остановка четвертого энергоблока для планово-предупредительного ремонта. Тогда же было решено провести эксперимент, неоднократно проводившийся как на блоках Чернобыльской АЭС, так и на других атомных электростанциях. Суть его в том, что если в связи с остановкой всех механизмов электростанция окажется вдруг обесточенной, то может возникнуть критическая ситуация. Одним из источников резервной электроэнергии может быть ток, который дает генератор отключенного реактора: ведь ротор генератора останавливается не мгновенно. Повторяю, такие опыты проводились неоднократно, но обязательно с действующей защитой реактора, здесь же защиту решили отключить.

— Отключить защиту реактора?! Что за герой-одиночка взял на себя такую ответственность?

— Не было никаких героев. Это решение ни в коей мере не было чьей-то самодеятельностью — все было продумано и рассчитано группой специалистов, а затем утверждено в соответствующих инстанциях. Но как бы то ни было, решение об эксперименте — это первое роковое стечение обстоятельств, — зафиксировал мое внимание Игорь Николаевич. — Второе — три квазициклона, которые шли в это время с юга не север. На снимке, сделанном из космоса, хорошо видно, что в момент взрыва один из циклонов находился точно над Чернобылем: через пять часов после трагедии циклон сместился на север, и облака понесли продукты взрыва в сторону Прибалтики.

Работа по подготовке эксперимента шла полным ходом. 25 апреля в час ночи персонал приступил к снижению мощности реактора, в тринадцать ноль пять отключили от сети турбогенератор, в четырнадцать ноль ноль отключили систему аварийного охлаждения реактора. А Норинская сейсмостанция уже регистрировала усиление микросейсмических и электромагнитных воздействий. В двадцать три десять резко сбросили мощность реактора, и началось его интенсивное отравление продуктами распада — йодом и ксеноном. Этого, конечно же, никто не заметил, но через некоторое время на сейсмограмме в Норинске был зарегистрирован очередной импульс.

— Никакой связи между Норинском и Чернобылем, конечно же, не было? — утверждающе спросил я. — И о своих наблюдениях сотрудники сейсмостанции персоналу АЭС сообщить не могли?

— Конечно, не могли. Что вы хотите, совершенно разные ведомства! Но вот наступило 26 апреля, — продолжал Игорь Николаевич. — Над четвертым блоком засветился воздух, а откуда-то снизу раздались глухие удары, переходящие в продолжительный гул. Да и люди стали вести себя неадекватно: одни были близки к истерике, кричали на подчиненных и носились вокруг пульта управления, другие, наоборот, становились вялыми и сонливыми.

Подземный гул усиливался, удары раздавались все чаще, нервных срывов все больше, свечение над четвертым блоком достигло высоты семисот метров, причем приобрело голубые, синие и фиолетовые оттенки. В это же время самописцы в Глушковичах и Подлубах тоже начали фиксировать сейсмическую активность. К часу ночи стало ясно, что реактор требует немедленной остановки, и хотя персонал уже не мог объективно оценивать ситуацию, эксперимент все же решили проводить.

За минуту до взрыва находившийся в реакторном зале оператор почувствовал сильную вибрацию, а две тысячи чугунных плит, каждая из которых весила триста пятьдесят килограммов — они составляли биологическую защиту реактора, стали подпрыгивать, будто их кто-то подбрасывал снизу. Через несколько секунд послышался сильный гул со стороны водозаборной станции на пруде-охладителе. Усилилась вибрация агрегатов. Еще мощнее стало многоцветное свечение. Зашатались стены.

За двадцать секунд до взрыва оператор все же нажал на кнопку аварийной защиты, но поглощающие стержни остановились на полпути. В этот момент самописцы отметили главный сейсмический удар!

Не трудно представить тот ужас, который охватил персонал четвертого блока: они-то были профессионалами, и хорошо понимали, что происходит с реактором и что вот-вот последует. Тем более поражает их мужество и, если хотите, последовательное и точное выполнение своего долга. Они должны были записывать в специальный журнал все, что происходит — и они, вместо того, чтобы бежать, куда глаза глядят, вели подробнейшую запись всех событий.

Вот одна из последних их записей, можно сказать, что это письмо с того света, ведь эти люди погибли одними из первых. «1 час 23 мин. 59 сек. Сильные удары. Шатаются стены. Пол ходит ходуном. 1 час 24 мин. 00 сек. Взрыв реактора».

