Издающийся в США журнал «Раббер кемистри энд текнолоджи» регулярно публикует рейтинги ученых-химиков по количеству инноваций и научных статей. Первыми в мировом списке долгие годы идут «свои» – американские химики Дж. Дж. Бём и Дж. О. Твикрем. А вслед за ними – «чужой». И тем более русский. Это, как значится в пояснении, доктор В.Т. Козлов, представлявший СССР, а ныне Россию.

Русский ученый в мировых лидерах по числу научных публикаций и внедренческих технологий? Факт, безусловно, примечательный. А когда я узнал, что Козлов живет в ближнем Подмосковье, то непременно решил встретиться с ним. Тем более что у него три (!) ученые степени в различных сферах науки.

И вот я в Химках, в небольшой трехкомнатной квартире четы Козловых, Владислава Трофимовича и Инны Владимировны. Комнаты больше походят на музейные залы − столько здесь необычных, более того, редчайших произведений искусства и уникальных архивных документов.

С волнением рассматриваю поразительной красоты вазу из так называемого этрусского сервиза, в котором первоначально было 169 предметов. Это царский подарок, в прямом и в переносном смысле, прадеду моего собеседника, Павлу Алексеевичу Козлову, ушедшему из жизни в 1891г. К сожалению, после всех потрясений бурного двадцатого века сохранилось только пять вещей из этого уникального сервиза. В музее в Петродворце на первом этаже сейчас можно увидеть эти пять маленьких шедевров.

А самая большая ваза из сервиза была подарена Павлу Козлову императрицей Марией Федоровной, женой Александра III. Бывшая датская принцесса Дагмара, вышедшая замуж за будущего русского царя по взаимной любви, как и ее муж, очень симпатизировали прадеду. А посему и подарили редкостную вазу.

Тревожный луч пурпурного заката

Павел Алексеевич приходил на такие встречи с гитарой, а сам государь играл на валторне. Они играли дуэтом, а его напарник еще и пел свои романсы. Кстати, музыковедам и исполнителям хорошо известна эта фамилия – Козлов. Ведь именно Павел Алексеевич Козлов – автор слов и музыки потрясающего романса «Глядя на луч пурпурного заката». А потом августейший валторнист подавал условный сигнал и доставал из-за голенища плоскую фляжку. Металлическая крышечка служила и стопкой, в нее наливали коньячок. Первому − государю, потом по кругу, как по ходу солнца. А в сторонке сидела за шитьем Мария Федоровна и снисходительно наблюдала за приятелями. Этот эпизод, кстати, приведен в мемуарах Сергея Юрьевича Витте.

 − Мои пращуры, - начал свой рассказ о своих корнях гостеприимный хозяин, – из древнего русского рода Козловых, для которых служение Отечеству, России всегда былом делом чести и долга. В том числе и служение по военной линии. Недаром «служение» и «служба» (военная) − слова одного корня.

В фамильном архиве Козловых хранятся около трехсот листов уникальных документов и рукописных подлинников крупных государственных деятелей России XVIII – XIX веков. Вот один из них: под четкой подписью Екатерины II в гравированном обрамлении – пергаментный лист с автографом вице-канцлера графа Ивана Андреевича Остермана. Это блестящий дипломат, предотвративший выступление шведов против России во время русско-турецкой войны.

Дед академика, Василий Павлович Козлов, офицер лейб-гвардии Семеновского полка, во время Первой мировой       войны из гвардии попросился в действующую армию и служил при штабе генерала Брусилова. Воевал с немцами в чине полковника. Вместе с Брусиловым Василий Козлов после революции добровольно вступил в Красную Армию, которая очень нуждалась тогда в опытных военспецах. Брусилов умер в 1925 году. А дед Василий прожил до 1937 года…

Старший сын Василия, Трофим Козлов, был одним из первых выпускников Горного института им. Сталина (факультет стали). Окончил он его в 1931 году. Сначала работал главным инженером на Сталинградском тракторном заводе. Через некоторое время возглавил его. Там он познакомился со своей будущей женой, матерью Владислава Трофимовича. Мать родом из Саратова, из семьи репрессированных.

