Идёт по вагону. Скользит взглядом по корешкам книг, проглатываемых в подземке. «Замена объекта» — смакует страницы прилично одетый мужчина лет сорока, «За всё надо платить» — постоянно отвлекаясь, одолевает бабуля. Рядом курсант милицейского вуза поглощает «Капкан для мышеловки». «Светлый лик смерти» — нахмурившись, впитывает подросток. «Тот, кто знает» — какими-то особенно быстрыми, отрывистыми, нервными движениями перелистывая страницы, поглощает состоятельная, судя по одежде, молодая женщина. Толстого он не видел. Пастернака — нет. Цветаева, где же? С чего такая народная любовь? Народные артисты есть. А народные писатели? Переходить ли в другой вагон? Нет, ему всё ясно.
…Думает: «Надо спросить, как же удаётся удерживать внимание такой разношёрстной читательской аудитории?» Но сколько раз её уже об этом спрашивали. Не то. А о чём же тогда? Как вы дошли до такой жизни? Бред! О чём вообще можно говорить с писателем, которого замучили назойливые журналисты?… Она вообще, наверное, живёт в другом измерении: у неё есть настоящее имя, псевдоним, изобретённая Каменская… С кем же общаться? И кто будет отвечать? Раскроется ли она перед незнакомцем?
Припоминаю, что прочитал в Интернете о ней. Например, недавно писательница вернулась из Китая. Все 23 её книги выпущены там 10-тысячными тиражами. Занятное зрелище — видеть Маринину в иероглифах. А китайцам очень даже нравится… Или вот ещё. В Сорбонне состоялась научная конференция, посвящённая творчеству Александры Марининой. Её организовал Парижский университет и Ассоциация французских русистов (президент Элен Мела). Рабочим языком собрания стал русский. Не всё ещё потеряно, великий и могучий?
«Знаешь, её Наталья совсем другая. Её Яковлева не сыграет…», — вдруг слышит он. Из этого, думает, и сделаю первый вопрос.
…Назавтра: «Осторожно! Двери закрываются! Следующая станция «Чистые пруды»… «Это станция Александры Марининой», — подумал он, смело шагнул вперёд, навстречу разговору...
Недалеко от задумчивого Грибоедова и вдавленного в тротуар «Современника» — тишайший уголок. Под арочку — и маленький домик, обнятый зеленью. Оказывается, современный детективный классик приходит сюда… на работу! Да, создание романов для неё такая же обычная работа, как для простых смертных прилавок, станок, кафедра и прочее. С 9 до 18 рождаются новые приключения Насти, изредка появляются выдуманные трупы, порой гремят выстрелы, бывает, кто-то грязно ругается, а то и проламываются черепа и выкручиваются суставы (хотя, по словам метрессы, она избегает описаний подобных процессов)… Вечером — тишь да гладь. Маринина отдыхает. Право на отдышку имеют и её порядком уже уставшие герои. И тогда Маринину одолевают журналисты.
— Марина Анатольевна, уж кто-кто, а журналистская братия вас любит...
— Да уж. Недавно я прочитала четыре номера «Литературной России» подряд и обнаружила, что во всех меня «пинали». Причём, одной фразой какой-нибудь, походя. Это не имело отношения ни ко мне, ни к детективам, а так, лишь бы отметить… даже не в значении «марининское барахло», а так. Уж если критиковать, то аргументировать. Иначе — зачем? Впрочем, я всегда относилась к этому спокойно, порой со смехом: это нормально, когда кому-то нравятся произведения, а кому-то нет. Я не сомневаюсь, что есть книги, которые пишутся для того, чтобы быть написанными, а есть такие, которые пишутся для того, чтобы быть прочитанными. Вспомните, даже такое, казалось бы, безупречное произведение как «Библия» сколько вызвало споров? А сколько нареканий?
— Скоро, наверное, тиражи ваших детективов можно будет сравнить с этим самым многотиражным произведением в мире. Ваши сочинения можно купить везде. Вас читают. О вас говорят. Что делаете для этого?
— Ничего. Просто пишу так, как чувствую. Причём, рассказываю о дне сегодняшнем. Тот же Акунин, например, замечательный писатель, стилист, блистательный выдумщик, пишет о происходящем сто лет тому назад. Это может быть любопытно с точки зрения детективной интриги, но это не заинтересует человека, оказавшегося в ситуации безденежья, или того, кто брошен любимой женой, или «кинутым». У Акунина этого нет, а у меня есть: про сегодняшний день, про тех же людей, что едут со мной в метро…
—…с ними же и останутся ваши произведения, в «этом времени». Не боитесь этого?
— Да и пусть остаются! Почему должна этого бояться? Я ничего не боюсь, делая только то, что доставляет удовольствие. Я помогаю людям справляться с депрессией, с тупиковыми, казалось бы, проблемами, порождёнными современным обществом (человек оказался «выкинутым» из жизни). Известно, что многие мои читатели не полезли в петлю, прочитав книги, где героям ещё хуже, но они находили выход. Моя жизнь вообще уходит не на это. Для меня более важна жизнь моих родственников, любимого мужа, обожаемой кошки. Я стараюсь их опекать, заботиться о них, пытаюсь сделать их жизнь более комфортной (благодаря своим гонорарам теперь могу это позволить). Для меня более важная задача — отправить маму в хороший санаторий, а не в тот, куда удалось достать путёвку.
— Кстати, как Лидия Борисовна относится к успеху дочери?
