Из энциклопедического словаря: «Рокировка» (франц. roсuer, от roc — шахматная ладья), в шахматах — одновременное передвижение (перестановка) короля и ладьи с их начального положения». Именно так, по-шахматному, поступил Президент, поменяв местами Владимира Устинова и Юрия Чайку. Осталось решить основной вопрос — кто же король, а кто ладья?

Нынешняя неделя не громыхала крупными арестами и разоблачениями. Однако событий, которые отношения к борьбе с коррупцией как будто внешне не имеют, но, по сути, являются чуть ли не определяющими в данном процессе, случилось немало. И, конечно, самое главное в череде антикоррупционных новостей недели — это появление в стране новых Генерального прокурора и министра юстиции.

Правда, в отношении Юрия Чайки скорее можно сказать «новый старый Генеральный прокурор», ибо до прихода в кабинет министра юстиции он успел полгода поработать исполняющим обязанности генпрокурора. Сейчас уже мало кто помнит обстоятельства его перемещения Борисом Ельциным в министерское кресло. Чаще всего же люди вспоминают совсем другой скандал, связанный с человеком, «похожим на генпрокурора Скуратова», барахтавшимся в койке с проститутками, и упорным нежеланием Совета Федерации воспрепятствовать его снятию с поста.

А нынешний генпрокурор выступил около 6 лет назад с инициативой создания самостоятельного Следственного комитета, то есть вывода следствия из-под ведомственного контроля. Причем делать исключение для органов прокуратуры он не собирался. На первый взгляд ничего особенно революционного в этой попытке не было, ведь надзорные функции за прокуратурой сохранялись, а следовательно, оставался и мощный рычаг воздействия на вновь образованный орган. Однако рычаг рычагом, а вот возможность «гасить», а при необходимости вновь «зажигать» отдельные знаковые уголовные дела в отношении неугодных чиновников, бизнесменов и политиков практически становилась эфемерной.

Упрямый следователь, не находящийся под ведомственным давлением, мог упереться и не сделать то, что было принципиально важным для властей предержащих. Ведь если строго придерживаться буквы и духа российского законодательства, следователь — фигура самостоятельная, и что бы то ни было приказать ему не имеет права даже непосредственный начальник, не говоря уж о человеке из другого ведомства, пусть надзирающего.

В эпоху ельцинизма, когда телефонное право стало чуть ли не главенствующим в России, фактически ликвидировать единственное ведомство, в котором можно было убрать любые концы в воду, было более чем революционным предложением. Его реализация могла буквально взорвать общество, вскрыв по инициативе нового независимого следственного ведомства все коррупционные шалости властей, связанные с приватизацией, государственными займами, залоговыми аукционами, дефолтом и т.д. и т.п.

Причем взрыв мог произойти буквально на всех уровнях власти, начиная с Президента страны и кончая руководителем самого маленького муниципального образования. Открыто возразить что-то, пусть и исполняющему обязанности, Генеральному прокурору власти не могли, ибо веских законных аргументов оставить следствие лишь прокуратуре не существует в природе.

Скорее, аргументы против могли выдвинуть правовые органы, ведущие оперативную работу, так как, при всех антикоррупционных плюсах создания нового ведомства, налаживание связи со следователями, не входящими в родное ведомство, вещь довольно сложная и реально затрудняющая единый оперативно-следственный процесс.

Свой, ручной «следак», на которого начальник всегда может рыкнуть, а при необходимости и отстранить от данного дела, штука удобная, хотя и не вполне способствующая торжеству закона. Любой опытный опер в приватной беседе расскажет не один эпизод из своей профессиональной практики, когда следователи прикрывали глаза на некоторые не совсем законные, хотя и способствующие в конечном счете борьбе с преступностью методы добычи доказательств. Невольно всплывает перед глазами эпизод из фильма «Место встречи изменить нельзя», когда Жеглов подкладывает кошелек карманнику.

Понимая, что вступление в диалог с и.о. Генерального прокурора бесперспективно и может быть использовано политическими противниками, президент и решил откупиться от Юрия Чайки министерским креслом.

