О том, что за решеткой царят суровые нравы, не исправляющие, а ломающие или ожесточающие до крайности «зэков», свидетельствуют многие факты, К счастью, ныне положение начинает меняться. И лучшими в своей системе становятся не самые жесткие, а более «либеральные» колонии. В одном из таких исправительных учреждений побывал наш корреспондент.

Сотрудники Федеральной службы исполнения наказаний РФ заранее предупредили: учреждение особо режимное, поэтому держаться надо рядом с сотрудниками охраны, без разрешения с контингентом не общаться и ни в какие помещения не входить. Высокие стены, поверх которых пущены ряды колючей проволоки, таблички с предупреждающими надписями невольно рождали смутное чувство опасности.

Оставив в автобусе мобильные телефоны, подошли к массивным воротам. С лязгом захлопнулись одна за другой несколько стальных дверей, и вот мы на территории ИК-7 — колонии строгого режима, расположенной у поселка Панковка в Новгородской области.

Тюрьма или профилакторий?

То, что открылось нашим взорам, признаться, поразило, поскольку мало походило на сложившееся представление о «строгом режиме». Слева — на зеленом газоне уютно расположилась скульптурная группа. Искусно вырезанные из дерева дед и бабка пили чай из разноцветного самовара. Судя по улыбкам и приветственным жестам, они приглашали нас присоединиться. Да и чашек на столике было много. Заметив наш интерес, начальник колонии Владимир Карагодин усмехнулся:

— Это мои подопечные мастерят. Таких фигурок еще много увидите. Вы лучше сюда смотрите.

И полковник показал на площадку справа. Там раскинулся настоящий сад. Позже мы узнали, что на территории колонии растут 65 яблонь, 150 кустов смородины. Еще вишни, сливы. За зеленой стеной можно было разглядеть и пчелиные ульи — их было 11. А чуть дальше тянулись бесконечные ряды идеально ровных овощных грядок. Их старательно поливал из шланга пожилой заключенный в наглухо застегнутой черной робе. «Хозяин» (так в местах не столь отдаленных традиционно величают главного начальника) с гордостью сообщил, что овощей колония на стороне не закупает. Как, впрочем, и хлеб, макароны. Есть здесь даже свой коптильно-колбасный цех. Мясо — из подсобного хозяйства.

Если не считать рядов колючей проволоки и стен, все это можно было принять за какой-нибудь профилакторий или базу отдыха. Даже на жилом корпусе красовалась вполне нейтральная надпись «Общежитие». Да и сам Владимир Степанович мало походил на угрюмого тюремщика, которому поручено охранять и воспитывать 1200 человек, совершивших очень серьезные преступления. Плотный, с открытым, приветливым лицом, полковник скорее напоминал председателя колхоза-миллионера или директора крупного предприятия.

Пока шли к клубу, коротко рассказал о себе. Всего в данной системе 38 лет, из них 20 руководит этой колонией. Когда принял должность, здесь было болото. В прямом и переносном смысле. Обустраиваться, налаживать производство пришлось с нуля. Сейчас учреждение (так Карагодин упорно называл свое хозяйство) прочно стоит на ногах.

Судя по клубу, даже очень прочно. В просторном здании было все, о чем может только мечтать Дом культуры какого-нибудь райцентра. В фойе на стенах — чеканка, пейзажи, за стеклянными витражами — макеты кораблей и храмов, в переднем углу некое подобие бассейна с зеркальным дном, в котором, отражаясь, плавают золотые рыбки. Как объяснил нам заведующий клубом (он освобождается через полтора месяца, поэтому фамилию попросил не называть), все это смастерили заключенные. Так сказать, сказка для души.

Забегая вперед, скажу, что при входе в производственную зону нам показали совсем уж фантастическое творение местного мастера — трехметровую деревянную скульптуру Владимира Путина в облачении древнерусского воина, на богатырском коне.

Карагодин поведал, что осужденный Иван Олейников вначале пытался вырезать из огромного осинового лафета фигуру Александра Невского. Но вскоре все заметили, что легендарный князь выходит уж очень похожим на действующего президента России. Вот и стоит теперь самая необычная скульптура главы государства в основании башни, напоминающей кремлевскую (ее построили позже), удивляя комиссии и гостей колонии.

Руки заняты — дурных мыслей меньше

Однако радужный настрой начал тускнеть после первых же встреч с осужденными. Передвижение по территории ограничено — только строем и под присмотром сотрудника ИС. Быстрым шагом они проходили мимо, изредка вскидывая глаза на очередных гостей. Эти взгляды — угрюмые и потухшие, полные откровенной тоски и затаенной злобы быстро напомнили, что мы в другом мире, где свои представления о добре и зле.