— Мама очень мною гордится. Писательский успех помог мне выстроить с ней отношения. Она человек авторитарный, сделала научную карьеру, сегодня она считается в России одним из ведущих специалистов в области уголовного судопроизводства и суда присяжных, постоянно в делах, в движении: Дума, комиссии, заседания. Всё это и особенности её характера давали, наверное, все основания полагать, что она лучше меня знает, когда мне вставать, делать зарядку, как одеваться, какую носить прическу, какой делать макияж, что мне есть и прочее. До сорока лет я жила вместе с ней и со своим первым мужем. Когда я начала писать книги, оказалось, что без её указаний у меня тоже неплохо получается. Она уяснила, что я и сама что-то могу. Отношения с ней изменились. Она очень внимательно читает мои книги, но никогда не критикует. Ей это вдвойне интересно, ведь за героями она видит в первую очередь меня. Однажды дошло до смешного: когда я опубликовала в 1992 году только что придуманную Каменскую, мама была в ужасе: «Как? У тебя болит спина, доченька?» (Напомню, Настя Каменская как-то мучилась от этого недуга).
— Наверное, вы уже сжились с этим образом? Не влияет ли он на вас?
— Скорее, то, что происходит со мной, влияет на Каменскую. Не хочу ни на кого быть похожей. Поэтому, наверное, у меня нет любимых женских образов в художественной литературе. Каменская же решает мои проблемы: борется со страхом смерти, перемен и т.д. На ней я моделирую свои действия, анализирую свои поступки, смотрю на себя как бы со стороны. Каменская 1960 года рождения, а я 57-го — мы почти ровесницы.
— Роман, который с чьей-то лёгкой руки уже почему-то назвали «социально-психологической сагой в двух томах» — «Тот, кто знает», литературоведы «разбили». В одной из критических статей было сказано, что критиковать литературу в этом романе бессмысленно, т.к. литературой в нём и не пахнет. Ваш ход.
— Привыкла к зубоскальству критиков. Они, особенно старое поколение, до сих пор руководствуются стереотипом, разработанным для анализа художественного произведения в советское время, когда литература выполняла, как мы знаем, идеологическую функцию. Сегодня же совсем другая ситуация. Общество поняло и полюбило развлекательные произведения. А мои романы именно развлекательные (а может быть, «отвлекательные»? — В.И.). Поэтому пишу я для людей, а не для критиков. Да, нужны рамки жанров. Нужны границы. Но для рядового читателя неважно, что перед ним: приключение или триллер, производственный роман или пьеса. Чистых жанров вообще нет! Народу требуется интересный текст. Основной критерий оценки здесь: «нравится — не нравится», и точка. Всё остальное — от лукавого…. От критики. Будущее только за книгами, находящими отклик в душе читателя.
…Я написала ещё и две пьесы. Захотела — и написала. В Израиле, на тетрадке в клеточке, когда происходили жуткие накладки с организацией мероприятия. Я жутко злилась и переживала, а в этом состоянии обычно хорошо пишется. На пляже я читала отрывочки Яковлевой, «обкатывала». Через полтора месяца попробую «обкатать» это на массовом читателе.
Если исследователи хотят найти высокую литературу, то пусть «пороются» в классике. Хотя, знаете, книга не обязательно должна быть идеологически нагруженной, чтобы сохраниться во времени.
— У вас ко всей литературе прошлого такое отношение или есть всё же авторитеты?
— Прекрасно отношусь к классике — не передергивайте.
…Очень нравится мне Сименон, которого я начала читать с восьми лет. Мне нравится его описание детективной ситуации и сам образ Мегрэ. Для меня эталонами являются маленькие рассказы «Мегрэ и бродяга» и «Револьвер Мегрэ».
— Издательство «ЭКСМО» выпускает книги Марининой. Диктует или рекомендует ли оно, каким должно быть произведение?
— Нет, ни в коем случае. Да и они же, наверное, знают, что никогда не заставят меня делать то, чего я не хочу! Мне может посоветовать что-то литературный агент (мой начальник по прошлой работе в милиции). Он, кстати, заранее знает сюжет, ходы произведения. Рекомендует улучшить тот или иной ход, добавить интриги, объяснить сложное описание, упростить. Но не более того.
— В последнее время много говорится о «комплексных авторах», т.е. о группах литераторов, обеспечивающих чьё-то громкое, «раскрученное» имя, о «литературных неграх». Вы об этом что-нибудь знаете?
— Слышала, разумеется. И понимаю подвох в вашем вопросе. Я пишу сама. Один роман в год — это разве много? Андрей Битов смеётся со мной, когда слышит, что мне пишут романы другие люди. Это на самом деле смешно. Я много работаю.
— Бродите ночами из комнаты в комнату, выкуриваете сигару за сигарой, рвёте волосы в поисках образа?
— Да-да-да, конечно… Я прихожу на работу, в офис моего литературного агента. Так же, как и все, я работаю с 9 до 18. В моём компьютере нет ничего постороннего — только текстовый редактор. График работы дисциплинирует, позволяет многое сделать. Проза вообще требует выдержки. Пыталась писать дома. Но — поправилась на
— А дома?
— Залезаю в телевизор (обожаю фильмы 50-60-х годов). Окунаюсь в «Травиату», в своего любимого «Трубадура». Даже увертюры этих произведений выдавливают из меня слезу. Я уже давно знаю сюжет, могу вообще не прислушиваться, но… плачу и всё тут.
— Чтение какого-нибудь современного произведения вызвало такое же чувство?
— Да. Над «Сонечкой» Людмилы Улицкой рыдала. Это такая же «Травиата».
— Каменская в «4-й версии» объявилась недавно на телевидении. Это её последний выход или? Или теперь все силы брошены на Воронову?
— Герои будут жить. Они встретятся, их пути ещё пересекутся. Каменская уже «просится» в новый детектив (это в задумке). А пока написан роман, по-моему, несколько добрее предыдущих, легче. Читателям будет интересно.
Беседу вёл Владислав Иванов