В 1932 году Трофима Козлова, проявившего себя как толковый инженер и руководитель, вызвали из Сталинграда в Москву и отправили на работу за границу по внешнеэкономической линии. Он объездил практически все европейские страны. А в Берлин попал из Италии. Когда получил предписание ехать в Германию, там как раз национал-социалисты к власти пришли. Но, так или иначе, надо было налаживать отношения с новой властью и продолжать начатые ранее экономические проекты. В составе группы советских инженеров Трофим Васильевич занимался вопросами сталепроката.

В Берлине Козлов и его коллеги поступили под опеку будущего рейхсминистра доктора Геббельса. Тогда же в немецких промышленных журналах появились портреты работавших в рейхе советских специалистов. На обложке одного такого издания – фотография Трофима Козлова, ему протягивает руку для рукопожатия Геббельс, ведавший в то время отношениями с СССР. Более того, как это ни странным сейчас может показаться, он был последовательным их инициатором! Впрочем, в таком подходе была своя политическая логика.

Хотя официально после прихода национал-социалистов к власти в 1933 году Йозеф Геббельс возглавлял министерство пропаганды и народного просвещения, в его ведении были и задачи и военно-экономического характера. Они решались совместно с Советским Союзом в обход кабальных и унизительных статей Версальского мирного договора, навязанного Антантой Германии после ее поражения в Первой мировой войне.

Германия, вышедшая из Лиги Наций и Конференции по разоружению, обратила свой взор на восток, где СССР, развернувший индустриализацию страны, также испытывал негативное отношение со стороны стран Антанты, превалирующих в вышеуказанных организациях. На две трети вынесшая на своих плечах мировую войну, Россия не получила ничего, кроме разрухи, ощутимых территориальных и крупных людских потерь. Так что одним из факторов сближения и сотрудничества обеих стран были негативные для них итоги и последствия Первой мировой войны. Между Берлином и Москвой в двадцатых и в первой половине тридцатых годов прошлого века были хорошие отношения, а в СССР тогда работали тысячи высококвалифицированных немецких специалистов.

Что касается советских инженеров, командированных в начале тридцатых годов в Германию, то отношение к ним там было нормальным, в том числе и со стороны новых властей. Взять хотя бы такой факт: в 1933 году по официальному приглашению наши представители присутствовали на знаменитом ночном факельном шествии по Берлинскому стадиону. Оно было организовано по случаю прихода к власти национал-социалистов. В ярком свете прожекторов на фоне огромных флагов и транспарантов с зажигательной речью на стадионе выступил сам фюрер.

После возвращения Трофима Козлова из Германии его семья, в том числе и маленький Владик, жила в поселке Новокраматорского завода тяжелого машиностроения. Трофим Васильевич очень удивился, когда встретил здесь немецких специалистов, с которыми был знаком еще по работе на сталепрокатных заводах в Рурском промышленном районе Германии. Немцы запросто приходили в гости к Козловым, с некоторыми завязались дружеские отношения. Правда, потом, в сорок первом, отцу пришлось срочно провести ревизию в семейном фотоальбоме: отрезать фигуры немецких коллег из общих фотографий.

Заказ века

В Германии же, на заводах Круппа, с 1934 года выполнялся советский заказ века: прокатный пресс в 10 тысяч тонн, самый большой в мире. К этому проекту инженер Козлов имел самое прямое отношение, о чем говорит такой факт. 26 сентября 1934 года Трофим Васильевич получил из рук наркома тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе почетный знак №1384. На нем на фоне блюминга был выгравирован портрет советского вождя. Козлов-старший получил эту редкую для того времени награду за активное участие в строительстве Краматорского машиностроительного завода (Краммашзавода) им. Сталина. Вернее, кузнечнопрессового цеха, в котором к 1938 году был полностью смонтирован самый мощный и крупнейший в мире пресс, изготовленный на заводах Круппа с участием советских инженеров.