Надо сказать, что еще с советских времен роль Министерства юстиции в России была политически мизерна, но почетна. Формально министерский пост даже выше прокурорского большого кресла, но только формально. В мире нет единой модели взаимодействия минюстов и органов прокуратуры. Кое-где, как, например, в США и ряде других высокоразвитых стран, прокуратура — подразделение, пусть и формально самостоятельное, министерства, а у некоторых государств схема подобна российской.

Однако опыт всех стран, где проводились серьезные, в том числе системные, антикоррупционные кампании, показывает, что именно Министерство юстиции становится их главным, приводящим в действие все остальные рычаги механизмом. Будет ли так же и в России, сказать сложно, хотя, в принципе, подобное развитие событий совершенно не исключено, поскольку значение Минюста во времена Владимира Путина постоянно растет. Достаточно вспомнить передачу ему из судебных органов службы судебных приставов, а из МВД всей системы исполнения приговоров.

Показательно и то, что при проведении административной реформы именно на министерство была возложена обязанность приведения местных законодательств в соответствие с федеральным. С этой непростой, конфликтной функцией министр справился блестяще, да к тому же наработал богатую практику взаимоотношений с местными князьками, что в плане борьбы с коррупцией крайне важно. Удачно пролоббировал он в международных инстанциях и вызвавший много споров закон о некоммерческих организациях. Ну и, наконец, добился права регистрации в Минюсте крупных сделок по земле. Так что из фигуры хоть и почетной, но практически бессильной превратился он в заметного публичного чиновника со значительным политическим весом.

При подобной тенденции совершенно не исключено, что рокировка, предпринятая Кремлем, приведет к серьезным изменениям во взаимоотношениях прокуратуры и Минюста, а также к не менее серьезным изменениям структуры правоохранительных органов.

Правда, после избрания на пост Юрий Чайка высказался о возможных реформах, в том числе выводе следствия из прокуратуры, весьма осторожно. Судя по его выступлению перед сенаторами, стратегически он считает путь отделения следствия концептуально правильным, но пока еще не в полной мере подготовленным. Зная осторожность в публичных высказываниях нового генерального прокурора, а также неоценимый аппаратный опыт, приобретенный им за годы руководства министерством, ожидать чего-либо иного от Юрия Чайки и не приходилось.

Позволю себе высказать крамольную мысль, что Генпрокурор немного лукавит. Скорее всего, он как был, так и остается ярым приверженцем отделения следствия, однако, как опытный боксер на ринге, считает, что сегодня стратегически важнее измотать противника, выбить у него последние аргументы против, а уж потом его добивать. Но время еще не пришло.

Совершенно понятно, что борьба с коррупцией — стратегическая программа Президента страны на два оставшихся ему года властвования. Начинать при этом серьезную структурную революция в ведомствах, отвечающих за выполнение программы, было бы смерти подобно. По крайней мере, год уйдет на притирку новых механизмов, неизбежные кадровые перестановки и т.д.

Лимит времени же у Путина очень жесткий, ведь до начала предвыборной кампании в Государственную Думу осталось чуть больше года. А к тому времени он уже будет обязан доложить обществу о первых, но обязательно громких, результатах антикоррупционной борьбы.

Поэтому перегруппировка сил, вероятнее всего, возможна лишь в конце 2007-го — начале 2008-го года. При таком варианте развития событий во главе прокуратуры, которая обязана выдавать громкие результаты и вместе с тем готовить и проводить системные меры, в том числе законодательного характера, должен встать практик с богатым опытом прокурорской (и следственной) работы, но при этом хорошо знающий механизмы лоббирования необходимых мер как в правительстве, так и в Госдуме. Юрий Чайка идеально подходит для этой роли. Он как раз и объединяет в себе практика с большим стажем разнообразной работы в прокуратуре, но вместе с тем и чиновника, шесть лет непосредственно работавшего в исполнительной и, опосредованно, в законодательной власти.

