Шестьдесят шесть лет назад пересеклись жизненные пути простого советского солдата Владислава Швеца и всемирно известного австрийского композитора Франца Легара. Их встреча была скоротечной, но неординарной и очень символической: в судьбах 18-летнего паренька и 75-летнего патриарха музыки оказалось много схожего.

Середина апреля 1945 года. Освобожденная от фашистов Вена – притихшая, настороженная. День клонится к вечеру. Моросит дождь. На одном из постов, выставленных прямо на улице неподалеку от штаба отдельной 109-й маневренной группы, тайком (как бы не увидели командиры!) покуривает советский солдат. Вид у него неказистый – маленький, худенький, шея болтается в воротнике гимнастерки. Зато на плече автомат, а в кармане полно сигарет – накануне после разминирования территории табачной фабрики благодарные австрийцы наугощали…

Покуривает в ладошку солдат, но бдительности не теряет. Усек, что какой-то дедок на противоположной стороне улицы давно переминается с ноги на ногу, на него, освободителя ( или оккупанта?), поглядывает. Наверное, продуктов будет просить. Многие венцы приходят – изголодались…

- Ком! - крикнул часовой и махнул рукой: иди, мол, ко мне.

Старик подошел. Был он в длинном пальто, на голове – причудливая кепка с пряжкой и бубончиком. Показал на сигарету – ясно, чего хочет.

- Угощайся, дед! – солдат достал из кармана и щедро отдал ему целую пачку.

Незнакомец поблагодарил, жадно закурил, но не ушел.

- Приложил он руку к груди и говорит что-то такое: «Их бин компанист», - рассказывает мне сейчас в уютной львовской квартире Владислав Александрович Швец, тот самый часовой из апреля 45-го в Вене. - «Все вы теперь компанисты, - ответил я ему. – Гитлер капут, так что будем дружить». А старик опять показывает на себя, повторяет: «Их бин компанист» и вдруг начинает тихонько напевать знакомую мелодию. Я сразу уловил ее, потому что оркестр, в котором играл до войны, часто исполнял попурри из произведений Легара. На моих нотах сверху было написано: «Пойду к Максиму я, там ждут меня друзья». Не знаю уж почему, но крепко врезались в память эти слова из оперетты «Веселая вдова». Чувствую, именно это и мурлычет дед, хоть и с опаской. Ну я ему и подпел погромче, продолжил музыкальную фразу. Он аж просиял, стал о чем-то торопливо спрашивать. Я по-немецки кое-что понимал, ведь два года в оккупации провел (об этом позже), да и воевал уже два с лишним года. В общем, разобрались мы с ним, что к чему. Он признал во мне музыканта, хотя я и объяснял, что нет, мол, я просто солдат.

Удивительно, но какое-то просветление на улице произошло, а ведь пасмурно было, дождичек моросил. Наверное, со стороны все это выглядело комично: щупленький молоденький солдат (мне в ту пору всего-то было 18 лет) с автоматом и изможденный старик напевают по-русски и по-немецки одни и те же арии из оперетт.

А когда мой собеседник назвался Легаром, я совсем ошалел. Всемирно известный композитор, музыку которого я боготворил, на пустынной улице Вены рядом со мной!

Крикнул я своему товарищу рядовому Коле Мягкову, чтобы сбегал в караульное помещение и попросил сменить меня на посту. Тогда такие вольности допускались. Сменили. Попросил гостя подождать, а сам сходил к капитану Ганковскому (после войны он стал генералом, служил советником в Китае, потом жил в Москве) и объяснил, с кем встретился. Офицер разрешил: «Собери ему поесть и проводи до дома, чтобы не отобрали продукты». Я рассказал обо всем и ребятам, предложил сброситься в общий котел. Вскоре вещмешок был набит сахаром, консервами, мукой, салом, хлебом. Мы тогда часто так делали. Даже в решении комсомольского собрания записали: «Делиться с детьми и пожилыми людьми в освобожденных районах продпайком». И в Венгрии так было, и в Болгарии, и в Румынии, и в Югославии… Мне ведь довелось в нескольких странах повоевать. И всюду мы помогали населению, никого не обижали.

- А чем же закончилась встреча с Легаром? – спрашиваю Владислава Александровича.

- Я донес мешок с провизией до самого подъезда его дома. Вел он меня по узким улочкам, рассказывал о трудной жизни. Я понимал не все, но главное было ясно. Конечно, я тогда не знал, сколько ему лет и спросил об этом. Он для убедительности показал на пальцах: 75.

У какого-то дома в несколько этажей мы постояли. Он сказал, что поднимется по лестнице сам, что мне не надо заходить в квартиру, а то, мол, его женщины умрут от испуга, увидев автомат, с которым я, естественно, не расставался.

Еще подумают, что арестовал его, а теперь и за ними пришел… Мы попрощались. У стоявшей у подъезда старушки, видимо, соседки, уточнил, кто это? «Герр Легар», - уважительно закивала она. И комендант подтвердил…

- Вы с ним еще виделись?

- Я надеялся на это. Но в тот же вечер нашу часть по тревоге перебросили за десятки километров от Вены. Пришлось преследовать и добивать какие-то группы фашистов в лесистой местности. А затем перед нами поставили новую задачу. В общем, больше я Легара не видел. Не удивляйтесь, тогда не до этого было, война еще не закончилась.

Только через несколько лет после войны по-настоящему осознал и оценил, какая мне выпала удача, с каким человеком познакомился. Мечтал побывать в Вене, найти Легара, но в 1948 году он умер…

- А как вы до войны, будучи мальчишкой, узнали мелодии Легара? Родители были профессиональными музыкантами?