Об уникальности этого гигантского изделия можно судить хотя бы по тому, что для его транспортировки в разобранном виде потребовался целый товарный состав. Таким образом пресс доставили из Германии до Краматорска, а после начала войны демонтировали и вывезли на Урал, в Магнитогорск. Там его вновь собрали и сразу же приступили к производству особо прочной стали для артиллерийских орудий.

Примечательно, что по артиллерийскому прокату мы даже в первый год войны превосходили немцев. Причем от Круппа, что бы там ни говорили несведущие, советские оборонные заводы получали болванки для стволов артиллерийских орудий вплоть до 22 июня 1941 года. В Германии отец и его коллеги заказывали их прямо под диаметр наших противотанковых и гаубичных пушек. На советских заводах заготовки оставалось только подогнать, рассверлить.

Тщательно изучался и опыт немецкой и европейской танковой промышленности. Это в песнях тогда бодро распевали: «Броня крепка, и танки наши быстры…» На деле же до войны мы по танкам отставали. У нас таких машин тогда не было. Танки наши были намного слабее и по моторам, и по вооружению, и по другим показателям.

 Для чего, например, Трофим Васильевич поехал в Чехословакию? Там на заводе «Шкода» соорудили секретный конвейер, где делали моторы для танков. Продукция шла под грифом «моторы тракторные», а делали двигатели… для будущего советского танка Т-34! Потом производство этих двигателей было налажено и у нас. В первые два года войны Трофим Козлов как инженер-оборонщик, поработавший в Европе и многое повидавший там, с горечью говорил, что мы отбиваемся крупповской сталью. Так что от немецких танков наши пехотинцы и артиллеристы в начальный период войны действительно отбивались противотанковыми пушками и гаубицами, по иронии судьбы изготовленными из немецких же болванок на заводах Круппа.

Но вернемся в довоенные годы, в Германию. На сталепрокатном комбинате Круппа, в бригаде инженеров, где одним из руководителей был отец Владислава Козлова, во второй половине 1937 года развернулось соревнование за досрочный выпуск техдокументации к заказу. В один из дней вся техдокументация в виде десятка переплетенных томов на двух языках, русском и немецком, лежала на столе у Геббельса.

Когда по вызову рейхcминистра к нему явился Трофим Васильевич Козлов, то увидел в переплетенных томах, лежавших на большом письменном столе, множество закладок. Рейхсминистр, несмотря на громкие титулы доктора философии, известность писателя-драматурга и незаурядного журналиста, выглядел невзрачно: ростом мал, к тому же колченог. Но вблизи он источал мощнейшую энергетическую ауру. Взгляд пронзительных темно-карих глаз ближайшего сподвижника фюрера почти обжигал. Он вежливо предложил отцу сесть. А затем спросил, хорошо ли герр Козлов знает немецкий технический язык. Услышав, что удовлетворительно, Геббельс выверенными движениями рук стал открывать тома техдокументации на страницах, отмеченных закладками. Там были схемы и чертежи с соответствующими подписями и пояснениями.

Рейхсминистр знал то, чего русский инженер Козлов еще знать не мог. Хотя он заметил неадекватность подписей на обоих языках, сделанных к одному и тому же рисунку или чертежу. На многих страницах была видна (совершенно не в немецком стиле) поспешность, торопливость переводчиков и редакторов. Такая работа, оцененная на три с минусом, ранее пропускалась на других заказах, давая возможность монтажникам на советских предприятиях доводить изделие до рабочего состояния.

Однако Геббельс, вперив в отца жгучий взгляд своих демонических глаз, посетовал, что он, добросовестно представляя интересы германской стороны и дорожа ее репутацией, на это раз такую нечеткую документацию пропустить не может. И будто обращаясь не к собеседнику, а непосредственно к Кремлю, предложил советской стороне задержать в Германии инженера Козлова для завершения работы над технической документацией, не задерживая, однако, при этом отгрузку оборудования.

