Вещий сон эксперта

Когда говорят о том, что Менделеев придумал свою периодическую систему элементов во сне, я этому верю: ведь до той знаменитой ночи он несколько лет только и делал, что думал об этих элементах. Но чтобы эксперт-почерковед во сне провел успешную экспертизу и разоблачил преступников, которых наутро собирались отпустить на волю, такого, извините за каламбур, не увидишь и во сне.

Хотя, когда экспертом является женщина, то, как говорят знатоки, возможны самые неожиданные варианты. Стоило мне произнести эту фразу, как моя собеседница, полковник милиции Ольга Белоусова, обидчиво всплеснула руками.

— Ну, вот! — вспыхнула она. — Не верите. И вы не верите! А я, между прочим, эксперт с тридцатилетним стажем, и сочинять небылицы не привыкла.

— Да нет, не то, что не верю, — смущенно выдавил я, — но, как бы это сказать помягче, уж очень это похоже на сон Веры Павловны из хорошо известного романа Чернышевского.

— Вообще-то, по большому счету вы правы, — надела она очки и сразу стала похожа на строгую учительницу. — Подвергать сомнению, пока не будут найдены бесспорные доказательства — это наш метод. Но если эксперт на чем-то настаивает, значит, он эти доказательства имеет. А вы ведете себя как Фома неверующий, — вздохнула она.

— Вообще-то, Фомой звали моего деда, — вздохнул и я.

— Тогда все понятно! — рассмеялась Ольга Дмитриевна. — Ну ладно, будем считать, что вводная часть нашей беседы закончилась… А дело было так. В одном небольшом городке было совершено дерзкое ограбление. Чтобы замести следы, преступники, якобы от имени девушки, которая снимала в этом доме квартиру, а потом куда-то исчезла, оставили на двери записку: «Буду 5 числа». Милиция сработала оперативно и довольно быстро вышла на грабителей. Трое отпетых ворюг оказались в СИЗО, но у следователя не было никаких доказательств их вины, кроме подозрения, что записку оставил кто-то из них.

Почерковедческую экспертизу поручили провести мне. Сколько я ни билась, ничего не получалось. Вернее, получалось так нехорошо, что подозреваемых надо было отпускать: я не могла доказать, что записку написал кто-то из них. Но что-то мне не давало покоя, где-то в мозгу билась тонюсенькая жилка, которая мешала подписать экспертное заключение и тем самым отпустить воров на волю. И все же, помучившись, я решила: утром поставлю свою подпись, и катись они на все четыре стороны.

И вдруг, глубокой ночью — сон, да такой, что его ничего не стоило перепутать с реальностью. Еду я якобы в изолятор, чтобы поставить свою подпись, и я ее ставлю. Освобожденный вор садится в вертолет, взмывает в небо и оттуда кричит: «Я всегда говорил, что все бабы — дуры! А ты — дурее всех!»

От такой неслыханной наглости я тут же проснулась, но проснулась, озаренная открытием: записку писал не один человек, а все трое. Один — слово «Буду», другой — цифру «5», третий — «числа». Ошарашенные моей проницательностью, жулики отпираться не стали, и все трое получили весьма приличные сроки, — закончила она свой рассказ.

Еще до встречи с Ольгой Дмитриевной я прочитал несколько книг о судебно-почерковедческой экспертизе и хорошо усвоил, что главное качество почерковеда не острый глаз, острый нюх или твердая рука, а самая обыкновенная усидчивость. Чего-чего, а этого у юной тулячки не было и в помине. Ольга росла девушкой энергичной, много занималась спортом, и когда окончила школу, к выбору профессии оказалась совершенно не готовой. В Туле всего два института — педагогический и горный, но ни стоять у школьной доски, ни бродить по тайге, Оля не хотела.

Как это часто бывает, вмешался его величество случай. Решение было до такой степени неожиданным, что, глядя в зеркало, Оля сама себя не узнавала: на нее смотрела совершенно незнакомая девчонка, да еще в какой-то нелепой форме. Родственники над ней незлобиво посмеивались, а вчерашние одноклассники, деланно пугаясь, перебегали на другую сторону улицы, и девушку в милицейской форме обходили стороной.

Школа милиции, в которую поступила Оля, так быстро разонравилась, что она решила ее бросить. «Уходи, — сказал один прозорливый преподаватель, — но не троечницей, ты же ею никогда не была. Чтобы потом не было стыдно, исправь все тройки, ликвидируй хвосты — и катись на все четыре стороны. С таким отношением к учебе ничего путного из тебя не получится».

«Ах, так, — завелась Ольга. — Не получится?! Ну, я вам покажу!» Через два месяца у нее не было не то что троек, но даже четверок: Ольга Белоусова стала отличницей. Перешла на второй курс — и с первой же лекции безоглядно влюбилась в новый для нее предмет. Криминалистика — вот что стало ее любовью и ее судьбой. Пока изучали трасологию, баллистику и дактилоскопию, особых талантов за Ольгой не замечалось, но когда дошли до почерковедения, преподаватели поняли, что у девушки какой-то особый дар, что ее талант сродни таланту поэта, скрипача или живописца. Ольга чуть ли не навскидку определяла, в каком настроении была написана та или иная записка: весел был автор или грустен, чем-то озабочен или зол, пьян он был или накурился анаши.

Дальше — больше. Ольга без особого труда стала определять, на столе держал автор бумагу или на стене, стоя писал или сидя, мужчина был автором или женщина, трехклассное у него образование или высшее, взрослый это человек или ребенок. И не имело значения, правой рукой написан текст или левой, печатными буквами или скорописью.

