Эпидемии нередко начинались с невинного чихания соседей…
Чума известна человеку с давних пор. Уже в Библии есть о ней упоминание.
Периодически эпидемии чумы охватывали многие страны мира. Первая пандемия, известная в литературе под названием «юстиниановой чумы», возникла в VI веке в Восточной Римской империи – тогда за 50 лет погибло около 100 миллионов человек.
Вторая пандемия, эту бубонную чуму неспроста назвали «черной смертью», началась в XIV веке и длилась более трех столетий – о ней мы и поведем речь.
Зараза пришла из Китая и Туркестана. Она была завезена в итальянский город Геную в январе 1348 года торговым судном, шедшим из крымского города Каффу (ныне Феодосия). Под мышками и в паху у больных были обнаружены странные опухоли размером с яйцо. Из опухолей сочились кровь и гной, а на коже появлялись пузыри и черные пятна (от внутренних кровоизлияний). Больные очень страдали и умирали через 5-6 дней после появления первых симптомов.
Ход болезни мог быть и иным. Вместо опухолей и пятен – лихорадка, кашель и кровохарканье. Тут уже люди умирали быстрее – за сутки. Но при обоих вариантах болезни все человеческие выделения (кровь, пот, моча) и сами пузыри (bubo, отсюда – «бубонная чума») издавали неприятный гнилостный запах.
Второй заход чумы скосил треть населения Европы – примерно 20 миллионов человек. Болезнь бушевала в ней, то отступая, то наступая, меняя страны и города, до 1666 года, став еще одной страшной катастрофой, поразившей род людской. Потери от Черной Смерти были таковы, что Европа восстановила свое население лишь к 1600 году!
Как относились люди к этому тотальному нашествию Смерти? По разному. Про микробы (чумную бактерию pasturella pestis наука обнаружила только в 1894 году), про средства лечения (стрептомицин и другие антибиотики), про гигиену (карантины, правда, практиковались издавна) мало было известно. Заразность заболевания осознавалась, и все ж кому жить, кому помирать – это, казалось, всецело было в воле небес. И религиозные люди искали спасения в молитвах, покаяниях, пожертвованиях в пользу церкви.
Многие монастыри в те мрачные века обогатились за счет щедрых даров верующих. Доходило и до курьезов. Известен такой эпизод. Во время чумы в немецком городе Любеке обезумевшие от страха жители отдавали монастырям все свое достояние. Когда же монахи из боязни заразы перестали принимать пожертвования и накрепко заперли ворота, народ, ждавший спасения только от Бога и его слуг – церковников, стал бросать принесенные им вещи через монастырские стены.
В чумном XIV веке в Италии жили два великих поэта Франческо Петрарка (1304-1374) и Джованни Боккаччо (1313-1375). Они наблюдали, как по Европе катится вал чумы, и оставили интересные заметки о поведении людей при массовых эпидемиях.
Не все молились о спасении, многими овладевала депрессия, покорность судьбе. Сутками просиживали люди в корчмах, харчевнях, ища забвения в вине. Другие, подталкиваемые инстинктом самосохранения, пытались убежать от болезни. Бросали все: дом, имущество, семью. Брат оставлял брата, муж – жену, даже родители убегали от своих детей, обнаружив у них признаки болезни.
Люди умирали на полях, на дорогах, в лесах. Лишенные какой бы то ни было помощи, словно проклятые человеческим обществом, крестьяне ежечасно ждали смерти. Никто не обрабатывал поля, не заглядывал в виноградники и сады. Беспризорные домашние животные бродили по окрестностям. Под натиском катастрофы вся нормальная обыденная жизнь человеческого общества дала трещину, расползлась на несвязанные друг с другом компоненты.
Чума не щадила не только простых жителей, но и тех, кто стоял высоко над людьми. Вот как об этом в историческом романе «Безобразная герцогиня» писал Лион Фейхтвангер: «Чума пришла с Востока. Сейчас она свирепствовала на морском побережье, затем проникла в глубь страны. Она убивала в несколько дней, иногда – в несколько часов. В Неаполе, в Монпелье погибли две трети жителей. В Марселе умер епископ со всем капитулом, все монахи-доминиканцы и минориты... Особенно свирепствовала чума в Авиньоне. Падали наземь сраженные кардиналы, гной из раздавленных бубонов пачкал их пышные облачения. Папа заперся в самых далеких покоях, никого не допускал к себе, поддерживал целый день большой огонь, жег на нем очищающие воздух травы и коренья... В Праге, в подземной сокровищнице, среди золота, редкостей, реликвий сидел Карл, король Германский, он наложил на себя пост, молился».
Наблюдались и проявления массового психоза, алогизм в поведении отдельных групп людей, которые, ища каких-то особых средств спасения, какой-то особой тактики поведения перед угрозой чумы, нарушали порой все веками устоявшиеся нравственные нормы.
Эти поступки, как писал Боккаччо, «порождали разные страхи и фантазии в тех, которые, оставшись в живых, почти все стремились к одной, жестокой цели: избегать больных и удаляться от общения с ними и их вещами; так поступая, воображали сохранить себе здоровье... Собравшись кружками, они жили, отделившись от других, укрываясь и запираясь в домах, где не было больных... не дозволяя кому бы то ни было говорить с собой и не желая знать вестей извне – о смерти или больных... Другие, увлеченные противоположным мнением, утверждали, что много пить и наслаждаться, бродить с песнями и шутками, удовлетворять, по возможности, всякое желание, смеяться и издеваться над всем, что приключается, – вот вернейшее лекарство против недуга. И как говорили, так, по мере сил, приводили и в исполнение, днем и ночью странствуя из одной таверны в другую, выпивая без удержу и меры, чаще всего, устраивая это в чужих домах, лишь бы прослышали, что там есть нечто им по вкусу и в удовольствие».
