Шёл 1793-й год. В то время Василий Денисович Давыдов – гусар, как и его сын – командовал Полтавским легкоконным полком. Суворов осматривал полк и отобедал с Давыдовым. Девятилетний полковничий сын Денис жил при армии, лихо ездил верхом, любил оружие и грезил о сражениях. Суворов спросил его: «Любишь ли ты солдат, друг мой?». Надо сказать, что великий полководец умел проницательно судить о людях по ответам на неожиданные вопросы. Денис ответил без промедления, по-суворовски пылко: «Я люблю графа Суворова; в нём всё – и солдаты, и победа, и слава». Суворов был в восторге: «Помилуй Бог, какой удалой! Быть ему военным человеком. Я ещё не умру, а он уже три сражения выиграет!». Разумеется, Давыдов не забудет суворовского благословения. Через много лет Давыдов напишет шутливую автобиографию. Ему удастся скрыть своё авторство – и многие знающие люди примут «Очерк жизни Дениса Васильевича Давыдова» за сочинение самого генерала Ермолова!
В этом жизнеописании он со смаком расскажет о своих детских шалостях после суворовского благословения: «Маленький повеса бросил псалтырь, замахал саблею, выколол глаз дядьке, проткнул шлык няне и отрубил хвост борзой собаке, думая тем исполнить пророчество великого человека. Розга обратила его к миру и к учению. Но как тогда учили! Натирали ребят наружным блеском, готовя их для удовольствий, а не для пользы общества: учили лепетать по-французски, танцевать, рисовать и музыке; тому же учился и Давыдов до тринадцатилетнего возраста.
Тут пора была подумать и о будущности: он сел на коня, захлопал арапником, полетел со стаею гончих собак по мхам и болотам – и тем заключил свое воспитание». Бригадир Василий Денисович Давыдов, как и его кумир Суворов, был супротивником павловского опруссачивания русской армии. Он был вынужден уйти в отставку вскоре после воцарения Павла I. Как и Суворов, при Павле он оказался под судом, власти конфисковали солидную часть немалого состояния Давыдовых. Воспоминания об этой несправедливости долго не покидали юного Дениса Васильевича. После свержения и гибели императора Павла честное имя Давыдовых было восстановлено, вернулся и материальный достаток.
Несмотря на малый рост, Давыдова приняли в кавалергардский полк. А в 1804-м он поступил на службу в Белорусский гусарский. Там-то он и погусарствовал всласть – стихи, мазурки, дамы сердца… В кампании 1806-го он принял участие как адъютант Багратиона. В жизнеописании он напишет сам о себе: «Давыдов поскакал в армию, прискакал в авангард, бросился в сечу, едва не попался в плен, но был спасен казаками». В 1808-м Давыдов бил шведов в авангарде Кульнева, «сопутствуя ему во время завоевания Аландских островов, он с ним расставлял пикеты, наблюдал за неприятелем, разделял суровую его пищу и спал на соломе под крышею неба». В кампании 1809-го Давыдов во всех сражениях участвует рядом с Багратионом – главнокомандующим Задунайской армией. Багратиона меняют на Каменского, к которому Давыдов относится скептически. Он снова служит а авангарде храбреца-генерала Кульнева, а перед великой войной оказывается во 2-й западной армии, рядом со своим учителем Багратионом. Давыдов – подполковник Ахтырского гусарского полка.
К началу Отечественной войны он был уже опытным полководцем, прошедшим несколько войн. Его судьбу решит одно озарение, которое Давыдов облечёт в форму послания князю Багратиону: «Ваше сиятельство! Вам известно, что я, оставя место адъютанта вашего, столь лестное для моего самолюбия, вступая в гусарский полк, имел предметом партизанскую службу и по силам лет моих, и по опытности, и, если смею сказать, по отваге моей... Вы мой единственный благодетель; позвольте мне предстать к вам для объяснений моих намерений; если они будут вам угодны, употребите меня по желанию моему и будьте надеждны, что тот, который носит звание адъютанта Багратиона пять лет сряду, тот поддержит честь сию со всею ревностию, какой бедственного положение любезного нашего отечества требует...». Багратион одобрил планы Давыдова. Слово было за Кутузовым.
