Было бы большой ошибкой думать, что бациллой предательства были заражены только русские дипломаты. Как показывают факты, в просвещенной Европе эта хворь поразила не только страдающих от безденежья чиновников или промотавших состояния придворных, но даже самую обеспеченную и самую высокопоставленную верхушку общества - вплоть до министров. Самым известным, самым жадным и, конечно же, самым информированным Иудой XIX века был министр иностранных дел наполеоновской Франции Талейран.

Этот человек был и князем, и герцогом, и камергером, и командором ордена Почетного легиона, но неуемное корыстолюбие привело к тому, что, кроме своего подлинного имени Талейран-Перигор, он оброс многочисленными псевдонимами, такими как Кузен Анри, Красавец Леандр, Анна Ивановна, Юрисконсульт и многими другими.

При всем при том он оставался «одним из самых выдающихся дипломатов, мастером тонкой дипломатической интриги и беспринципным политиком» - именно таких характеристик удостоился Талейран в самых разных энциклопедиях. А ведь время, в которое жил и работал Талейран, для Франции было одним из самых великих, блистательных и ярких! Наполеон одерживал одну победу за другой, все европейские столицы признали безусловное первенство Парижа, все императоры и короли склонили головы перед ненавистным корсиканцем, а после разгрома союзных войск под Аустерлицем Наполеон понял, что его заветная мечта покорить Москву вполне реальна.

С некоторым опозданием, но это поняли и в Петербурге. Армии, которая могла бы на равных сражаться с французскими бригадами, не было, значит, надо тянуть время и формировать новые полки. Именно поэтому Александр I пошел на заключение крайне непопулярного Тильзитского договора.

Ему пришлось оправдываться даже перед матерью. «Союз с Наполеоном, - писал он, - лишь изменение способов борьбы против него. Он нужен России для того, чтобы иметь возможность некоторое время дышать свободно и увеличивать в течение этого столь драгоценного времени наши средства и силы».

Но Наполеон, решив окончательно загнать Александра I в угол, буквально навязал ему не менее позорную Эрфуртскую союзную конвенцию. Переговоры шли очень трудно и нервно, Наполеон требовал совершенно невозможного. Александр I, как мог, противился. Совершенно вымотанный бесплодными дискуссиями, по вечерам Александр I скрывался в салоне княгини Турн-и-Таксис: тут он мог отдохнуть и без лишних свидетелей поговорить со своими советниками.

И вот однажды в этой «русской крепости» совершенно неожиданно появился французский министр иностранных дел Талейран! Его не ждали, не приглашали, и одному Богу ведомо, как он туда проник. К тому же были нарушены все нормы не только дипломатического протокола, но и светского этикета: явиться к главе государства без приглашения - это совершенно немыслимый поступок. Обескураженный этой бесцеремонностью, император хотел было сказаться больным, но в последний момент передумал: пройдоха Талейран беспричинно и шагу не сделает. Раз светлейший князь и владетельный герцог Беневентский решился на нарушение этикета, значит, тому были веские причины.

После обязательных в таких случаях поклонов, расшаркиваний и восторженных отзывов о гостиной хозяйки дома Талейран вдруг спросил:

- Государь, для чего вы приехали в Эрфурт?

- Как это, для чего? - несколько смешался царь. - Для подписания конвенции с французским императором.

- Она же для вас невыгодна и, простите за прямоту, унизительна. Ну, признает Наполеон ваше право на Молдавию и Валахию, ну, пообещает нейтралитет, если с этим не согласится Турция и начнет против России боевые действия. Но неужели вы верите ему в том, что он придет вам на помощь, если на стороне Турции выступит Австрия?! Да ни в жизнь! Главный интерес Наполеона в том, чтобы ослабить Россию. Без этого ему не покорить Европу.

«Провокация, - подумал царь. - Серьезная, широкомасштабная провока­ция. Меня хотят втянуть в какой-то заговор против Наполеона. Но кому это выгодно - Англии, Австрии, Турции? По большому счету, это выгодно прежде всего нам, России, но мы пока что к серьезной игре с Наполеоном не готовы. А что, если... Нет, это невозможно. Так не бывает. Ведь это же - измена. Хотя на что не пойдешь, чтобы отомстить за прилюдно поруганную честь. Ведь мне же докладывали. Как сейчас помню послание Чернышева, который присутствовал при безобразнейшей сцене, когда Наполеон чуть не набросился со сжатыми кулаками на Талейрана, при этом крича во все горло: «Вы - вор, мерзавец и бесчестный человек! Вы не верите в Бога, вы всю вашу жизнь предавали. Для вас нет ничего святого, вы бы продали вашего родного отца! Я вас осыпал благодеяниями, а между тем вы на все против меня способны. Вы заслужили, чтобы я вас разбил, как стекло. И у меня есть власть сделать это, но я слишком вас презираю, чтобы взять на себя этот труд! Почему я вас еще не повесил на решетке Карусельной площади?! Но есть, есть еще для этого достаточно времени! Вы - грязь в шелковых чулках! Грязь! Грязь! Грязь!»