И полковнику Карагодину, его сослуживцам ежедневно приходится ломать незримую стену, которая надежнее, чем самые совершенные системы охраны, отделила его подопечных от нормальной жизни. Ведь каждому из них предстоит в нее вернуться. Даже большой срок когда-нибудь заканчивается. Сам Владимир Степанович придерживается на этот счет особого мнения:

— У меня около 600 осужденных за убийства. Но будет ли правильно ставить крест на тех, кто совершил тяжкое преступление? Не думаю. Надо в каждом видеть человека, как это ни трудно. И каждого постараться вернуть к нормальной жизни. Я отдал двадцать лет учреждению. По сути, вся моя судьба связана с ним. И они это знают.

Иногда, особенно поначалу, приходилось быть очень жестким. Без всякой пощады изгонял воровские «понятия», тюремные традиции, требовал строжайшей дисциплины от всех без исключения. Сразу дал понять, что авторитет в колонии есть и будет один — закон. А я его главный представитель — меня государство сюда поставило. Уже лет пятнадцать, как в колонии под запретом карточные игры, лет десять нет побегов, групповых драк. Но главное — работа. Если руки заняты — дурных мыслей в голове меньше.

Я открыто говорю, что успехов мы добились, опираясь в первую очередь на осужденных. Когда к нам привозят новеньких, мы некоторое время держим их в карантине. Психологи и наши офицеры объясняют им основные правила, по которым живет учреждение. Все крайне просто: хорошо работаешь, не нарушаешь дисциплины — вот тебе положенные льготы, свидания с близкими. А там и шанс на условно-досрочное освобождение.

Поэтому сейчас подавляющее число осужденных у нас числится в активе. Людям есть ради чего стараться. Меня часто ругает начальство — что ты, мол, устроил на строгом режиме. Но я продолжаю свою линию — она годами выстрадана. Недавно таксофон установил на территории и разрешил звонить хоть каждый день. Дни рождения отмечаем. На праздники накрываем столы. Хотя, скрывать не стану, штрафной изолятор тоже у нас не пустует. Помещаем туда не сразу: сначала предупреждение, выговор. Не понял — отвечай по закону. И никто еще не пожаловался, что наказан несправедливо.

В производственной зоне удалось поговорить с несколькими осужденными. Сергей Ерахтин — бригадир цеха деревообработки, срок первый, но большой — 12 лет. За что, Сергей предпочел умолчать. В колонии уже 8 лет:

— Кто хочет жить, а не выживать, тот здесь работает. Минимальный заработок у нас — 1100 рублей. Это потому, что высчитывают за питание и одежду. Но многие зарабатывают больше. Если ничего не умеешь, помогут приобрести специальность столяра, резчика по дереву, бондаря. На заработанные деньги можно и в ларьке продукты брать, и семье помогать. Очень важно знать, что тебя ждут на воле. Ко мне жена на свидания приезжает, обещает дождаться.

Павел Аляев, кладовщик ОТК:

— Мне полтора года осталось. Наверное, когда освобожусь, опять на завод пойду, на котором раньше работал. Постараюсь начать жизнь заново.

Осужденные были немногословны. Впрочем, беседовать нам пришлось в присутствии сотрудника ИК. А это вряд ли располагало к откровенности.

А душа тоскует по свободе

Во многом колония напоминает огромный многопрофильный комбинат. Деревообрабатывающие цеха выпускают разнообразнейшую продукцию — от вагонки, дверных блоков, мебели до резных домиков-туалетов и бань из оцилиндрованных бревен. Одну из таких бань я пощупал собственными руками — хороша. Говорят, ее заказал какой-то новгородский бизнесмен. Из металла здесь варят моторные лодки и изготавливают различные конструкции. Часть осужденных собирает блоки питания для мобильных телефонов, шьет одежду и обувь. Особенно в ИК-7 гордятся разрешением Госатомнадзора на производство арматуры для атомной энергетики. Но это, так сказать, проза.

А вот в музее колонии, где собраны лучшие образцы творчества осужденных, не трудно уловить вечную тоску «сидельцев» по свободе, и злую иронию над судьбой-злодейкой, и тягу к утерянной красоте и гармонии. Тут сотни уникальных поделок: резных шкатулок, фигурок зверей и птиц, сказочных героев, шкафчиков и полок, покрытых деревянными кружевами, люстр и светильников, — каждую из которых можно рассматривать часами.

— Видите, где таланты у людей раскрылись, — улыбаясь, сказал начальник колонии, видя, какое впечатление на нас произвело творчество его подопечных. — А ведь многие до прихода к нам и не подозревали, что в них дремлет художник. Времени у них хватает, чтобы мастерство отточить. Да и заработок это приносит неплохой. Спрос на такие сувениры растет. Даже шведы заказ сделали. У них есть организация, которая помогает бывшим заключенным, — КРИС. Ее делегации уже раз десять к нам приезжали.

Я осторожно перевернул один из резных деревянных бокалов и прочитал на дне его подставки чуть заметную фразу: «А душа тоскует по свободе».

Уже прощаясь с Владимиром Степановичем и его сотрудниками, так гостеприимно встретившими нас в своем хозяйстве, я по привычке собрался сказать «до свидания», но, помедлив, все же произнес: «Счастливо вам». Хотя и не суеверен, но береженого Бог бережет.

Источник: сетевой журнал «Территория жизни»