Накануне Бородинской битвы Михаил Илларионович Кутузов принимает план Давыдова и Багратиона. Денис Васильевич получил в своё распоряжения пятьдесят гусар, да восемьдесят казаков – и немедленно начал «поиски» по французским тылам. Именно поэтому он не примет участия в Бородинском сражении. А ведь Бородино было одним из родных сёл Давыдова…
Печальный пробел в блестящей биографии гусара. На бородинском поле будет ранен в ногу родной брат Дениса Васильевича – кавалергард, ротмистр Евдоким Давыдов. Но Денис Васильевич занимался не менее важным делом, чем герои Бородина. Летучий отряд Давыдова многие считали обречённым и провожали его как на гибель. Но для Дениса Васильевича партизанская война оказалась родной стихией. После первой же победы над французским отрядом на Смоленской дороге он передаёт захваченное у врага оружие крестьянам. Как много он сделал для того, чтобы «дубина народной войны» больнее била противника! 28 октября под Ляховым Давыдов, соединившись с партизанскими отрядами Фигнера, Сеславина и Орлова-Денисова, атакует двухтысячную колонну генерала Ожеро. Попав в окружение, французы сложили оружие.
Это была первая столь значительная победа во всей кампании. В скором будущем на счету Давыдова будет ещё несколько удачных нападений на французов – в том числе смелый налёт на трёхтысячный отряд под Копысом. Отряд Давыдова рос от победы к победе, его примеру следовали другие вожди партизанского движения. Французы сколачивали особые отряды для поимки Давыдова – живым или мёртвым. Но отпустивший крестьянскую бороду гусар был неуловим, продолжая громить французские обозы, захватывать трофеи и пленных.
Современники отмечали гуманизм Давыдова: к пленным французам он относился, как просвещённый рыцарь, чем отличался от яростного Александра Фигнера, с которым воевал рядом ещё в 1810-м году у стен Рущука. Но с предателями из числа подданных императора всероссийского Давыдов обходился сурово.
В давыдовском «Дневнике партизанских действий 1812 года» есть любопытный эпизод, вскрывающий проблему предательства в контексте той войны. Не бывает войн без предательства – здесь действует непреклонный психологический закон. Об этом знал и Давыдов: К славе нашего народа, во всей той стороне известными изменниками были одни дворовые люди отставного майора Семена Вишнева и крестьяне Ефим Никифоров и Сергей Мартынов. Первые, соединясь с французскими мародерами, убили господина своего; Ефим Никифоров с ними же убил отставного поручика Данилу Иванова, а Сергей Мартынов наводил их на известных ему богатых поселян, убил управителя села Городища, разграбил церковь, вырыл из гробов прах помещицы села сего и стрелял по казакам.
При появлении партии моей в ту сторону все первые разбежались и скрылись, но последнего мы захватили 14-го числа. Эта добыча была для меня важнее двухсот французов! Я немедленно рапортовал о том начальнику ополчения и приготовил примерное наказание. Двадцать первого пришло мне повеление расстрелять преступника, и тот же час разослано от меня объявление по всем деревням на расстоянии десяти верст, чтобы крестьяне собирались в Городище. Четыре священника ближних сел туда же приглашены были. 22-го, поутру, преступника исповедали, надели на него белую рубашку и привели под караулом к самой той церкви, которую он грабил с врагами отечества. Священники стояли перед нею лицом в поле; на одной черте с ними – взвод пехоты. Преступник был поставлен на колена, лицом к священникам, за ним народ, а за народом вся партия – полукружием. Его отпевали... живого».
Как военный писатель, Давыдов стал теоретиком партизанской войны и историком войны 1812 года. Разумеется, находились оппоненты, считавшие, что Денис Васильевич преувеличил свою роль в партизанском движении. Но будем помнить, что народным героем он стал уже в 1812-м. Молва подхватила его имя, а лубочные художники растиражировали образ. У самого Вальтера Скотта хранился гравированный портрет Дениса Давыдова из серии портретов русских деятелей
В заграничный поход 1813 года Давыдов вступает в чине полковника и в ореоле громкой партизанской славы. Он тяготится командованием генерала Винценгероде. Когда смелый набег давыдовского отряда на Дрезден окончился капитуляцией тамошнего гарнизона – Винценгероде за самовольные действия отстраняет Давыдова и грозит судом. Но слишком крепка была слава Давыдова, который со своим партизанским отрядом в критические месяцы войны не давал покоя Великой армии. И сам император заступается за героя. Давыдов участвует в битве народов под Лейпцигом, а в 1814-м командует Ахтырским полком в составе армии знаменитого прусского генерала Блюхера. Давыдова производят в генерал-майоры, в этом чине, во главе гусарской бригады, он вступает в Париж.
Но с первым генеральским званием Давыдова произошёл обидный казус: в начале 1814-го он получает генеральские эполеты, а осенью извещают, что чин был присвоен ошибочно. Давыдов снова оказывается полковником. Публичный позор, на всю армию, на всю Россию! За что такое унижение? Оскорблённый герой некоторое время проводит в замешательстве и сомнениях, а потом начинает хлопотать и протестовать. Лишь в декабре 1815-го ему вернули генеральское звание. Дело в том, что в то время в разных кавалерийских частях служили шесть полковников Давыдовых. И в 1813-1814-м троих из них следовало произвести в генералы: Дениса Васильевича и его двоюродных братьев – Александра Львовича и Евграфа Владимировича. В канцелярии однофамильцев Давыдовых почему-то не пронумеровали, как это обычно делалось во избежание путаницы.
