Так случилось, что сравнительно недавно мне довелось убедиться в полной некомпетентности человека, который придумал хорошо известную поговорку, что деньги, мол, не пахнут. Еще как пахнут, причем так замечательно, что забыть этот аромат просто невозможно! Правда, ощутить его можно только тогда, когда денег много, очень много.
Я в этом отношении оказался счастливчиком, так как мне доверили одну из ответственнейших операций в длинном процессе выпуска денег: целую минуту я толкал перед собой специальный фургон, в котором лежало шестьсот миллионов рублей. Банкноты были новенькие, свеженькие, соблазнительненькие. Но как медленно я не двигался, стремясь растянуть удовольствие, до участка термической упаковки все же добрался — и в мгновенье ока из надменного миллионера превратился в обыкновенного россиянина, с нетерпением ждущего очередной получки.
Но запах — запах остался! Это немедленно отметил директор печатной фабрики Гознака Виктор Афанасьевич Чекмарев. Как только я вошел в его кабинет, он шумно втянул воздух носом и одобрительно улыбнулся.
— Ну вот, теперь вы наш человек. Деньгами пахнете, как и мы. В этом нет ничего удивительного, — заметив мое удивление, продолжал он. — Деньги — это бумага и краски. У бумаги один запах, у красок — другой, и все это впитывается в волосы и одежду. От меня же деньгами разит за версту — ведь я здесь более четверти века, сначала был учеником копировщика, потом стал мастером, начальником цеха, главным инженером и вот уже несколько лет директорствую.
— Значит, о деньгах вы знаете все. А вы не задумывались, что для какого-нибудь мафиозного клана, решившего наладить выпуск добротных фальшивок, директор печатной фабрики — самая желанная добыча? Не боитесь, что вас могут похитить и под пытками заставят рассказать и показать все, что вы знаете и умеете?
— В этом нет никакого смысла. Наше производство организовано так предусмотрительно, что нет ни одного человека, который бы знал все. Тот же гравер, скажем, делает сетку, но он понятия не имеет, что и как делает его сосед. Над одной банкнотой работают десятки специалистов, а воедино все сводит машина. Я уж не говорю о красках, водяных знаках и многом другом, что является защитой от подделок.
— И все же подделывают…
— Подделывают, но не изготовляют. А это не одно и то же. Любую, даже самую совершенную подделку, специалист отличит без особого труда. Хотя…хотя я всегда считал, что если одни руки что-то сделали, то всегда найдутся другие, которые смогут это повторить. Так что как бы мы ни старались, что бы ни придумывали, стопроцентной гарантии от возможности подделки дать не можем.
Эта проблема очень остро стоит перед изготовителями ценных бумаг всего мира. Несколько лет назад в Португалии проходила международная конференция, посвященная этой проблеме. И вот к какому выводу пришли ее участники: все производители ценных бумаг должны объединиться и сделать все возможное, чтобы нашу продукцию подделывать было все труднее.
— Именно так стоит вопрос? — уточнил я. — Речь идет о «труднее», а не о «невозможно»?
— Именно так.
— И как в этой ситуации чувствует себя наш рубль? Он-то мировым стандартам соответствует?
— Не только соответствует, но во многом гораздо лучше. Наши банкноты по защищенности не уступают ни доллару США, ни даже евро. Очень важно, что за последние годы у нас заметно улучшилось качество бумаги: достаточно сказать, что ее разрывная длина превышает семь километров, и она выдерживает три тысячи двойных перегибов. Я уж не говорю о том, что в нее впрессованы всевозможные «червячки» и нити. Посмотрите на просвет — и вы увидите эти «червячки». Между прочим, это один из самых надежных способов защиты, так как в кустарных условиях такую бумагу изготовить невозможно.
— А если ее украсть?
— Допустим… Следующий способ защиты — так называемый локальный знак. Снова посмотрите на просвет. Видите цифру сто? Она ведь не нарисована, а, если так можно выразиться, прессована. Дальше — краски. Здесь так много нюансов, что говорить об этом можно часами: оттенки, двухцветные номера, насыщенность цвета, я уж не говорю об оптически изменяющихся красках, которые под разным углом освещенности изменяют свой цвет.
А специальные обозначения для слепых! — увлеченно продолжал Виктор Афанасьевич, предлагая мне подержать несколько банкнот. — Потрогайте эти черточки и точки. Чувствуете их шероховатость? Если же учесть, что сочетания этих знаков не повторяются, то слепые без всякого труда отличают десятирублевку от сторублевой банкноты. Не забыли и об элементах голографии, затрудняющих подделку на цветных ксероксах. Но самая надежная защита — металлографическая. Проведите пальцем по надписи «Билет банка России». Чувствуете? Она ребристая. Это не потому, что много краски, а потому, что использована металлография. Такого рода защита не по зубам самым изощренным фальшивомонетчикам!
