«События, предшествовавшие Берлинской операции, развивались так, что скрыть от противника наши намерения было очень трудно, - вспоминал в послевоенные годы маршал Г.К. Жуков. – Для всякого, даже не посвященного в военное искусство человека, было ясно, что ключ к Берлину лежит на Одере, и вслед за прорывом на этой реке немедленно последует удар непосредственно по Берлину. Немцы ожидали этого».
Ожидать-то ожидали, но тот сюрприз, который подготовил им маршал Жуков в районе Зееловских высот, застал немцев врасплох. Вместо того, чтобы, как это было принято, артподготовку, а затем и общее наступление, начать на рассвете, Жуков приказал открыть огонь ночью. За несколько часов из пушек, гаубиц и минометов было произведено более одного миллиона выстрелов, и артиллеристы обрушили на голову врага около ста тысяч тонн смертоносного металла.
А потом началось нечто невообразимое: в воздух взвились тысячи разноцветных ракет, и немецкие доты, дзоты и траншеи, ослепляя солдат, высветлили 140 мощных прожекторов. Затем в дело вступили танки, а под их прикрытием, и пехота.
Путь на Берлин был открыт! Вот что об этих событиях пишет в своих воспоминаниях Г.К.Жуков: «20 апреля, на пятый день операции, дальнобойная артиллерия открыла огонь по Берлину. Начался исторический штурм столицы фашистской Германии. В это же время 1-й дивизион 30-й гвардейской пушечной бригады, которым командовал майор А.И.Зюкин, дал первый залп по фашистской столице».
И надо же так случиться, что через несколько дней после того, как я перечитывал хорошо известные «Воспоминания и размышления», судьба занесла меня в Санкт-Петербург: я собирал материал о грядущем трехсот тридцатилетнем юбилее русской артиллерии, и, конечно же, зашел в военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи. Осматривая первые русские тюфяки, пищали, камнеметы, мортиры, единороги и, наконец, орудия Великой Отечественной войны, я остановился перед 122-мм пушкой, изготовленной в 1942 году. В общем-то, пушка как пушка: вес – более 7 тонн, дальность стрельбы – 20 километров, расчет – 8 человек. Я уж было пошел дальше, как вдруг заметил табличку с навечно выбитыми словами: «Орудие № 551. 20 апреля 1945 г. в 11.30 первым в Советской Армии открыло огнь по Берлину».
- Так это же то самое орудие, о котором писал маршал Жуков! – обрадовался я. – Теперь надо найти командира. Чего бы это ни стоило, надо найти майора Зюкина.
Каких это стоило усилий, сколько пришлось перерыть бумаг в архивах, сколько написать писем и запросов, рассказывать не буду! Когда же я все-таки вышел на след, а он вел за границу, то чуть было не сдался, но потом махнул рукой на границы, а заодно на всякого рода условности, и сел в поезд Москва – Харьков.
Да-да, как оказалось, Ардалион Иванович Зюкин – потомственный харьковчанин, и не будет преувеличением сказать, что он артиллерист по призванию. Теперь уже мало кто знает, что еще до войны были созданы артиллерийские спецшколы. По окончании семилетки в Харьковскую спецшколу поступил Ардалион Зюкин. Три года напряженной учебы – и он получает направление в Ленинградское артиллерийское училище. Окончил летом сорок первого – и сразу на Юго-Западный фронт. В полку, где он воевал, на вооружении были 152-мм гаубицы. В принципе, они предназначены для стрельбы по целям, распложенным в десятке километров, но стрелять приходилось и по идущим в лоб танкам – от попадания таких снарядов они раскалывались, как орехи.
Очень многое зависело от разведки. Лейтенанта Зюкина назначили командиром разведвзвода. Все шло более или менее
нормально, пока не попали под сильную бомбежку. Орудия разнесло в щепки, но знамя и почти все расчеты удалось сохранить. Под Харьковом получили новые пушки, но к ним не было тягачей. Надо занимать боевые позиции, а орудия так огромны, что ни люди, ни лошади не могут сдвинуть их с места. Тогда-то и послали молодого лейтенанта на Харьковский тракторный завод с приказом: любой ценой раздобыть хотя бы пару тракторов. Город уже горел, на окраинах шли бои, но завод работал. Два трактора лейтенант Зюкин все же получил, пригнал их в расположение батареи и вывел орудия на исходные позиции.
