Сейчас уже никто не оспаривает важность геополитической проблематики. Более того, термин «геополитика» используется для характеристики совершенно различных феноменов. Напряжение между Индией и Пакистаном или израильско-палестинское противостояние с очевидностью являются геополитическими вопросами. Но также к геополитике относятся и внутренние проблемы одного государства, разрушительный терроризм в Алжире, Северной Ирландии, Испании, а также на Корсике − островном французском департаменте. Между тем открытое насилие не является необходимым признаком всех геополитических коллизий. Квалифицировать как геополитические стали даже определенные отношения между государством и регионами, между мегаполисами и их пригородами и даже, внутри общей эволюции, с некоторыми кварталами, после усиления социальной и пространственной сегрегации.
Итак, смысл термина «геополитика» постепенно стал расширительно толковаться, применительно к соперничающим политическим силам (включая территорию, отношения и соперничество между государственным аппаратом, оппозиционными политическими силами, экономическими и социальными группами) с различными интересами. Эти отношения и соперничество осуществляются на совершенно различных по масштабу территориях, очень широких в случае межгосударственных столкновений или очень малых, если речь идет о квартале одного города, напряжение между этническими группами которого может привести к возмущению.
Таким образом, концепция геополитики, разрабатываемая в системе аспирантского образования университета Париж-8, отвечает следующей дефиниции: изучение различных типов соперничества сил на территориях. Они порождают, посредством распространения своих противоречивых представлений, политические гражданские дебаты при условии определенной свободы выражения. Новым является не соперничество различных сил на территориях − это существовало всегда, но факт того, что оно становится объектом дискуссий граждан благодаря большей свободе слова. Вот почему прогресс демократии (accroissent le chamn) увеличивает поле геополитических феноменов.
О представлениях
Я употребила термин «представление», который можно определить как конструирование более или менее логичных и когерентных идей. Использование этого термина может удивить, так как бытует мнение, что геополитические проблемы для обеспечения научности должны подтверждаться материальными данными более объективными, чем представления,− способ, каким акторы1 представляют себе ситуацию. представляют себе ситуацию.
Но философы нам показали, что имеющееся знание о материальном факте, полагаемом объективным, суть также представление. Это означает, что оно не неточно, но частично и может быть по разному интерпретировано различными наблюдателями и, более того, даже научный прогресс рискует давать еще более точное знание (представление).
Кроме того, политические и социальные феномены гораздо более сложны и трудны для анализа, чем феномены, описываемые точными науками. С конца XIX века и до недавнего прошлого модель теоретического осмысления социальных реалий была такова, что их разнообразие было детерминировано определенным числом всеобщих причин, демонстрация очевидности которых позволяла структурировать видимый беспорядок.
Это было время структурализма и марксизма, когда анализ экономических структур и отношений производства был приоритетным. На самом деле речь шла также о представлениях. Понадобился крах коммунистической идеологии, чтобы прийти к более прагматичному анализу ситуаций и принять их огромное разнообразие, а также к признанию того, что они являются объектами противоположных представлений.
Методы анализа геополитических представлений
Для понимания геополитической ситуации необходим, таким образом, анализ представлений каждой из сил. Они суть функция выгоды, которую представляет спорная территория для каждой из них. Эта выгода может быть огромной в силу экономической ценности территории. Можно по-разному представлять сербо-албанский конфликт в Косове или сербо-хорватский в Боснии. Но каждый видит здесь потерю территории или волю ей завладеть, каждый может придать этой территории огромную символическую ценность, включая и тех, кого это непосредственно не касается. Именно здесь находится функция геополитического представления: взволновать группу для ее мобилизации. Для этого в конструирование представления включается:
• временное измерение, в течение которого территория обретает свои права и ценности. Каждая из настоящих партий выбирает определенный исторический эпизод, замалчивая другие: победа для одних есть поражение для других;
• пространственное измерение, поскольку именно в нем территория приобретает свой стратегический характер: высокий рельеф или контролируемую реку, территориальную целостность, нуждающуюся в сохранении или завоевании, союзные регионы или страны, на которых можно опереться, и проч.
