75 лет назад, 22 декабря 1936 года, перестало биться сердце Николая Островского. Рассказываем о малоизвестных фактах из биографии писателя-бойца и реальной жизни героев его романа «Как закалялась сталь».

Есть в седьмой главе второй части произведения такие строки: «От Марты пришло письмо. Она звала его к себе погостить и отдохнуть. Павел и без того собирался ехать в Москву… Незаметно пробежали девятнадцать дней, прожитых им на квартире Марты и ее подруги Нади Петерсон. Целые дни он оставался один. Марта и Надя уходили с утра и приходили вечером…».

Это было в конце августа 1926 года, когда после безуспешного лечения в крымском санатории Павел Корчагин приехал в Москву. Кто же такие Марта и Надя, у которых он остановился?

О Марте Яновне Пуринь (в книге – Марта Лауринь) в романе говорится не раз. Павел познакомился с ней в евпаторийском санатории «Мойнаки» и назвал «маленькой латышкой», дав Марте на вид лет восемнадцать. Между тем она была старше Николая на девять лет (родилась в 1895 году) и уже прошла трудной дорогой борьбы и лишений.

В 1915 году Марта окончила с золотой медалью гимназию. Работала учительницей и воспитательницей в детских учреждениях комитета по делам беженцев в Петрограде, Пскове, Риге. Когда в сентябре 1917 года Латвия была оккупирована германскими войсками, она вступила в большевистскую партию. Имела подпольную кличку «Страуме» (поток, стремнина – лат.), что как нельзя кстати соответствовало ее энергичному характеру. Вела агитацию, распространяла листовки, участвовала в демонстрациях.

В 1918 году Марта сумела перебраться в Петроград. Но пробыла там недолго. Летом девятнадцатого года перед угрозой наступления Юденича партия направила ее с разведывательным заданием в тыл врага, в Эстонию. Много сделать не удалось – Марта была схвачена и после допросов перевезена в Латвию, оказалась в центральной тюрьме Риги. Здесь она познакомилась с Надей Петерсон-Богдановой. Их биографии оказались во многом схожими.

Детство Нади (она моложе Марты на год) прошло на тесных окраинах Виндавы (ныне Вентспилс). Отец, представитель первого поколения латышских пролетариев, обучал дочь не только книжной азбуке, но и азам революционной борьбы. И он, и старший брат Нади Август сражались на баррикадах в 1905 году. Жандармы не раз нападали на их след.

С тринадцати лет Надя Петерсон стала работать посыльной в типографии, затем ученицей-наборщицей. И с той поры начала выполнять задания подпольной организации: распространяла листовки, доставляла шрифт, указывала в лесу по паролю путь на маевки типографским и деповским рабочим, портовым грузчикам. Не избежала ареста. На допросе охранки держалась стойко. Улик было мало, и девушку выпустили на волю. Но оставаться в родном городе уже было нельзя…

1913 год застал семнадцатилетнюю Надю в Москве, в типографии. Здесь она познакомилась с товарищем по революционному подполью Константином Богдановым, они поженились.

В 1915 году нелегальная типография была разгромлена. Константина приговорили к пятилетней ссылке в Иркутскую губернию, а Надю заключили в Бутырскую тюрьму.

Освобождение им принесла Февральская революция. Лихое время понесло Константина по России. Довелось ему сражаться против войск Юденича, Врангеля. В одной из ожесточенных схваток он погиб.

Надя осенью семнадцатого года в составе отряда латыша Карла Мейера участвовала в боях в Москве. Перевязывала раненых, подносила патроны, сама вела огонь по юнкерам…

Затем снова подпольная работа в Латвии. Шесть раз переходила Надя линию фронта, доставляя инструкции партизанским отрядам. В октябре 1919 года по доносу провокатора ее арестовали, подвергли изощренным пыткам, но ничего не добились.

3 января 1920 года Надежду Петерсон-Богданову приговорили к расстрелу. Военный суд заседал лишь несколько минут – наймитам буржуазии все казалось ясным…

– Нас, пятерых подпольщиков, вывезли из тюрьмы морозной ночью, – рассказывала мне Надежда Георгиевна во время одной из бесед во Львове. – На всю жизнь запомнилось, как под лунным светом голубел снег. Мы с Мартой держались рядом. Узнали друг дружку в тюрьме, подружились. Сначала обеих держали как особо опасных преступниц в одиночных камерах. Но после того, как здание было повреждено и заключенных «уплотнили», мы оказались в одном застенке.