Первым чин получил Евграф Васильевич. Когда в канцелярии получили бумаги на Александра Львовича – сочли, что он уже произведён в генералы и не дали делу хода. Александр Львович принялся жаловаться – и бюрократы хорошо запомнили его. Так запомнили, что, получив бумагу о производстве Дениса Васильевича, приняли его за Александра Львовича – и отменили производство. Кстати, Александр Львович генералом так и не стал. Поговаривают, что к нему питал неприязнь император и именно в этом – тайная пружина путаницы с Давыдовыми, от которой Дениса Васильевич пострадал случайно и безвинно. В 1823-м, устав от штабной работы, Давыдов уходит в отставку всё в том же чине генерал-майора. Он считал себя несправедливо обойдённым наградами. С тех пор служил наскоками, урывками возвращаясь в армию для настоящих горячих дел. Это позволяло сохранить свободу от бюрократических излишеств армии николаевского времени.
Новый император Давыдову не вполне доверял. Денис Васильевич был двоюродным братом генерала Ермолова и, безусловно, относился к «ермоловской партии», которая в российской армии оказывалась то влиятельной, то гонимой. Но не стоит, вслед за ветреной модой, преувеличивать оппозиционность и опальность Давыдова. Просто он был своенравным аристократом, который не умел поступаться ни принципами, ни предрассудками. Ещё в 1816-м он показал характер, когда получил вроде бы лестное назначение в конно-егерскую дивизию, которая располагалась под Орлом, неподалёку от обжитого имения Давыдова. Удобное место для службы!
Но Денис Васильевич от назначения отказался. Егерям не полагалось носить усов, а сбривать «принадлежность гусара» наш герой не желал. Усами дорожил. Слухи об этом скоренько дошли до самого императора. И Александр проявил уважение к герою-партизану: Давыдова перевели во 2-ю гусарскую дивизию, в которой он вскоре принял командование над 1-й бригадой.
Давыдов командовал трёхтысячным отрядом. Первое столкновение с персами произошло 20 сентября Давыдов под Амамхами, а уже через два дня, разбив наголову 4-тысячный отряд Гассан-хана при урочище Мирок, отряд Давыдова вступил на персидскую землю близ урочища Судагенд. Под южным солнцем Давыдова сразила лихорадка. И после нескольких лихих побед он направился в отпуск – в Москву, лечиться.
В 1830-м запылала вольнолюбивая Польша. Война начиналась с чувствительных щелчков по имперскому самолюбию России. Многим собратьям Давыдова по перу – партизанам вольнолюбивой богемы вроде князя Вяземского – польская война казалась несправедливой, позорной для России. Душа Давыдова не покрылась коростой антиимперского снобизма. Позором он считал слабость и поражения державы, а стремление к защите интересов России воспринимал как должное. В автобиографии Давыдов напишет хлёстко: «Тяжкий для России 1831 год, близкий родственник 1812, снова вызывает Давыдова на поле брани. И какое русское сердце, чистое от заразы общемирского гражданства, не забилось сильнее при первом известии о восстании Польши? Низкопоклонная, невежественная шляхта, искони подстрекаемая и руководимая женщинами, господствующими над ее мыслями и делами, осмеливается требовать у России того, что сам Наполеон, предводительствовавший всеми силами Европы, совестился явно требовать, силился исторгнуть – и не мог!».
Началась полоса поражений и полупобед, от которых, по выражению Пушкина, «потирали руки» недруги России. Фельдмаршал Дибич, давний знакомец Давыдова, действовал против поляков так неудачно, что на его смерть Денис Васильевич откликнется чуть ли не злорадно. «Клеймо проклятия горит на его памяти в душе каждого россиянина», – так оценивал Давыдов действия Дибича в кампании 1831-го.
Давыдов был назначен в корпус генерала Крейца, командиром отдельного отряда, составленного из Финляндского драгунского и трех казачьих полков. Войска Давыдова займут Владимир-Волынский. «Я поставил здесь все вверх дном и отбил навсегда охоту бунтовать». 28 августа, на берегу Вислы, Давыдов дал последнее в своей жизни сражение. За польскую кампанию Давыдов будет награждён щедро: орден Анны первой степени, Владимира – второй... В окончательную отставку уйдёт в высоком чине генерал-лейтенанта. Вскоре он напишет записки о польской войне 1831-го – не вполне объективные (хладнокровия Давыдову не хватило), но блистательные.