Трофим Козлов остался в Германии еще на несколько месяцев, работы было очень много. Домой он вернулся уже в 1938 году. И только тогда узнал то, что уже было известно именитому доктору философии. Отца Трофима Васильевича Козлова, бывшего полковника царской армии Василия Козлова (то есть деда Владислава Трофимовича), арестовали, необоснованно обвинив в заговоре против советской власти. Его осудили по 57-й статье − заговор против советской власти. Деда расстреляли 2 декабря 1937 года. Расстреляны были и два его сына, то есть братья отца (он был старший из них) − Павел, мичман с линкора «Марат», и Иван, колхозный зоотехник. В 1960-х годах все они были реабилитированы. Правда, надо признать, что, когда отец вернулся из Германии, никаких дел против него ни тогда, ни позже не возбуждали, никаких обысков с реквизициями в семье не было.

Посол ФРГ в Москве Йорк фон Штудниц, которого с академиком Владиславом Козловым связывает общий интерес к русской истории и к российско-германским отношениям, считает, что, поскольку компания по разоблачению «заговорщиков 37-го года» была выполнена, то поднимать дело Козлова уже было нецелесообразно – это стало бы ударом против самих себя. Другой приятель Владислава Трофимовича, Ярослав Башта, по должности посол Чехии в Москве, а по увлечениям – историк и нумизмат, считает, что человек не может иметь только отрицательные черты. Доктор Геббельс, отводя беду от русского инженера Козлова, поступил так, очевидно, из лучших побуждений. А может, у него были и другие соображения... Так что жизнь далеко не всегда укладывается в привычные для нас схемы.

Кстати, занимаясь изучением ранее неизвестных у нас документов, академик Владислав Козлов выяснил, что среди нацистских бонз рейхсминистр - единственный, кто был против войны с Советским Союзом, и единственный, пытавшийся достучаться до сознания фюрера с тем, чтобы заключить сепаратный мир с русскими. Свою аргументированную служебную записку на сей счет Геббельс пытался передать через Гиммлера, но тот ее положил под сукно. Сам же рейхсминистр патологически боялся Гитлера, потому и не решился это сделать непосредственно.

К довоенному периоду относятся сведения, что Геббельс был противником плана «Барбаросса» − нападения на СССР. Единственный среди всех фашистских заправил. Не потому ли, что он (не в пример другим высокопоставленным коричневым бонзам) хорошо знал истинное состояние дел в Советском Союзе. Ведь рейхсминистр как ближайшее доверенное лицо фюрера тогда лично курировал контрразведку, и все соответствующие документы и донесения агентов шли через него. Почему он и узнал, что репрессирован отец русского инженера Трофима Козлова.

В памяти его сына, именитого ученого академика Владислава Трофимовича, до сих пор живы воспоминания далекого детства. Было ему в ту пору годика три, но он на всю жизнь запомнил, как по ночам, часа в три-четыре, родители вскакивали с кровати и подбегали к окну. Потихоньку, чтобы его не заметили, Владик забирался на подоконник в своей комнате. Внизу, освещенная витринами магазинов, медленно проезжала черная машина. Она миновала подъезд, где жила семья Козловых, и остановилась у следующего. Люди в черном прошли в подъезд… Тут родители опомнились, увидели сына и водворили его в кровать. Так они вскакивали по ночам при звуках проезжающей машины еще целый год, пока отец не уехал в Чехословакию.

 Потом началась война, и новые трудности встали перед страной и перед семьей. Но в дальнейшем ни в малейшей степени сын полковника царской армии и его семья репрессиям не подвергались. Словно она была прикрыта от напастей каким-то магическим щитом…

Военная одиссея

Война застала Козловых в Никополе. Козлова-старшего назначили директором Никопольского будущего завода по производству марганца (одна из добавок к стали). Он организовал там нулевой цикл завода. Семья же переехала туда в апреле 1941 года. Но начальство да и люди думающие уже жили предощущеньем надвигавшейся военной грозы. Владислава Трофимовича перевели в Москву на должность директора Перовского станкопатронного завода. Семья тоже перебралась в Перово. Тогда же, в самый канун войны, по приказу свыше разобрали всю оснастку Новокраматорского завода. Знаменитый пресс, заказанный в Германии, с началом войны срочно переправили в Магнитогорск. Даже ящики сохранились те, в которых везли с крупповских заводов отдельные детали. Демонтаж произвели так, как у нас умеют, за одну-две ночи, погрузили в состав − и прямым путем в Магнитогорск. Там чуть ли не в чистом поле ударными темпами возвели новый завод. Сейчас это гигантское предприятие – Магнитогорский завод тяжелого машиностроения.