— А каков век нынешней купюры? Как долго ею можно пользоваться?
— Не более двух лет. А потом ее изымают из оборота и превращают в бумажную лапшу.
— Вы говорили, что производство денег организовано так хитро, что нет никакого смысла похищать, скажем, вас или того же гравера. Но ведь есть люди, которые стоят у истоков изготовления той или иной банкноты или, проще говоря, являются ее авторами. Нельзя ли мне пообщаться с этими людьми? Или их имена не подлежат огласке?
— Ну почему же нельзя, конечно, можно. Тем более что эти люди — гордость нашей фабрики, и не только фабрики, но всего Гознака. Я сейчас им позвоню, а вы пока что идите в наш музей — там и пообщаетесь.
Музей Гознака заслуживает особого разговора, ведь здесь хранятся не только образцы всех выпущенных в России банкнот, но и оригиналы самых разнообразных государственных бумаг — от дипломов, паспортов и всякого рода удостоверений до гербов, верительных грамот и тех печальных свидетельств, которые выдаются родственникам ушедших в мир иной людей. Иначе говоря, вся наша жизнь — от рождения до ухода в мир иной, так или иначе, связана с Гознаком.
Но меня интересовали деньги, поэтому мы встретились у стенда, где хранится самая первая ассигнация России, выпущенная Екатериной II.
— Прежде всего, я хотел бы заметить, что любая банкнота — это произведение искусства, — с некоторым нажимом начал заслуженный художник России, Игорь Сергеевич Крылков. — Вы только посмотрите на купюры ХIХ века, на образцы 1923 года, украшенные оттисками со скульптур Шадра, или более поздние, с изображениями красноармейца, летчика и шахтера. Автором всех этих летчиков и стахановцев является корифей нашего дела и, кстати, мой незабвенный учитель Иван Иванович Дубасов. Хорошо помню его забавные рассказы о курьезных случаях, связанных с его вариантами новых денежных знаков образца 1938 года. На банкноте в один рубль кремлевские бонзы велели изобразить передового представителя рабочего класса: им стал шахтер с отбойным молотком на плече.
А вот с 5-рублевой купюрой вышел самый настоящий конфуз. Так как начальство велело изобразить молодую работницу, Иван Иванович нарисовал привлекательную девушку в ситцевом платочке. Возмущению начальства не было предела! «У вас получилась не комсомолка, а чрезмерно шустрая домработница. Предлагаем: домработницу убрать, а вместо нее на «пятерке» поместить счастливую молодую мать с детьми».
Мать — так мать, наше дело маленькое, решил Дубасов, и в мгновенье ока изобразил женщину с двумя детьми. Что тут началось! «Это не счастливая советская мать, — кричали члены комиссии, — а типичная мать-одиночка, идущая требовать алименты!» Покричав и повозмущавшись, остановились на изображении девушки-парашютистки. Но тут же нашелся знаток, который заявил, что девушки-парашютистки в СССР явление пока не типичное, их всего-то не больше десятка. В конце концов, парашютистку переделали в парашютиста, и на том остановились.
Ну, а вот это — банкноты 1947 года, — открыл Игорь Сергеевич один из стендов, достал старенький, бежевого цвета рубль и с нескрываемой гордостью сказал. — Это — моя первая работа. Мне, без всякого преувеличения, несмышленому юнцу, посчастливилось стать автором оборотной стороны рубля.
— Как это? — удивился я.
— Дело было так, — с явным удовольствием ударился в воспоминания Игорь Сергеевич. — В 1944-м, после возвращения из эвакуации, семнадцатилетним пареньком я пришел на Гознак и сразу попал в руки легендарного Дубасова. Художником он был засекреченным, его даже охраняли, но мы знали, что именно он является одним из авторов герба Советского Союза, что по его эскизам изготовлена Золотая Звезда Героя Советского Союза и даже высшая награда страны — орден Ленина.
Моя работа с Иваном Ивановичем началась с того, что чуть ли не в первый день я столкнулся с одной из величайших тайн страны. Не знаю, можно ли ее открыть сейчас, ведь я давал соответствующие подписки, но рискну, авось, голову не снимут: дело в том, что денежную реформу 1947 года Сталин задумал еще в 1944-м. Три года мы работали над новыми банкнотами, три года этим занимались десятки людей, но даже слуха о реформе не просочилось за пределы фабрики. Даже полосу «Известий», на которой было сообщение о денежной реформе, набирали не в типографии газеты, а у нас. Вот как мы умели хранить государственную тайну!