- Потом мы отступали, наступали, снова отступали, - вспоминает полковник в отставке Ардалион Иванович Зюкин, - и, как ни трудно в это поверить, меня ни разу не зацепило. А тут вдруг свалилась беда, ладно бы ранило – это дело обычное, а я ни с того, ни с сего подцепил жесточайшее воспаление легких. Здоровенный парень, ни одной царапины, а на ногах стоять не могу. Стыдоба! Как бы то ни было, уложили меня в госпиталь: веди, мол, себя смирно, не шебуршись и принимай таблетки. Не успел я принять и двух таблеток, как начался воздушный налет. Кто уцелел – в кусты. Но тут, откуда ни возьмись, мотоциклисты – и давай нас косить из пулеметов. В меня, к счастью, не попали. Как добрел до Северского Донца, не помню, температура-то была под сорок. На том берегу наши, но поди-ка переплыви, если вода холоднющая, а немцы поливают из пулеметов.
Была не была, решил я, помирать так с музыкой, и нырнул в реку. Не знаю, как, но переплыл, правда, на берег выбрался в одних кальсонах. Думал, встретят как героя, а меня потащили в особый отдел: кто такой, где документы, чем докажешь, что ты лейтенант Зюкин? Слава богу, переплыть удалось и нескольким врачам, которые подтвердили, что я не Фриц и не Ганс, а хоть и Ардалион, но все же Зюкин.
Посмотрите, какой я был доходяга, - достал он пожелтевшую от времени фотографию, - это я уже под Сталинградом. Там меня назначили командиром батареи, но пушки, вы бы видели, какие мне достались пушки! В каком-то музее нашли два орудия образца 1902 года и к ним пятьсот снарядов. Смехота! Но эти дедовские пушки стреляли безотказно, а били мы в основном по танкам. Вы не поверите, но броню, эти, казалось бы, безнадежно устаревшие снаряды, прошивали насквозь! И все же танков было так много, что снаряды у нас кончились. Орудия мы не бросили и переправили их на левый берег, а я остался на правом, на этот раз корректировщиком.
Так в составе знаменитой 62-й армии Чуйкова лейтенант Зюкин прополз на животе весь Мамаев курган, развалины заводов «Баррикады» и Красный Октябрь». Бывало и так, что забирался в расположение врага, и когда его обнаруживали, вызвал огонь на себя. Слава богу, от своих снарядов не пострадал, а вот немецкие минометы запомнились на всю жизнь – их следы на его теле дают о себе знать до сих пор.
После последнего выстрела по танкам Манштейна молодой командир батареи получил очередное звание, орден Красной Звезды и, самое главное, новые пушки. С ними он оказался сначала под Старой Русской, а потом в Белоруссии, где стал участником легендарной операции «Багратион» - к этому времени Ардалион Зюкин стал командиром дивизиона. Именно его дивизион одним из первых прорвался на окраину Варшавы – Прагу и, пока наша пехота форсировала Вислу, не давал немцам поднять голову.
- Потом мы вышли к Штеттину, а затем и на Кюстринский плацдарм, вспоминает Ардалион Ивановичи. - В те дни в наших частях необычайной популярностью пользовалась карта Германии с таким текстом: «Взгляни на карту, товарищ! 70 километров отделяют тебя от Берлина. Это в восемь раз меньше, чем от Вислы до Одера. Еще один могучий удар – и падет столица гитлеровской Германии». Но впереди были Зееловские высоты. Именно здесь гитлеровцы рассчитывали нанести нам всесокрушающий удар и отбросить советские войска за пределы Германии. Они даже писали в своих листовках, что, мол, вермахт стоял в десяти километрах от Москвы, но взять ее не смог, так же будет и с русскими: именно под Берлином немецкий солдат сломает хребет большевикам и погонит их вплоть до самой Москвы.
