На 109-м году ушел из жизни Борис Ефимович Ефимов, карикатурист с мировой известностью. Герой Социалистического Труда, лауреат Государственных премий, академик, Борис Ефимович был назван человеком двадцатого столетия. Действительно, с его именем связана целая эпоха. Незадолго до своей кончины он дал интервью специальному корреспонденту медиапортала «Хранитель» Татьяне Улитиной.

– Борис Ефимович, как вы пришли в это необычное искусство?

– Мы с братом Михаилом в Белостоке посещали реальное училище. Там начали издавать рукописный школьный журнал. Я иллюстрировал все, о чем писал брат. Но в то время и в голову не приходило, что стану зарабатывать деньги природным даром. Не считал себя художником. Рисованию никогда не учился. Как сейчас сказали бы, это было хобби.

1917 год я встретил уже в Харькове учеником 6-го класса реального училища. Жизнь в революцию и Гражданскую войну пробуждала иное видение. Власти менялись калейдоскопически. В мои семнадцать лет разницы в них я не замечал. Может, ее и не было. А парадоксальность присутствовала. И еще живописность: мундиры, оружие, злые и вдохновенные лица, трагедии и фарс. Мне удавалось и очень нравилось изображать ситуации и людей гипертрофированно, комедийно. Тогда и появились мои первые карикатуры, посвященные революционным событиям: пришли красные – белые сидят в тюрьме, взяли верх петлюровцы – красные грустно взирают на жизнь. Все надеялись, что это скоро кончится.

– Знаменитый брат, Михаил Кольцов, как-то участвовал в вашем эстетическом воспитании?

– С родным братом Михаилом связь была постоянная. Он сделал меня художником-публицистом, буквально заставил войти в журналистику. Тогда, в 1919 году, я был секретарем редакционно-издательского отдела Народного комиссариата по военным делам Советской Украины. Считал, что занимаюсь серьезным делом. Но Михаил представил ситуацию в ином свете, доказал, что карикатура в газете – это ежедневное участие в политической жизни страны. Так, в «Красной Армии» появилась моя первая карикатура на генерала Деникина, прижатого к Черному морю красноармейскими штыками.

Брат был мне самым дорогим человеком. Я гордился им. Уверен, что высокие должности он занимал заслуженно. Это сейчас многие спрашивают с налетом сарказма: «Как мог Михаил Кольцов печатать процессы над вымышленными врагами народа? Почему занимал проправительственную политику?» Тогда все воспринималось иначе. Я знал, что брат делает на своем месте все возможное для друзей и для страны.

Мы постоянно встречались, я был в курсе его проблем и успехов. Он познакомил меня с великими людьми – писателями, поэтами, политиками. Я был знаком с Л.Д.Троцким. Он даже написал предисловие к моей книге карикатур, вышедшей в 1924 году.

Брат был в хороших отношениях с Максимом Горьким. Как-то классик обедал у Кольцова. Михаил меня представил. Горький с усмешкой посмотрел в мою сторону и произнес: «Так это вы изобразили меня идущим босым по Руси с сапогами за плечами? Преувеличение! У меня и сапог-то не было». И после паузы: «Карикатура – социально значительное и полезное искусство».

– Вам приходилось встречаться со Сталиным...

–Это, конечно, в первую очередь связано с судьбой Михаила, его арестом и расстрелом. Все знали, что Сталин – игрок, любитель театрально разыгранных перестановок и шекспировских страстей. Нет смысла копаться в причинах сталинской политики по отношению к известным людям. На мой взгляд, все нити неизменно приведут к одному: во что бы то ни стало удержать личную власть. Мы все жили под дамокловым мечом его интриг. Но мой брат пользовался доверием, и его судьбе как бы ничто не угрожало. Михаил был уже соредактором «Правды», редактором журнала «Крокодил». Мы по-прежнему бывали вместе. Он рассказывал о своих разговорах со Сталиным. Накануне ареста они также виделись.

…В Большом театре давали очередной спектакль. Как обычно, присутствовали все значительные лица. Кольцов сидел в партере. Сталин позвал его в свою ложу. Как рассказал брат, у Сталина был какой-то турецкий вид: золотые зубы, короткие сапоги и заправленные в них широкие брюки. Впервые приближенные услышали от Сталина фразу «Мы, старики…» Раньше он не относил себя к старшему поколению.

Обращаясь к Михаилу, вождь произнес: «Товарищ Кольцов, вы бы не отказались сделать доклад для журналистской братии о выходе в свет «Краткого курса истории ВКП(б)?»

Брат, конечно, согласился. Это было за два дня до ареста. Потом, анализируя ситуацию, я пришел к выводу, что к моменту разговора в театре судьба Михаила была уже решена. Эта манера - дать человеку надежду, перспективу, и тут же отобрать жизнь - отмечалась всеми, кому пришлось иметь дело со Сталиным.

Узнав об аресте брата, я собрал вещи и стал ждать «черный воронок». Но за мной не пришли ни в первую, ни во вторую, ни в последующие ночи. Возможно, потому что мои карикатуры нравились вождю. Подтверждение такой оценки было регулярным, хотя он часто вносил свои коррективы, так сказать, осуществлял идеологическое руководство.