Роль акторов
Структуралистская и марксистская идеология способствовали в свое время дискредитации роли акторов в истории и их более или менее непосредственной ответственности. Не стоит в качестве акторов рассматривать только высших политических деятелей, однако они могут оказывать определяющее влияние на эволюцию геополитических ситуаций.
Известно, что вмешательство подобных лиц может осложнить или, наоборот, успокоить эти ситуации. Можно ли отрицать роль Манделы в Южной Африке, предложившего благодаря своим политическим навыкам, своему великодушию и государственному мышлению выход из апартеида без большого потрясения. Он сформировал позитивное представление о Южной Африке − нация-радуга, разноцветная (la nation arc en ciel − c'est a' dire multicolore) и дисквалифицировал представление негативное, основанное на противопоставлении Черного государства Белым. Большинство южноафриканцев стало оценивать себя благодаря распространению этого представления в мире и более или менее согласовывать свои поступки с этим представлением, которое им дал Мандела о них самих.
Но что происходит сейчас? В противоположность вспомним роль Милошевича в Боснии и Косове. В соответствии со своими политическими предпочтениями он еще более осложнил и без того напряженную ситуацию, обострил враждебность и злобу, сформировав и использовав представление о Косове как о колыбели Сербии. Под этим предлогом Косово должно было оставаться в руках Сербов − неважно, какой ценой, включая войну и насильственную депортацию албанцев. Как можно отрицать роль Горбачева в перестройке или роль Ельцина в разрушении СССР?
Однако круг акторов, воздействующих на развитие геополитических ситуаций, не ограничивается только большими политиками. Так, политики меньшего масштаба могут использовать ситуацию напряженности или кратковременной слабости власти для утверждения себя в качестве лидера или осуществлять стратегию завоевания власти; экономические акторы, решающие, которого из политиков им поддерживать для обеспечения удовлетворения интересов их предприятий, для противодействия притоку зарубежной рабочей силы, для сохранения зарплаты или чтобы отомстить за себя, делая из кого-то козла отпущения, обвиняя его, например, в уменьшении безопасности. Наконец, в наших очень демократичных обществах все вышедшие из мира ассоциаций акторы мобилизуются для защиты своих позиций: выступления против прокладки автодорожных трасс, железнодорожных путей, строительства атомных станций или заводов по обогащению ядерного топлива и прочее...
Представление о центре и периферии
В России, так же как и во Франции, политическая столица, бесспорно, рассматривается как центр, центр политической власти и власти экономической. Однако представители Санкт-Петербурга, близкие к В.В. Путину, представляют себе идею центра, отличную от идеи центра москвичей. А что в этом смысле существует в Италии между Миланом и Римом, в Германии, где Берлин вновь стал политической столицей?
Действительно, центр и периферия суть упрощенное представление более сложных отношений или соперничества политических сил. Обычно представление центра включает в себя идею власти, господства над территориями, включая свою периферию, и идею богатства, более богатого существования, чем в оставшейся части, даже если это богатство обеспечивается благодаря отчислению доходов с периферии.
Периферия, наоборот, это то, что удалено от центра, подчиняется ему в политическом и экономическом плане, а также является более бедной, в представлении многих − из-за отчисления доходов центру.
Подобное представление стало очень распространенным, к примеру, во Франции после выхода в 1947 одной работы, известной по крайней мере благодаря своему названию − «Париж и французская пустыня». Также мы себе представляем, что французский регион своей привлекательностью использует демографические силы провинции, что он концентрирует экономические богатства − доходы в нем наиболее высоки по сравнению с другими французскими регионами, что он пользуется выгодами от близости к политической власти, что выражается в культурных достижениях, более квалифицированной работе, наибольшей известности и проч.