Что было дальше, известно всему миру: около пятидесяти тонн ядерного топлива испарилось, и было выброшено в атмосферу в виде мелких частичек двуокиси урана, высокорадиоактивных радионуклеидов йода, плутония, цезия, стронция и других радиоактивных изотопов. Еще около семидесяти тонн разбросано на территории АЭС. Активность выброшенного топлива достигала 15-20 тысяч рентген в час. Чтобы представить значимость этих цифр, напомню, что атомная бомба, сброшенная на Хиросиму, содержала всего лишь несколько килограммов обогащенного урана, а взорвавшийся реактор Чернобыльской АЭС выбросил в атмосферу столько радионуклеидов, сколько могли бы дать несколько тысяч атомных бомб.

— Эти цифры кому-нибудь известны? — пораженный их масштабом спросил я.

— Или они — большой секрет?

— Да нет, — пожал плечами Игорь Николаевич. — Никакого секрета тут нет, специалисты их знают. Другое дело, что они неведомы широкой общественности, но в те времена власти не позволяли их публиковать, чтобы, как они говорили, не вызвать паники. Даже в официальном отчете МАГАТЭ записано так: «Первопричиной аварии явилось крайне маловероятное сочетание нарушений порядка и режима эксплуатации, допущенных персоналом энергоблока». Но это не так, совсем не так! — в который раз грохнул он кулаком по столу. — Специалисты из МАГАТЭ многого не знали и, конечно же, не подозревали о существовании сверхсекретных станций, сейсмограммы которых напрочь опровергают их выводы. Между тем, буквально на днях экспертная комиссия из пяти крупнейших специалистов в области сейсмологии подписала заключение о том, что причиной аварии на Чернобыльской АЭС является землетрясение. По мнению этих специалистов, сейсмический очаг был на глубине одного километра, а ближе к поверхности он спровоцировал выброс излишней глубинной энергии Земли. Называется он солитоновым.

Солитоновый выброс — это раскаленная плазма, что-то вроде сотни шаровых молний, рвущихся наверх. Вырвавшись из-под земли, эта сверхэнергия достигает даже космоса. Не случайно космические корабли ни с того ни с сего начинает трясти, да так сильно, что космонавты набивают шишки. Не дай Бог, оказаться в этой зоне самолету: думаю, что причина многих катастроф именно в этом. А если выброс произойдет в море, то не станет и корабля.

Что касается Чернобыля, то ни секунды не сомневаюсь, что там все было именно так. Если же учесть, что шаровые молнии притягиваются ко всему энергоемкому, а реактор более чем энергоемок, то сверхтемпературная энергия ринулась именно к нему. Дальше, как говорится, дело техники. Не буду вас утомлять свидетельскими показаниями выживших в этом кошмаре операторов, техников и других очевидцев трагедии, оказавшихся в центре событий, но их рассказы подтверждают наши выводы.

— А сейчас, спустя столько лет, эта зона активна? — поинтересовался я.

— Да, очень активна. Именно поэтому трещит саркофаг, именно поэтому он будет разрушаться все больше и больше. Так что заделывать дыры и вкладывать деньги в это сооружение не имеет никакого смысла. Надо подумать о том, как разобрать реактор до конца, а остатки вывезти и надежно захоронить.

— Вы думаете, что это возможно, я имею в виду, чисто технически? — усомнился я.

— В принципе, возможно все. Но я сказал, что надо подумать, вернее, поставить перед учеными такую задачу. А то ведь, — устало вздохнул он и как-то сразу, на целый десяток лет, постарел, — а то ведь нечто подобное Чернобылю может произойти и на других АЭС. И тогда наступит день, о котором сказано в Откровении Иоанна Богослова: «И семь Ангелов, имеющие семь труб, приготовились трубить. Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала она на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде полынь. И третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки».

Произнеся эти провидческие слова, Игорь Николаевич встал, потянулся, потом, тяжело ступая, подошел к тускло светящемуся экрану какого-то прибора, потрогал бумагу, на которой самописец вычерчивал островерхие линии, и, недобро усмехнувшись, сказал: — Москва, между прочим, тоже стоит на разломах. И ее потихоньку потряхивает, — указал он на самописец. — Пока — потихоньку! — поднял он указующий перст. — Что будет дальше, известно лишь одному Богу. А может, и черту, — мрачно добавил он.

— То, что Москву потряхивает — это понятно, — подошел я к сейсмографу, — об этом говорят приборы. Но при чем тут Иоанн Богослов? При чем его предсказания? И при чем тут полынь?

— Полынь — по-украински чернобылка, — посмотрел на меня как на школьника-троечника Игорь Николаевич, — по имени которой назван Чернобыль. А вывод из этой трагической истории может быть только один: звонок нам был, человечество предупреждено. Теперь от нас, и только от нас зависит, прислушаемся ли мы к голосу разума и не сотворим ли своими руками конец света.