Военную прозу Давыдова будут читать и в ХХII веке, она не ветшает. Многоликий герой был и признанным поэтом на несравненном Парнасе русского литературного Золотого века. В эпицентре лихой гусарской лирики Давыдова – водка.
А завтра – черт возьми! – как зюзя натянуся,
На тройке ухарской стрелою полечу;
Проспавшись до Твери, в Твери опять напьюся,
И пьяный в Петербург на пьянство прискачу!
Это написал в 1818-м году заслуженный генерал с седой прядью в чёрных волосах, отец многодетного (десять детей!) семейства. Ведь уже очень скоро, в 1819-м году Денис Васильевич раз и навсегда женился на Софье Николаевне Чирковой, генеральской дочке.
Напрасно не самые осведомлённые современники приравнивали реального Давыдова к его неугомонному лирическому герою. Конечно, и Денису Васильевичу случалось участвовать в попойках и романтических похождениях. Но куда прилежнее он штудировал военную литературу, отстаивая суворовскую науку побеждать. Буяном и гулякой, воспевающим пьянство, Давыдова считали и в кругах, близких к императору. Всякий раз доброжелателям Дениса Васильевича приходилось объяснять почтенным чиновникам, что подлинный Давыдов – человек просвещённый и умеренный в гульбе. Не верили. Слишком убедительно звучали гусарские песни:
Деды! помню вас и я,
Испивающих ковшами
И сидящих вкруг огня
С красно-сизыми носами!
Временами Давыдов снимал маску простодушного усача-гусара. Тогда он включался в войну идей, обличал влиятельных либералов и русофобов (в те годы это слово писали с двумя «с» – «руссофобия»). И сочинил «Современную песню» – остроумный и язвительный приговор либералам. Актуальный во все времена, стоит только заменить кое-какие «приметы времени»:
Всякий маменькин сынок,
Всякий обирала,
Модных бредней дурачок,
Корчит либерала
А глядишь: наш Мирабо
Старого Гаврило
За измятое жабо
Хлещет в ус дав рыло.
А глядишь: наш Лафайет
Брут или Фабриций
Мужиков под пресс кладет
Вместе с свекловицей
И весь размежеван свет
Без войны и драки
И России уже нет,
И в Москве поляки
Но назло врагам она
Все живет и дышит,
И могуча, и грозна,
И здоровьем пышет...
Давыдов не принимал участия в Бородинском сражении. Так уж распорядилась воинская судьба. Но он на закате лет напишет одно из лучших стихотворений о той великой битве, с грустью вспоминая о богатырском племени своих собратьев по оружию:
Умолкшие холмы, дол некогда кровавый!
Отдайте мне ваш день, день вековечной славы,
И шум оружия, и сечи, и борьбу!..
Но где вы?.. Слушаю... Нет отзыва!
С полей умчался брани дым, не слышен стук мечей,
И я, питомец ваш, склонясь главой у плуга,
Завидую костям соратника иль друга.
Эти строки написаны в 1829-м, задолго до болезни Дениса Васильевича, но они звучат как завещание. Ему не хватало одной литературы, до последних дней Давыдов душой был погружён в воинскую героику. В 1838 году Николай Полевой писал о нем в письме к брату: «... два утра просидел я с Денисом Давыдовым, который стареет ужасно и живет в прошедшем или, лучше сказать, в одном: 1812 годе и Наполеоне».
Давыдову было о чём вспоминать! И мемуаристом он стал первоклассным. Проза Давыдова не менее своеобразна, чем его стихи. Письменная речь Дениса Васильевича не похожа ни на кого из современников! Ни на Пушкина. Ни на Марлинского. Давыдов узнаваем и убедителен. Даже, если отбросить романтический ореол, который неотделим от давыдовского образа – мы увидим талант, опыт и мудрость, скрытые в простых и ясных словах. Он не стал долгожителем, умер, не дожив до пятидесяти пяти.
Последнее деяние Дениса Васильевича было данью памяти князю Багратиону. Давыдов обратился к императору Николаю I с предложением перевезти прах генерала из Владимирской губернии на Бородинское поле и похоронить его там, где Багратион сражался и погиб за Отечество. Николай согласился и поручил Давыдову командовать конвоем тела генерала Багратиона. К этой почётной миссии Давыдов должен был приступить 23 июля 1839 года. Не пришлось… Багратиона везли в Бородино из села Сим. А Давыдова – в Новодевичий монастырь из Верхней Мазы Симбирской губернии (поместье супруги), где отставной генерал-лейтенант умер.
Адъютант был похоронен почти одновременно со своим генералом, погибшим двадцать семь лет назад.
Арсений Замостьянов.