В ту ночь мы знали: нас расстреляют. Все ближе и ближе был поворот к «тропе смерти». Убивали всегда там. Не было никакого выхода, никакой надежды. И вдруг – что за чудеса? Охранники провели нас мимо места казни, повернули назад…

Лишь позже Марта, Надя и их товарищи узнали, что их только стращали. Накануне Советское правительство договорилось с буржуазным правительством Латвии об обмене заключенными. Это и спасло им жизнь…

Для обмена нужно было отправить на границу девяносто заключенных. Но их оказалось в тюремном дворе восемьдесят девять. Надя не могла встать после пыток и осталась лежать в камере. Тогда Марта заявила решительный протест: «Мы не покинем тюрьму без нашего товарища!». Все большевики поддержали ее. И охранники вынуждены были вынести Петерсон-Богданову на носилках. Марта не отходила от нее всю дорогу до Москвы. Стоит в связи с этим напомнить корчагинские слова: «…такие, как я, не предают друзей». Они характеризуют не только его, но и людей, которые были ему близки по духу.

В Москве Марта и Надя жили вместе, занимали две смежные комнаты. Сюда и приехал в последний день августа 1926 года Николай Островский.

– Сто семнадцать ступенек к нам на пятый этаж он преодолел на костылях, – вспоминала Надежда Георгиевна. – Открыли дверь на звонок – и ахнули! Еле держится на ногах, на землистом лице крупные капли пота.

Встретили мы его тепло, накормили. Я уступила ему свою дальнюю, непроходную комнату, а сама переселилась к Марте.

Уходили мы рано (Марта работала в «Правде», а я в Краснопресненском хлопчатобумажном тресте). Марта по вечерам училась, так что дома больше бывала я.

Николай о многом рассказывал мне, делился переживаниями, сам очень любил слушать, интересовался буквально всем, задавал множество вопросов.

Но большую часть дня Островский оставался один. Много читал, особенно Льва Толстого, Горького, Пушкина, Блока, Маяковского. Позднее он напишет об этом периоде: «В Москве я отдохнул в первый раз за всю жизнь. Был в кругу ребят-друзей, набросился на книги и все новинки; жаль только, что было это коротко…».

Ровно три недели (а не девятнадцать дней, как написано в книге) провел Островский в Гусятниковом переулке. В предпоследнее сентябрьское воскресенье его провожали в Новороссийск. В Москве было сыро и холодно, а на Николае – демисезонное пальтишко.

– Когда он уезжал, – рассказывала мне Надежда Георгиевна, – я закутала ему ноги теплым одеялом, и так он поехал, поскольку в вагоне тоже было холодно.

Марта с Надей потом еще раз встретились с Островским в Москве. Это произошло в праздничный день 7 ноября 1936 года. Писатель прислал за ними машину, и они приехали к нему. Николай попросил придвинуть к своей кровати стол, накрыть его.

– Десять лет назад я был вашим гостем, – сказал Островский, – а теперь вы – мои дорогие гости.

– Мы видели, в каком тяжелом состоянии находился Николай, – говорила Надежда Георгиевна. – Я не выдержала, отошла в сторону, всплакнула. Он подозвал меня к себе и строго сказал: «Герои не плачут». Перед прощанием попросил подать два экземпляра «Как закалялась сталь», вложить в его руку карандаш и сделал на книгах дарственные надписи. Потом произнес: «Всему конец. Точка. Жаль только, что не успел закончить «Рожденные бурей».

22 декабря того же года Островского не стало…

Прошло много лет. 25 февраля 1968 года в Риге умерла Марта Яновна Пуринь. А Надежда Георгиевна Петерсон-Богданова после тюремного заключения и высылки в Казахстан (что именно вменяли ей в вину бериевские палачи, так и осталось невыясненным) долгое время жила во Львове. Я часто бывал у нее в гостях, поднимаясь по скрипучей лестнице на второй этаж старого дома. Засиживался подолгу – Надежда Георгиевна неторопливо рассказывала, показывала уникальные документы, угощала чаем. Несмотря на преклонные годы, она часто выступала в школах, вузах, воинских частях, вела обширную переписку, всей своей деятельностью подтверждая слова Н.Островского, который говорил о латышских товарищах, что они из крепкой, кремневой породы.

Надежду Георгиевну провожали в последний путь во Львове только ветераны и немногочисленные родственники. Но и она, и Марта по-прежнему живут на страницах бессмертной книги «Как закалялась сталь».

На рисунке художника Мирона Шарко – Надежда Петерсон-Богданова в 1926 году.