Это представление не лишено оснований, но оно является частным и пристрастным. Например, основная часть продукта, производимого в Иль-де-Франс, распространяется в других французских регионах, и за 20 лет центр региона − Париж и его ближайшие пригороды − превратился в зону эмиграции, в частности в региональные метрополии, где жизнь стала более привлекательной.
Кроме того, именно в этом наиболее богатом центре наиболее быстро растет число людей, находящихся за чертой бедности. Другими словами, в слывущем богатым центре также существуют зоны огромной нищеты.
Существует ли идеальная модель государственного управления?
Не существует единой хорошей модели управления, подходящей для любых ситуаций, поскольку каждый конкретный случай специфичен (car chaque cas est specifique). Определенный тип отношений между центром и периферическими регионами может прекрасно соответствовать некоторым государствам, но в других − провоцировать напряжение.
Нужно вновь подчеркнуть очевидность смысловой нагрузки пространства, которое имеет не только физические территориальные характеристики, но и едва уловимые следы своей долгой истории. Одновременно восприятие этого пространства различными акторами или группами людей, принадлежащих к ней благодаря своему происхождению, варьируется в зависимости оттого, что это пространство для них значит.
Вот почему изучение отношений между центром и периферией предполагает учет многих факторов − величины государства, демографических особенностей, степени конфликтов исторического становления, уровня культурной, языковой, религиозной и прочей однородности, природы политической системы (демократическая либо нет).
Федерализм или федерализмы?
Истоки термина «федерализм»: от латинского «феодус», «феодерис» − союз. Эта политическая система имеет своих сторонников и противников. Для первых она представляет собой преимущества более гибкого, более демократичного, более приспособленного к региональным особенностям, чем унитарное централизованное государство, бытия.
Вторые, наоборот, видят здесь риск взрыва государства в более или менее отдаленной перспективе, вследствие стремления некоторых субъектов федерации лояльностью освободится от власти федерального государства.
Это может произойти, если региональный партикуляризм основан на более сильных национальных чувствах, чем федеральное государство: например, Квебек в Канаде, Фландрия в Бельгии, Страна Басков в Испании, Прибалтийские республики в бывшем СССР
Не существует единственной модели федерализма, но есть его различные модели. Особенности этих моделей зависят от государства, в котором они применяются, и от политического контекста, в рамках которого они устанавливались.
Федерализм может существовать:
• с момента основания государства, являясь конструктивным (пример США);
• как продолжение слабоконфликтной долгой истории − пример Швейцарии;
• будучи установленным в исключительных политических условиях − пример ФРГ, где после Второй мировой войны союзниками было навязано федеральное устроение с целью устранения опасности воссоздания новой немецкой империи с централизованной политической системой;
• будучи установленным посредством успешных шагов как ответ на сепаратистские требования − примеры Бельгии и Испании.
Нужно ли видеть в установлении федерализма окончание напряженности между центром и периферией или между регионами? Действительно, ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным, если речь идет о государствах, где регионы отмечены культурными различиями (язык, религия, образ жизни), и тем более, если их присоединение к государству было болезненным (военное завоевание, длительное ожесточенное сопротивление).
На деле успех или провал федеральных систем связан с интенсивностью национального чувства в федеральных масштабах. Если оно сильно, как в США или Швейцарии, субъекты федерации или кантоны могут пользоваться большой автономией власти без риска ослабления федерального государства.
Наоборот, в Канаде федерализм не отменяет стремления к независимости почти половины квебекцев. Так же как в Испании, ставшей федеральным государством, очень большая автономия страны басков недостаточна для уничтожения терроризма движения за независимость.
Установление федерализма должно сопровождаться осознанием силы национального единства в масштабах федерального государства.
Наконец, федерализм не снимает внутренней напряженности между субъектами федерации. Здесь могут разворачиваться сильные внутренние баталии за завоевание власти. Автономисты могут иногда оказаться выбитыми более радикальными, чем их собственное, движениями, проповедующими независимость, суверенитет и отбрасывающими автономию как недостаточную.
Подготовил к печати Владимир Давыдов.
1 Акторы (от − актеры), то есть субъекты международной деятельности.