- Мне кажется, я вас понимаю, - милостиво улыбнулся Александр 1 и предложил пройти во внутренние покои - подальше от любопытствующих глаз и ушей.

Когда они остались одни, Талейран жарко зашептал.

- Никто, вы слышите, государь, никто, кроме вас, не может спасти Европу. Вы должны это сделать, иначе… Вы даже не представляете, какие беды могут обрушиться на все европейские народы! А преуспеете вы в этом благородном деле только в том случае, если будете решительно сопротивляться Наполеону, причем уже здесь, в Эрфурте.

- А вы в этом хоть и не бескорыстный, но верный и тайный помощник? - протянул ему руку царь.

- Вы, как всегда, мудры, причем во всех трех составляющих моего сотрудничества, - склонил голову Талейран. - Если вы позволите, детали мы обговорим с вашим послом в Париже Карлом Нессельроде.

Так министр иностранных дел победоносной Франции стал агентом русского царя, и отныне его звали то Анной Ивановной, то Красавцем Леандром, то Кузеном Анри. Информация, которую получал от Талейрана Александр I, была по-настоящему ценной: он писал о реформах во французской армии, о тайных переговорах Наполеона с потенциальными союзниками, о готовящейся финансовой агрессии, о расстановке политических сил в Париже, о склоках среди маршалов и генералов. Он даже указал конкретную дату нападения на Россию: апрель 1812 года.

Еще более ценными сообщения Талейрана стали, когда он начал втемную использовать своего друга министра полиции Фуше, который проходил под псевдонимами Наташа, Президент и Бержьен. Чтобы сбить с толку возможных читателей из аппарата того же Фуше, внутреннее положение Франции Талейран обозначал словами «английское земледелие», а когда был в игривом расположении духа, использовал фривольное словосочетание «любовные шашни Бутягина» (о похождениях секретаря русского посольства Бутягина в Париже ходили легенды).

Соблюдая договоренность быть верным и тайным помощником царя, Талейран ни на секунду не забывал о третьей составляющей этого соглашения: он был отнюдь не бескорыстным поставщиком ценной информации. Скажем, за извещение о брачных намерениях Наполеона «Кузен Анри» запросил три тысячи франков, а за информацию о перевооружении армии - четыре тысячи франков.

 День ото дня поступающие от «Анны Ивановны» сведения становились все более ценными и все более дорогими: пока речь шла о тысячах и даже десятках тысяч франков, Александр I молчал, но, когда Талейран запросил полтора миллиона золотом, царь возмутился! А Талейрану велел отписать, что рад бы заплатить, да вот только боится подвергнуть его ненужным подозрениям. У такого известного и влиятельного человека наверняка немало соперников и завистников, которые появление невесть откуда взявшейся крупной суммы могут использовать для раздувания скандала и, не дай Бог, разоблачения.

«Анна Ивановна» обиделась, но от дальнейшего сотрудничества не отказалась. Между тем гонорары становились все меньше, а депеши от царя все сдержаннее. Талейран не на шутку встревожился! Он чувствовал, что что-то случилось, что охлаждение Петербурга не случайно. Но что именно случилось? Что?!           

А случилось то, что Александр I оказался дальновиднее и, если хотите, хитрее Талейрана. Еще в Эрфурте он принял решение: покупая ценные сведения у Талейрана, их надо самым тщательным образом перепроверять. Вернувшись в Петербург, он попросил найти молодого, образованного, сообразительного и непременно красивого офицера, которого можно было бы направить в Париж в качестве личного представителя русского императора. После долгих поисков такого офицера нашли - им оказался потомок старинного дворянского рода Александр Чернышев. Он был с детства записан на военную службу - сперва вахмистром, а потом корнетом в Кавалергардский полк.

Воевал Чернышев умело и храбро. За Аустерлицкое сражение он получил крест Святого Владимира IV степени, а за Фридлянд - Георгиевский крест IV степени и золотую шпагу. Полковнику Чернышеву было всего двадцать пять, когда он получил сверхважное и сверхсекретное задание от императора и отбыл в Париж. Статный красавец, острослов, жуир, богач, прекрасный танцор, сладкоречивый обольститель, он пользовался таким невиданным успехом, что в его оъятия упали обе сестры Наполеона - и королева Неаполитанская, и влюбчивая Полина Боргезе. А когда во время бала в доме австрийского посла случился пожар и один за другим от огня стали погибать представители парижского света, возникла такая паника и давка, что погибнуть могли все. И вдруг от группы уже выбежавших на волю людей отделился какой-то офицер и бросился в горящее здание! Он вынес одного человека, другого, третьего... На нем тлела одежда, трещали волосы, но он снова и снова бросался в огонь.