Однажды ночью раздается телефонный звонок: «Товарищ Ефимов? Срочно явитесь в Кремль». А я болел, температура высокая, голова тяжелая. Так и начал объяснение: мол, недомогание, грипп… С другого конца провода строго: «Вы не хотите знать, что ОН о вас сказал?» Я в панике что-то пробормотал в свое оправдание, а потом задал глупейший вопрос: «Что-то неприятное?» Ответ: «Все, что ОН говорит, исключительно приятно и полезно. Ну ладно, лечитесь до утра, а потом – в Кремль».

Наутро после бессонной ночи (мог ли я уснуть перед таким разговором!) меня принял Сталин. Смотрит изучающе и спрашивает: «Почему вы всегда рисуете японцев с заячьими зубами? Неправильно. Это обижает всю нацию. Можете идти». В моих карикатурах, естественно, больше не появлялись зубастые японцы.

Сейчас меня часто спрашивают, насколько страшно было жить в сталинские времена. Конечно, тогда никто не мог поручиться за завтрашний день. Евреев, к примеру, не спасали псевдонимы и горячее стремление делом доказать свою лояльность власти. Жили одним днем. Проснулся в своей постели – и уже счастлив. Такое существование касалось не только больших политиков, военачальников, но и простых смертных. Слежка была возведена в образ жизни государства.

Задним числом осуждать за трусость легко. Но история не должна быть предметом наказания. Полезнее проанализировать день сегодняшний в преломлении исторических фактов. Политические игры в сталинизм продолжаются и после распада Советского Союза. Опасная тенденция!

– Борис Ефимович, перенесемся в более позднюю эпоху. Как появилось знаменитое воззвание «Руки прочь от Египта»?

– Во время войны Израиля и Египта (1967 год) советское правительство придумало идеологический трюк. Поступило указание известным евреям страны подписать воззвание «Руки прочь от Египта». Нас собрали в редакции главной газеты Союза. Возглавляли акцию Заславский и Эренбург.

Мы не были наивными людьми. Но не всегда делаешь то, что хочется. Относясь к акции как к неизбежности, мы поставили свои подписи под текстом, где были и такие строки: «Мы, советские евреи, требуем: руки прочь от Египта». И далее имена: поэт Безыменский, композитор Блантер, международный гроссмейстер по шахматам Бронштейн, заместитель министра строительства Гинсбург, карикатурист Ефимов, академик Минц, народный артист Прудкин, кинорежиссер Ромм, композитор Сандлер, академик Трахтенберг, народный артист, дирижер Большого театра Хайкин.

Если вспомним судебные политические процессы 1937-1938 годов, то увидим, что под осуждающими врагов народа воззваниями стоят подписи Пастернака, Бабеля, Ахматовой. Тех, кто впоследствии сам был распят на этом кресте. Никто не мог миновать участи «подписанта». Исключением были только отважные люди, избравшие для себя путь открытого противостояния власти. Такие борцы сидели в ГУЛАГе или были расстреляны.

Тогда же вышли мои карикатуры на израильско-египетскую тему. Как меня ругали за подпись под воззванием и карикатуры! У меня до сих пор хранится подборка анонимных писем на эту тему. Злые, оскорбительные.

В условиях дезинформации мы могли выбирать только сердцем, как теперь принято говорить. Это не значило действовать вразрез с повелением власти. Я не Джордано Бруно и класть голову на плаху не собирался. У меня была семья, друзья. Жертвовать ими – тоже бессмысленный акт. И еще один довод: мы были уверены, что Израилю наше воззвание и мои карикатуры не повредят. Они просто не дойдут до широкой мировой общественности или не будут восприняты всерьез из-за тенденциозности советской власти.

Позже, когда при Брежневе началась антисолженицынская кампания, мне заказали карикатуру на него. Тоже ведь не было достоверной информации, текстов, кроме «Одного дня Ивана Денисовича». Нам объясняли, что последующие книги Солженицына очень плохие, направлены против социалистического строя.

Я нарисовал то, что просили. Мой внук, узнав об этом, сказал: «Зря ты это сделал. Солженицын не антисоветчик, он борец со сталинизмом, с нашим гулаговским прошлым». В доказательство принес мне самиздатовский «Архипелаг Гулаг». Прочитав переснятый фотоспособом роман, я убедился, что внук прав. Больше Солженицын не был героем моих карикатур.

Политика должна быть такой, чтобы люди не кривили душой для выживания в собственной стране. Сейчас, например, появились ростки неофашизма, а общество делает вид, что это просто баловство неграмотных или бездельников. А через тридцать лет придет к вам внук и спросит: «Как вы могли?..»

 – Откройте секрет, как удалось сохранять бодрость духа и живость ума?

– Секрет на то и секрет, чтобы его не разглашать. Если же говорить серьезно, то мне однажды пришла в голову такая мысль: может, я живу не только свою жизнь, но и приплюсованные к ней недожитые годы расстрелянного брата Михаила Кольцова?

Верить в добрые начала надо. Счастлив, что у меня большая и благополучная семья – дети, внуки, правнуки. Мы очень дружны. Я был дважды женат, и оба раза по большой любви. Семьи всегда поддерживали хорошие отношения. Чего это мне стоило, знаю только я один.

Вела беседу Татьяна Улитина