Одним из ярких эпизодов этого разрушительного пандемического нашествия беды стала чума в Лондоне в 1665 году. В XVII веке Лондон был городом контрастов богатства и нищеты. Более полумиллиона его жителей оказались скучены на крошечной по нынешним меркам площади размером с современную деловую часть этого города.
Улицы были узки и темны. Концы спускающихся крыш домов почти касались друг друга. Не было ни мостовой, ни тротуаров в нашем понимании. Пешеходы при виде проезжающего экипажа, бросались, страшась быть раздавленными, в ближайшие открытые двери домов и прятались там.
Ужасно обстояло дело с санитарией. Мусор, пищевые отбросы, человеческие экскременты – все вываливалось на улицу в надежде на все смывающий лондонский дождь. Слой грязи на улицах был настолько толст, что тем, кто побогаче, приходилось на башмаки надевать еще высокие «подошвы»-платформы, чтобы не утонуть в этом грязевом месиве. Приходя в дом, люди эти приспособления для ходьбы по улицам снимали.
Над городом поднимались облака дыма и газов – из тысяч фабричных печей и домашних очагов. Они слезили глаза и вызывали кашель. Все это вместе создавало замечательные условия для распространения в Лондоне эпидемий. Чума скосила в 1603 году 30 тысяч лондонцев, в 1625 году – 35 тысяч, в 1636 – 10. Но все это было лишь подготовкой к Великой Чуме, разразившейся в 1665 году.
Прибывающие в Лондон моряки рассказывали, как зародившаяся где-то в Турции чума неумолимо движется к Англии. Через Грецию она дошла уже до Амстердама и северной Франции.
На Рождество в небе появилась комета. Это было истолковано, как дурной знак. Вскоре скончались два француза. Все гадали – начало чумы? Эпидемия началась в апреле. В выходящих более или менее регулярно «списках умерших» («bills of mortality») скорость людских потерь стала быстро расти: со 100 умерших в неделю в мае, к 1000 – в июне и более 2000 – в июле.
Началась паника. Богатые старались уехать и переждать эпидемию в сельской местности. Но там лондонцев опасались и чинили приехавшим всяческие препоны.
Тем временем в Лондоне закрывались магазины, все публичные собрания были запрещены. Собак и кошек, подозреваемых в распространении чумы, тысячами ловили и убивали. Но это привело только к тому, что сильно возросла популяция крыс, истинных переносчиков чумы.
Прошел слух, что люди, страдающие венерическими болезнями, чуме не подвержены – посему масса лондонцев предалась неприкрытому разврату и оргиям.
Городские власти пытались принять какие-то защитные меры. Тела умерших разрешалось выносить из домов только по ночам. Никакие похоронные церемонии не дозволялись. Внешне тогда Лондон являл странное зрелище – совершенно пустые улицы, закрытые магазины. И дома, помеченные красными крестами – знаком смерти. К концу августа 1665 года две трети населения города либо его покинула, либо умерли. (Некоторые источники сообщают, что в живых тогда остался лишь каждый десятый лондонец.)
В английской литературе лондонской чуме 1665 года посвящена поэма Джона Вильсона «Чумный город» («The city of the plague»). Она написана в 1816 году и стала известна нашему великому поэту Александру Пушкину по английскому изданию 1829 года.
Отрезанный от Москвы свирепой эпидемией холеры, в народе ее называли просто чумой, и многочисленными охранными карантинами, поэт, рвущийся в столицу, где его ждала невеста Наталья Гончарова, среди прочего взялся, время позволяло, и за перевод отрывка из вильсоновской трагедии. Так к щедрым дарам болдинской осени присоединился еще и «Пир во время чумы».
Гений Пушкина добавил к таланту Вильсона ряд собственных песен. Замечательно обрисованы модели поведения людей в момент Катастрофы. Тут и страх, и щегольство храбрости, и наплевательское, шапкозакидательское отношение к опасности, которая крадется к тебе неизвестно откуда. И, наконец, восхищение Катастрофой, ощущение приобщения к Великому Грозному. Вот эти строки:
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.
И дальше:
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья –
Бессмертья, может быть, залог,
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
Черная смерть исчезла в Европе так же внезапно, как внезапно она возникла в 1348 году. В 1666 году чудовищный пожар, Великий Пожар, поглотил Лондон. Он, видимо, уничтожив трущобы, эти рассадники чумы, как бы провел полную санитарную обработку города. Можно сказать, что Чума сгорела в огне.
Черная Смерть ушла, и некоторые следствия ее пребывания в Европе оказались удивительны. Чума, к примеру, стимулировала рост образования и увеличила число университетов. Тут сказались и заинтересованность в сохранении знаний в условиях массовой гибели его носителей, прежде всего, врачей и священников, и надежда на то, что знание поможет людям выжить. Не случайно один из умнейших монархов того времени император Карл IV именно в чумной 1348 год основал Пражский университет, за ним последовали императорские указы об учреждении еще пяти университетов.
И уж совсем парадоксом звучит вывод новейших исследователей (француз Жан Гимпель и другие) о том, что вовсе не «победа буржуазии над феодалами» (традиционная схема, ее придерживался и Карл Маркс), а Черная Смерть стимулировала возникновение в Европе КАПИТАЛИЗМА.