Если принять предложенную схему, то назначение нового старого Генерального прокурора становится абсолютно прозрачным и лишенным каких-либо подковерных вариантов, так горячо обсуждаемых как прессой, так и политологами. Совершенно понятно, что некая прямолинейность и излишняя горячность Владимира Устинова могла бы привести к конфликтам с законодательной, да и с исполнительной властью, что означало бы крах антикоррупционной программы Президента. Но трудолюбивый и преданный лично Путину человек, решивший за время работы в Генпрокуратуре немало весьма щекотливых и не всегда приносящих политические барыши проблем, Президенту еще пригодится. Поэтому и оставил он его под рукой, не отправив в какую-либо почетную ссылку.

Да и, кроме того, не исключен вариант, при котором Министерство юстиции и Генпрокуратура станут равными партнерами в осуществлении планов Путина по борьбе с коррупцией. Может понадобиться опыт Владимира Устинова и в случае осуществления планов по созданию самостоятельного Следственного комитета.

Так что и его перемещение в министерское кресло вполне логично, и двойного смысла в нем искать бесперспективно. А коли так, то и рокировка равнозначная, и оба передвиженца равны, нет ни королей, ни ладей.

Правда, есть один шахматист, который мог бы внести полную ясность в целях перестановки, но, по сложившейся традиции, о своих кадровых решениях гроссмейстер Путин публично высказываться не любит, вот и сейчас промолчал. Гадайте, мол, господа журналисты и политологи на кофейной гуще. И ничего страшного всем не было бы, если бы вся эта гуща потом не сваливалась на головы обычных россиян. Не добавляет такое молчание авторитета власти, а потому золотым его назвать нельзя.

Еще одной темой, активно обсуждавшейся на прошлой неделе и напрямую вроде бы не имеющей отношения к борьбе с коррупцией, стало насильственное выселение жителей подмосковного поселка Бутово. Но только на первый. Ни для кого не секрет, что земельный, как и жилищный вопросы в России — зоны повышенной коррупционности.

Поэтому почти за всем, что происходит в такой сфере, лежат большие, отнюдь не бескорыстные интересы чиновников, в данном случае московских. Ведь суть бутовского конфликта отнюдь не в десятке квартир, выделяемых переселяемым семьям, а в землице, на которой стоят сегодня их домики. Чем больше люфт между средствами, выплаченными бывшим владельцам приусадебных участков, и реальной, рыночной, стоимостью земли, расположенной буквально рядышком с МКАД, тем больше коррупционные возможности чиновников.

Ведь аукционы, якобы проводящиеся при реализации земли под строительство, в московском строительном комплексе зачастую понятие весьма условное. При соблюдении всех антуражных моментов, победители определяются заранее, как и цены за выигрыш. Несколько лет тому назад, беря интервью у одного из руководителей крупной московской строительной компании, я был поражен тем, с какой уверенностью он строит планы в отношении объектов, аукционы по которым еще не проводились.

Увидев мою реакцию, уважаемый строитель посоветовал мне не быть столь наивным, а на условиях анонимности даже разъяснил приблизительный алгоритм решения вопроса с аукционом и цены на каждом этапе. Совершенно ясно, что ситуация, при которой бывшим владельцам земли выплачиваются буквально копейки, а затем продают ее по непомерно завышенным ценам, вызывающе коррупционна и совершенно непрозрачна. Тем более что ныне освобождаемый в Бутово участок пойдет под социальное строительство, подрядчика по которому определит само правительство Москвы.

И еще один акцент в бутовской эпопее, который остается как бы в стороне, но на самом деле крайне важен. Московское чиновничество и депутатский корпус в своем стремлении обелить власть слились в редкостном экстазе. Причем постоянно слышны ссылки на законы и решения судов. Мнения оппонентов и общественности в расчет просто не берутся, ну а проблемы морали и вовсе остаются за бортом комментариев чиновничества. И это символично. Обществу ясно дают понять, что любые антикоррупционные действия встретят решительный отпор.

Так уж сложилось в России, что наши законодатели считают хорошим тоном провозглашать борьбу с коррупцией в предвыборных схватках, а потом, оказавшись в теплых депутатских креслах, и пальцем о палец не ударять ради воплощения своих предвыборных обещаний. И объяснение этому феномену лежит на поверхности. Еще в советские времена, когда в Верховном Совете Российской Федерации обсуждался самый первый вариант закона о борьбе с коррупцией, депутат Бир открыто заявил: «Что вы делаете? Вы же закон против себя принимаете». Так вот до сих пор и не приняли его депутаты, и все по тем же соображениям. Московские депутаты не исключение.