- Вовсе нет. Отец служил военфельдшером, потом работал бухгалтером на строительстве Днепрогэса. Туда мы переехали из Артемовска Донецкой области, где я родился. Мать работала учительницей, хотя и не имела высшего образования. Умерла она рано – в 37-м году, когда мне было 10 лет. К музыке меня приобщил отец. Он играл на гитаре, мандолине, даже на скрипке. Потом, правда, я жил у тети – отношения с мачехой не сложились. С детства участвовал в художественной самодеятельности.

Представляете, в нашей школе в Запорожье было три духовых оркестра! В одиннадцать лет я уже играл в одном из них на трубе. Отчаянно соревновались: кто лучший исполнитель? В качестве поощрения победители ехали летом обслуживать пионерские лагеря. Как же я гордился тем, что старшеклассники брали меня с собой! Значит, получалось совсем неплохо. Ребята шутили: «Тебя, Слава, фамилия обязывает: и швец, и жнец, и на дуде игрец».

Часто доводилось играть на танцах в городских парках. Исполняли произведения Штрауса, Листа, Кальмана, Легара. У них ведь много вальсов, в основе которых – народные мотивы. Эти мелодии легко запоминались. Уже тогда я знал, что Франц Легар – автор оперетт «Веселая вдова», «Граф Люксембург», «Цыганская любовь», «Ева», «Там, где жаворонок поет», «Желтая кофта»…

Вообще биография композитора очень интересная: до 12 лет жил в Будапеште, учился музыке в Праге в консерватории у отца, стал, как и он, полковым капельмейстером, потом дирижером в театре, великим композитором. Я полюбил его творчество по-мальчишески самозабвенно, мечтал глубже изучить его в консерватории. Но война поломала все планы.

- И куда вы эвакуировались в сорок первом?

- Никуда. Отец погиб, сопровождая эшелон. А мы с тетей остались в Запорожье. Жили в подвале, прятались от гитлеровцев. Несколько раз я попадал в облавы. Когда вижу сейчас в каком-нибудь фильме, как это происходило, меня начинает трясти: ведь то же самое было и со мной. Нас, подростков, избивали, заставляли рыть окопы. Однажды во время авианалета мне с дружками удалось убежать. Долго пробирались навстречу нашим наступающим войскам. В начале сорок третьего перешли линию фронта, прибились к какой-то части. Меня не хотели брать – маленький, худой, лишь шестнадцать с половиной лет. Но я все-таки упросил. Потом воевал, как и все. Форсировал на плоту Днепр, ходил в атаки, мерз в обороне.

Конечно, было не до музыки. Однако о ней я не забывал и из-за любви к ней согрешил. Было это перед Ясско-Кишиневской операцией. Мы двигались маршем и как-то увидели необычное кладбище: на каждом кресте висело по музыкальному инструменту. Оказалось, что при прорыве гитлеровцев погиб весь полковой оркестр. Я взял одну трубу – точно такую же, на какой играл до войны, все равно ведь пропадет, а я хоть с пользой применю. Стал носить ее с собой, исполнять по приказу командира «Зарю», другие армейские сигналы и мелодии. А в штатный оркестр, точнее в музыкальный взвод, был зачислен только в самом конце апреля сорок пятого года.

Помню, как мы играли для австрийцев. Собирались и взрослые, и дети. Мы их и себя радовали вальсами Штрауса, а они танцевали и кричали: «Рус, браво!» Как сейчас, вижу счастливых однополчан-музыкантов Сашу Минаева, Ваню Кольцова, Сережу Якобсона, Колю Баканина, Сашу Романова…

- А после войны сразу за учебу?

- Нет, довелось служить еще почти восемь лет – в Мукачеве, затем во Львове. Играл в дивизионном оркестре. Потом хотел поступить в консерваторию, но так как у меня не было среднего образования, то сначала окончил культпросветучилище. Ходил на занятия в кирзачах и гимнастерке. Был солистом оркестра Львовского театра и балета. А уже после учебы в консерватории стал не только исполнителем, но и наставником молодых музыкантов. Долгое время работал заместителем директора музыкальной школы-интерната, деканом оркестрового факультета Львовской консерватории. Воспитанников не сосчитать – тысячи! И теперь, хотя уже далеко за восемьдесят, ни дня не живу без музыки, являюсь доцентом кафедры духовых инструментов консерватории, опекаю студентов, вкладываю в развитие их способностей все силы.

-И дочь пошла по вашим стопам?

- Да, Наташа тоже окончила консерваторию, защитила кандидатскую диссертацию, стала профессором, преподает историю музыки. А теперь гордимся успехами Ани – дочери Наташи, моей внучки. Она рано начала давать сольные концерты и побеждать в конкурсах скрипачей. После выступления в Санкт-Петербурге ее пригласила в Венскую музыкальную академию всемирно известный профессор Дора Шварцберг. Под ее опекой Аня выросла в большого мастера, стала лауреатом многих международных конкурсов и фестивалей в Германии, Японии, Чехии, Литве… Ее тепло принимает искушенная английская, французская, австрийская, немецкая публика.

Владислав Александрович не скрывает восторга и ничуть не преувеличивает. Правда, теперь он редко слышит игру внучки. Но когда это удается, испытывает подлинное счастье. Музыка очаровывает его, будит воспоминания, возвращает и в довоенное Запорожье, и в Вену апреля сорок пятого, когда ему довелось угощать сигаретами короля оперетты Франца Легара…