Не получилось! – стукнул кулаком по столу полковник. – Вы слышали, как маршал Жуков оставил в дураках немецких генералов? Артподготовку он начал не на рассвете, а ночью, причем били мы не по площадям, а по заранее пристрелянным целям. Ну, а потом грянула знаменитая атака при свете ста сорока прожекторов! Я это видел собственными глазами – и был не просто удивлен или восхищен, а потрясен. Тех, кто видел эту ни с чем не сравнимую картину, осталось не так уж много, но смею вас уверить, что помнить мы ее будем до последнего вздоха.
Следом за передовыми частями пошли вперед и мы, артиллеристы-дальнобойщики. И вот ведь как бывает на войне, обогнав и танкистов, и пехотинцев мы первыми оказались в деревне Байендорф. Смотрю, впереди никого – ни наших, ни немцев. Года два назад мы бы струхнули: с нашими-то неповоротливыми пушками отбиваться от автоматчиков довольно сложно. Но на дворе была весна 1945-го, и мы ни черта не боялись! Я выставил охранение и приказа занимать огневые позиции. Вскоре все двенадцать орудий были готовы открыть огонь. Солдаты не могли удержаться от соблазна послать немцам артиллерийский подарок и написали на снарядах: «От гвардейцев Сталинграда – Гитлеру лично!»
В одиннадцать тридцать я подал команду: «По фашистскому логову Берлину, гранатой, взрыватель фугасный, уровень 30-00, буссоль 42-80, прицел 750, двадцать снарядов, беглый огонь!»
Надо сказать, что один наш снаряд весил 50 килограммов, и при разрыве сплошная зона поражения была в радиусе двухсот метров, так что узлам сопротивления у Силезского вокзала и Тиргартена досталось по первое число. Но вот что самое интересное: одной из наших целей была имперская канцелярия. Уже после войны я узнал, что именно в тот день и час, то есть 20 апреля Гитлер отмечал свой день рождения, и как раз во время банкета на территории рейхсканцелярии стали рваться наши снаряды. Задрожали толстенные стены бункера, погас свет, завизжали дамы, но именинник их кое-как успокоил и попросил перейти в помещение, расположенное еще глубже. Так что наш дивизион от имени русских артиллеристов по-своему поздравил Гитлера с его последним днем рождения!
А потом мы наступали по северной окраине Берлина и 7 мая вышли к Эльбе. Там я сделал последние залпы: мы громили переправы, по которым немцы пытались прорваться к американцам, которых, не без основания, считали своими спасителями.
О том, как на следующий день мы ликовали, как горевали, хороня погибших накануне Победы товарищей, говорить не буду – это не передать никакими словами, - закончил свой рассказ Ардалион Иванович Зюкин и, что греха таить, немного всплакнул. Но я тут же исправил его настроение, достав томик воспоминаний маршала Жуков и показав место, где легендарный полководец пишет о нем, командире артиллерийского дивизиона майоре Зюкине.
- Вот это награда! – снова и снова перечитывал он посвященные ему строки. – Чтобы Жуков, сам маршал Жуков счел нужным упомянуть неизвестного ему майора в своих воспоминаниях – это дорогого стоит. Вот спасибо, так спасибо. Я ведь об этом не знал. Ну, держитесь! - погрозил он кому-то пальцем. - Уж с Жуковым-то мы вас одолеем.
- Это кого же вы взяли под прицел? – уточнил я.
- Да есть тут у нас такие: зря, говорят, били немцев, не надо было их побеждать, жили бы сейчас не хуже, чем в какой-нибудь Баварии. А впрочем, ну их к черту, этих недоумков. Дайте-ка лучше полюбоваться моей пушкой, - попросил он фотографию, которую я сделал в музее. – Красавица ведь, а?! Хорошо она нам послужила, очень хорошо! Знаете, за что давайте выпьем? - метнулся Ардалион Иванович к холодильнику. - Выпьем за то, чтобы эта пушка всегда стояла в музее, и чтобы ее не пришлось вытаскивать на белый свет, как в Сталинграде мы извлекали музейные экспонаты образца 1902 года