22 июня маленький Владик с няней гулял в парке, где они и услышали по радио речь Молотова о начале войны. А вечером к дому пришли солдаты. Дом стоял буквой П, а в середине большая цветочная клумба. В ней сделали глубокую штольню, и туда сложили все семейные реликвии, доставшиеся еще от деда. Картины в золотых рамах, фигуры из мрамора, фарфор, какие-то папки с документами…. Штольню закрыли рифленым железом и сверху положили дерн – замаскировали под клумбу. Пришла машина из НКВД, и отец вместе с чекистами поехал на завод. Они взорвали его! Это было все ночью. Часа в 4-5 приехал директорский «фордик», а в нем отец с главбухом. В машине – маленький сейф с самыми важными документами. На этом американском «фордике» рано поутру и выбрались из Никополя.

Первый день ехали по южной украинской степи. Это такая благодать, которая ну никак не вязалась с войной. Травы, над ними необыкновенное количество жуков. Но к вечеру мотор у хваленой американской техники забарахлил и вскоре окончательно заглох. Тогда бухгалтер побежал в ближайшее село. Купил там или «реквизировал» подводу с лошадью. Втроем сели на эту подводу, а водитель остался с машиной. И двинулись в ночь, в неизвестность.

А на другой день (было это 30 июня) на линии горизонта увидели немецких мотоциклистов. Владик испугался: а вдруг начнут стрелять! Но они, видимо, в бинокль разглядели, что на подводе два мужика и ребенок. И продолжали движение.

Ночью встретили разрозненные группы красноармейцев и вместе с ними перебирались через Днепр. За Днепром уже были сосредоточены какие-то серьезные войска. А вот дальше, пока три дня были в пути, никого не встретили. У отца были мандаты, вероятно, с какими-то мощными подписями, и через четыре дня все трое уже оказались в Москве. Отец сразу же на завод, в Перово…

Работа на Перовском заводе была уже отлажена, и отца в 1942 году перебросили в Сибирь. Там, близ станции Юрга, буквально с нуля среди тайги был построен завода по производству артиллерийских орудий большого калибра. Это были огромные орудия. Семья инженера Козлова, как и другие, жила в бараке. Там Владислав пошел в школу – в первый класс. А на стройке работали бывшие басмачи, выходцы из Средней Азии. Причем работали из рук вон плохо.

Все изменилось, когда пригнали первых немецких военнопленных. Особенно много их было после Сталинграда. Темп работ сразу возрос в 10 раз, и по качеству в 10 раз лучше стало. Военнопленные возводили стены. А уже орудия выпускали высококлассные рабочие. Это были эвакуированные из «Запорожстали», из «Донбасстали», из Краматорска, из Харькова. Готовая продукция высокого класса пошла на фронт в 1944 году. То есть спустя два года со дня, когда первый эшелон с людьми и оборудованием пришел на станцию Юрга…

В 1947 году отца вернули в Москву. А оттуда бросили на восстановление крупных промышленных объектов в Ворошиловграде (ныне Луганск) - вагоностроительного и паровозостроительного заводов. Но вскоре с инженером Козловым произошло несчастье. Он неудачно оперся о пресс и, поскользнувшись, ногой наступил на педаль. Его ударило молотом и снесло правую руку. Когда Козлов-старший выздоровел, его отправили на более легкую работу. В Белоруссию, на локомобильный завод. Это возле Могилева, семь километров в лесу. Тоже все поднимали с нуля. Когда завод восстановили, отца перевели в Ленинград, на Ижорский завод. Там тогда орудия крупного калибра делали.