В последующие годы я имел отношение практически ко всему, что выпускала фабрика, но это было коллективное творчество, а вот оборотную сторону этого рыженького рубля сделал я, причем от начала до конца, — бережно погладил он старенькую банкноту. — Хотите верьте, хотите нет, но до сих пор этим горжусь.
— Прекрасно вас понимаю… Если учесть, что ваше авторство всегда анонимное, не было ли соблазна в какие-нибудь хитросплетения рисунков вставить свои инициалы и так себя увековечить? — задал я не совсем корректный вопрос.
— Да вы что?! За это меня упекли бы куда подальше! У нас и без того было немало накладок. Приезжает как-то «товарищ из ЦК» и гневно вопрошает: «Что это за крестообразная сетка на облигациях займа? Кто автор? Кто подрывает основы дружбы народов и финансовую мощь страны?» Начинаю объяснять, что сетка — это одно из средств защиты от подделки. «Убрать! — закричал он. — Из-за этой сетки на заем не подписывается мусульманская часть населения. Да и намек на решетку тоже наказуем!»
Только отбились от этого обвинения, как свалилось новое: «Почему на одной из банкнот изображена бутылка шампанского? Это что, намек на всеобщее пьянство рабочих и крестьян?!» Пригляделись: действительно, завитки ленты напоминают горлышко бутылки.
А вы говорите, инициалы… И все же я себя увековечил! — хохотнул Игорь Сергеевич. — Дело в том, что я являюсь автором теперь уже забытого, но когда-то очень известного «ваучера»: на нем я свои инициалы оставил. Самое странное, заказчик меня за эту самодеятельность не осудил, видимо, посчитав, что это является одним из дополнительных средств защиты ценной бумаги.
— Нарисовать какие-нибудь памятники, корабли или театральные здания — это полдела, — вступил в разговор художник-гравер Виктор Стариковский. — То, что нарисовали художники, так и останется на бумаге, пока за дело не возьмутся граверы. Наш труд более кропотлив и сложен — ведь мы имеем дело не с красками, а с металлом, а это значит, что исправить ошибку практически невозможно. Скажем, я работал с изображением Петра I на бывшей совсем недавно в обращении пятисоттысячной банкноте. На новой, пятисотрублевой, Петр I остался, но так из-за отсечения нулей образовалось свободное пространство, я не просто заполнил его нейтральным рисунком, а заложил туда несколько ловушек, обнаружить которые потенциальным фальшивомонетчикам не под силу.
— А может другой гравер подделать ваши ловушки? — поинтересовался я.
— Исключено! — категорически заявил Виктор. — Существует такое понятие, как почерк мастера. Это, между прочим, тоже одно из средств защиты. Извините за аналогию, но подделать, скажем, Репина или Кустодиева можно, но профессионал подделку от оригинала отличит с первого взгляда.
А потом мы пошли в печатный цех. В тот день печатали сторублевые банкноты. На первый взгляд, задача рабочих, закладывающих в машину листы бумаги, довольно простая: следить, чтобы машина не останавливалась, а с другой стороны снимать те же листы, но с уже отпечатанными оттисками. Но в том-то и дело, что каждый лист, на котором двадцать восемь оттисков, надо проверить, посмотреть, не скомкан ли он, не размазана ли краска, не перепутаны ли оттенки и переходы. Здесь же эти листы тщательно пересчитывают и отправляют на участок нумерации.
Номер — это тоже одна из ловушек для будущих фальшивомонетчиков. Дело в том, что в мире нет двух банкнот, имеющих один и тот же номер: об этом заботится сверхсложная машина. А фальшивомонетчики на том же ксероксе печатают тысячи купюр с одним номером.
Странное дело, но пока банкноты в листах, они совершенно не воспринимаются как деньги. А вот на участке контроля, где похожая на гильотину бумагорезательная машина рассекает листы на части, обезличенная бумага становится деньгами.
Там-то и состоялась та грандиозная акция, о которой я уже рассказывал: мне доверили довезти до участка термической упаковки шестьсот миллионов рублей. С той поры прошло уже много дней, а я до сих пор не могу забыть свое отражение в зеркале: таким гордым, величественным и полным собственного достоинства мне уже никогда не быть.
(Продолжение следует)