Не трудно догадаться, что по окончании милицейской школы ей советовали идти в эксперты-почерковеды, но энергичная натура лейтенанта Белоусовой требовала совсем другого: ей претила кабинетная работа, и тянуло, как говорят в милиции, на землю. Двенадцать лет Ольга работала в районных и городских отделах милиции, выезжая на убийства, взрывы, пожары, изнасилования и всякого рода кражи. О почерковедении Ольга стала потихоньку забывать, но, к счастью, об этом не забыли ее учителя: они рекомендовали Ольгу руководству Высшей школы милиции, и вскоре ее пригласили в качестве преподавателя.

Курсанты ее любили, коллеги уважали, ночных вызовов на убийства или изнасилования не было, все выходные — дома, чего еще надо для нормальной, спокойной жизни?! Но Ольга заскучала. Все эти лекции, зачеты, семинары, экзамены — нет, это не для нее. Ее энергичная натура требовала живого, если хотите, остросюжетного дела. И Ольга Дмитриевна ушла — ушла в Экспертно-криминалистический центр. Тут ее талант эксперта-почерковеда расцвел в полную силу.

Каких только экспертиз не доводилось ей делать, каких только грабителей, жуликов, взяточников и всякого рода прохиндеев не вытаскивала за ушко на солнышко! Но кроме экспертиз, связанных с уголовными преступлениями, Ольга Дмитриевна занималась и делами куда более благородными. Скажем, разыскали в архивах рукопись Грибоедова. Это было ни что иное, как «Горе от ума». Литературоведы ликовали, еще бы, найден бесценный раритет! Чтобы устранить сомнения скептиков, Ольгу Дмитриевну попросили провести экспертизу.

Представьте себе листы, исписанные гусиным пером без малого двести лет назад. С чем их сравнивать? Где взять образцы не вызывающего сомнений почерка Грибоедова? Пришлось нырнуть в архивы и искать письма поэта. А потом — долгие недели исследований и сличений. Увы, радость литературоведов была преждевременной: рукопись оказалась не грибоедовской.

Авторитет Ольги Дмитриевны так велик, что для проведения почерковедческих экспертиз ее стали приглашать за границу. Об одной из последних командировок в далекий Сан-Франциско она рассказывает с плохо скрываемым чувством досады.

— Никогда не думала, что у американцев такие странные эксперты, — начала она. — Самомнения — на доллар, а знаний — на цент. Ну, как можно браться за почерковедческую экспертизу, если в кириллице ты ничего не смыслишь?! А они берутся и делают заключения, от которых зависит судьба человека.

Дело, с которым столкнулась я, давнее и довольно грязное. Несколько лет назад в Петрозаводске задержали некоего Белова, который подозревался в убийстве. За неимением стопроцентных доказательств, его освободили под подписку о невыезде, чем он тут же воспользовался и сбежал в США. Там он женился, завел собственное дело и жил себе, не тужил.

Но петрозаводские сыщики не сидели без дела и с помощью американских коллег нашли предполагаемого убийцу. Найти-то нашли, но для американцев он никакой не убийца. Тогда за какие грехи его брать? Поискали — и нашли: власти Сан-Франциско задержали Белова за нарушение правил въезда в США. А выражалось нарушение в том, что соответствующие анкеты заполнял не сам Белов, а кто-то другой, и подписи стоят не Белова, а кого-то другого.

Но это было лишь предположение, факт подделки нужно было доказать, и только после этого ставить вопрос об экстрадиции Белова в Петрозаводск.

Суд состоялся в Сан-Франциско, и в качестве эксперта пригласили меня. Пришлось исследовать подписи Белова под протоколами задержания и допроса, которые привезли из Петрозаводска. Всю ночь сидела с лупой и сличала как эти подписи, так и подписи на въездной анкете. Заключение было однозначным: подписи на анкете сделаны не Беловым. Суд мои выводы счел убедительными.

Тогда жена Белова наняла так называемого независимого эксперта. Этой даме что кириллица, что иероглифы — одно и то же, но, выполняя заказ клиентки, она сделала вывод, противоположный моему. Суд этим не удовлетворился и вызвал из Вашингтона более опытного почерковеда. Ознакомившись с моими выводами, он заявил: «Эту экспертизу делал хороший специалист». А исследование «независимой» дамы он даже не стал обсуждать, коротко бросив: «Ерунда».

Если вы думаете, что история с Беловым на этом закончилась, то глубоко заблуждаетесь. В ближайшее время мне предстоит новая командировка в Америку. Как оказалось, один из присяжных заседателей во время голосования не согласился с тем, что Белов виновен в подделке анкеты. По их законам в таких случаях назначается новое слушание и, стало быть, надо делать новую экспертизу.

Честно говоря, ехать мне туда совсем не хочется, ведь выступать в суде придется, опираясь на старые материалы. Так что с точки зрения профессиональной и, если хотите, творческой ничего интересного меня не ждет. Единственное утешение: еще раз докажу, что мы впереди планеты всей не только в области балета, но и в области почерковедения.

— Так это же прекрасно! — не удержался я от восклицания. — Ради этого можно ехать хоть на край света. А то ведь ничем, кроме бандитов, нефти и балета Россия последнее время не славится. Но оказывается, нам есть чем гордиться в такой специфической области, как криминалистика. Пусть знают и по ту, и по эту сторону океана, что в России — подделать документ или поставить фальшивую подпись, это все равно, что подписать себе приговор и получить соответствующий срок.

(Продолжение следует)