Потом оказалось, что этим офицером был русский полковник Александр Чернышев. Надо ли говорить, как загремело его имя в Париже! Он стал желанным гостем во всех салонах, министерствах и канцеляриях. Познакомиться с ним почитали за честь маршалы и герцоги, графы и генералы. Чернышев мотался по Парижу, веселился, танцевал, флиртовал, болтал о пустяках и между делом узнавал, что маршал Даву отбыл в Польшу для инспекции польских формирований, мечтающих вместе с французами выступить против ненавистной России, а маршал Удино приобретает все боль­шее влияние на императора и настаивает на скорейшей кампании за Неманом и Днепром.

Чернышев делал вид, что эти слухи его совершенно не интересуют, а на самом деле, вернувшись домой, до рассвета составлял зашифрованные депеши в Петербург. Дело в том, что он выполнял не только задание царя, перепроверяя сведения, полученные от Талейрана, но и занимался своей основной работой: мало кто знал, что полковник Чернышев был первым военным агентом (ныне эта должность называется военный атташе) при русском посольстве в Париже. Разведчиком Чернышев оказался умнейшим. Он создал такую хитроумную сеть информаторов, что, даже когда был разоблачен и публично гильотинирован его ценнейший агент, сотрудник военного министерства Мишель, все остальные не пострадали и продолжали поставлять ценнейшие сведения.

Даже скупой на похвалы Александр I, прочтя одно из донесений Чернышева, не удержался и написал на полях документа: «Зачем не имею я побольше министров, подобных этому молодому человеку!»

Между тем во время одного из раутов у австрийского посла Шварценберга, дом которого чуть было не сгорел дотла, и, если бы не Чернышев, погибла бы его семья, совершенно неожиданно выяснилось, что Шварценберг знает то, что было известно лишь Талейрану, Чернышеву и русскому царю. Чернышев насторожился! Завел ничего не значащий пустопорожний разговор и подбросил кое-что из того, что буквально на днях узнал из донесения Талейрана. Шварценберг рассмеялся и сказал, что в Вене это давным-давно известно. Чернышев все понял и помчался в посольство! Прекрасно понимая, что доверять бумаге его сомнения нельзя, Чернышев отправил в Петербург депешу, в которой просил предоставить ему отпуск по состоянию здоровья, а лечиться он намерен в своем имении парным мо­локом и свежим воздухом.

Это был заранее оговоренный пароль - и царь приказал ему что есть духу мчаться в Петербург. Вовремя, ох как вовремя убрался Чернышев из Парижа! Видно, сам Господь Бог озаботился судьбой русского полковника. Дело в том, что французская полиция давным-давно «села на хвост» любимца парижан и поняла, что под личиной гуляки и повесы скрывается опытнейший разведчик. Но чтобы его арестовать, нужно разрешение Наполеона, ведь Чернышев является личным представителем царя при его ставке. Значит, одних подозрений мало, нужны неопровержимые доказательства недозволенной деятельности Чернышева.

И они нашлись... Пока Чернышев добирался до Петербурга, в его доме сделали негласный обыск. Можно себе представить ликование полицейских, когда где-то в углу они нашли обрывки скомканной бумажонки: когда обрывки собрали воедино, оказалось, что это записка от Мишеля, того самого Мишеля, который был недавно гильотинирован за измену Франции. Все стало ясно: Мишель - агент Чернышева. Полиция тут же организовала утечку информации, и парижские газеты подняли неслыханный вой по поводу шпионской деятельности любимца парижан, и особенно парижских женщин, - коварного русского полковника.

Все это Чернышев узнал по приезде в Петербург и нисколько не рас­строился. Париж, конечно, стоит обедни, но если официальный путь туда заказан, это еще не значит, что нет других путей. Время покажет, что такие пути существуют...

А пока что Чернышев чуть ли не с лупой начал изучать донесения Талейрана и депеши, полученные из русского посольства в Вене, и не от кого-нибудь, а от военного агента Ренни. Оказалось, что они похожи, как близнецы. Значит, Талейран работал не только на Петербург, но и на Вену, причем дважды продавал одну и ту же информацию.

Такого коварства Александр I стерпеть не мог и приказал прекратить какие бы то ни было контакты «с этой подлой Анной Ивановной». А полковник Чернышев до Парижа добрался, он пришел туда в составе действующий армии, будучи генералом от кавалерии. Но и это не было пиком его карьеры: при Николае I он стал военным министром и даже председателем Государственного Совета.

Что касается Талейрана, то из Франции ему пришлось уехать. В изгнании он не бедствовал, но его услугами уже никто не пользовался. На 84-м году жизни, предчувствуя близкую кончину, он вдруг решил получить отпущение грехов, и не от кого-нибудь, а от самого Папы Римского. И ведь получил! Когда эта весть дошла до Парижа, все газеты вышли с броским аншлагом: «Князь Талейран всю жизнь обманывал Бога, а перед самой смертью вдруг очень ловко обманул Сатану». Намек был более чем прозрачный: мол, за свои грехи в лапы Сатаны он теперь не попадет.

Попадет! Еще как попадет! Иуда - он и есть Иуда. Ведь предательство во все времена считалось самым страшным и неискупимым грехом.