На прошедшей неделе депутат-«яблочник» в Мосгордуме предложил принять московский закон, по которому все высшие чиновники из так называемой группы «А» должны раз в год публично, через газету «Тверская, 13» сообщать о свих доходах и недвижимости. Казалось бы, какие могут быть аргументы у противников принятия столь антикоррупционного закона? Ведь абсолютное большинство московских депутатов — единороссы, представители пропрезидентской партии, якобы поддерживающей все инициативы Путина. Однако правило на то оно и правило, чтобы в нем были исключения. Видимо, таким исключением для московских единороссов является все, что связано с коррупцией. Не приняли они «яблочное» предложение.

Такая вдруг у них проявилась забота о чиновниках, что нашли они в публичности финансовых отчетов… нарушение прав обездоленных руководителей департаментов да отделов правительства. Мол, в российском законодательстве такой нормы нет, а нам негоже поперек батьки в пекло лезть и наших москвичей из группы «А» обижать подозрениями. Вот так, под лозунгом демократии и борьбы за права человека, лишили нас, простых жителей столицы, возможности узнать, в каком домике живет чиновник, на какой машине катается и какую при этом зарплату получает.

А картинка, я думаю, была бы презабавная. Ведь на кого из родственников дом ни запиши, пронырливые акулы пера выяснят, что отчитался ты за малогабаритку в хрущевке, а проживаешь в трехэтажном особняке. Скандалов и разоблачений на всех моих коллег хватило бы. Думаю, и Юрий Михайлович Лужков много для себя интересного о подчиненных узнал бы.

И еще об одном начинании чиновников, уже не в первый раз за последние два года всплывшем на поверхность. Речь идет об очередной попытке правительства реформировать российскую науку. В этот раз панацеей от всех бед, свалившихся на головы наших ученых, объявлен фактический роспуск Российской академии наук и превращение ее в «клуб» ученых. По планам Министерства образования и науки, РАН будет лишена всех административных прав и ее функции сведутся к определению стратегии развития научных исследований, присвоению академических званий и вручению государственных премий.

Ну, какая же в этом коррупция, спросит читатель. Ведь необходимость реформирования научной сферы не вызывает сомнения ни у кого из здравомыслящих людей. Но странно во всем этом реформировании лишь одно — почему надо начинать преобразования с отбора у ученых их права распоряжаться своими зданиями и землей, на которой располагаются академические институты? Неужели именно от этого шага резко повысится эффективность российской науки?

Сомневаюсь я, не верю, как говаривал великий российский режиссер. А вот то, что кое-кто сможет полакомиться от богатого земельного пирога, переходящего в руки чиновников из якобы создаваемого в рамках министерства нового Управления, которому передадут административные функции РАН, и верю, и не сомневаюсь.

Главное, и обоснование подготовлено капитально, со ссылкой на проверку Счетной комиссии, выявившую малую эффективность использования государственных средств, выделяемых на научные исследования, а также получаемых в результате сдачи в аренду помещений и земельных участков, принадлежащих РАН. Сомнений нет, хорошие менеджеры и администраторы в науке редкость, но, к счастью, и воров среди ученых, по сравнению с чиновниками, мало.

Так, может, не отбирать у науки здания да земли, а помочь эффективно распоряжаться своими достижениями, превратив их в полноценный товар? Ведь не от хорошей жизни сдают они помещения, а из-за унизительного уровня государственного финансирования. Но такое решение требует времени, таланта, большой законодательной базы и т.д. и т.п. Куда проще еще раз расширить для себя коррупционную сферу да получить возможность заняться, наконец, и приватизацией, а если уж быть точным, то прихватизацией науки. Грустно это все, господа. Но такова наша российская действительность, в которой даже намерения и пожелания Президента не всегда становятся руководством для действия властей.

Источник: сетевой журнал «Территория жизни»