А в 1950-м инженера Трофима Козлова отправили в Таллин, где он принял под свое начало завод двигателей. Это очень известное в советскую эпоху предприятие существовало еще до революции и производило двигатели для автомобилей. А новому директору надо было переделать завод под выпуск ракетных двигателей. Переделал! Наладили производство хороших двигателей и для самолетов, и для ракет. По окончании реконструкции отец стал замминистра по военному строительству Эстонской Советской Республики.

«С легкой руки Байбакова я выбрал Институт радиационной химии»

В 1955-1956 годах друг отца, с которым они вместе учились, Сабуров, вызвал отца в Москву и предложил перейти на новую работу. Мама очень не хотела ехать. Ведь в Таллине семье дали хорошую квартиру, быт наладился. Трофиму Васильевичу в столице предложили возглавить Госпром. То есть опять надо было все сначала начинать. Правда, обещали дать хорошую пятикомнатную квартиру. Но для начала семью поселили на дачу в ближнем Подмосковье. Роскошная дача, но летнего типа. Так прожили семь лет. Как известно, Хрущеву в ту пору противоборствовали Молотов, Булганин и другие, в том числе Сабуров и «примкнувший к ним Шипилов». Хрущев все-таки победил в той схватке. Но поскольку отец по роду своей деятельности был вне политики, то просто не было дальше продвижения. Он так и работал в Госплане у Николая Байбакова.

Владислав даже сам однажды встречался с Байбаковым и имел с ним беседу. Козлов-старший привел сына на свою работу, когда тот заканчивал учебу в Ленинграде, в университете по редкой в то время специальности − «Радиохимия». Это был спецфакультет, где занимались атомными проблемами. В частности, Владислав Козлов занимался ураном и торием. И это в студенческом-то звании! Об этом Владислав и рассказал Байбакову. Тот куда-то позвонил, и Козлову предложили на выбор три места. Он выбрал Институт радиационной химии.

Тут надо пояснить, что радиохимия – это химия изотопов высокой активности. А радиационная химия – это химия тех превращений в веществе, которые происходят под действием радиации. Так с легкой руки последнего сталинского наркома Николая Байбакова Владислав Козлов стал радиационным химиком и достиг в этой сфере больших научных высот и признания коллег в стране и за рубежом.

Я не мог не задать Владиславу Трофимовичу вопрос: как же он от радиационной химии перешел к истории и искусствоведению?

− Естественным путем, потому что с детства интересовался монетами, - объяснил академик Козлов. − Это мощный археологический материал по изучению истории. В монетах заложена информация о состоянии металлургии, и о механике процесса, и, наконец, об искусстве. Ведь некоторые монеты – это настоящие произведения искусства.

С монетами я начал общение раньше, чем с игрушками. Родился я в 1936 году, отца с нами тогда не было. Когда он приезжал из-за границы, то из кармана доставал горсть монет, а я ими занимался. И вот он увидел, как я жадно их рассматривал, и стал специально для меня привозить монеты горстями.

 Однажды мама сказала: «Игрушки ребенку привези». А игрушек тогда в стране не было, а если и были, то страшно дорогие. Он привез разные игрушки. Никакого интереса они для мальчика не представляли. Все игрушки лежали в углу. И, по словам мамы, он к ним не притрагивался. «Один раз ты целый день занимался танком, который отец привез из Чехословакии. Он двигался в разных направлениях и стрелял огненными искрами по типу зажигалки с кремнем. Очень эффектно. А потом ты поставил этот танк в угол и вернулся к своим монетам».

Еще раньше, чем Владислав научился читать, он умел монеты идентифицировать по атласу и по внешнему виду. Отец привез из-за границы роскошный атлас мировой нумизматики на немецком языке. Когда Владик научился читать, находил в атласе соответствующие страны, узнавал об их истории, географии, экономике, искусстве и литературе. В коллекции собралось достаточно много монет из Германии. Причем немецкие монеты до 1933 года были одного вида, а позже - со свастикой. Первое время они чеканили даже серебряные монеты. Потом перешли на алюминиевые. Постепенно количество монет достигло внушительной цифры. В Сибири у Владислава было уже свыше тысячи монет. Хранил он их в тщательно заштопанных носках.

В школьные годы Владислав очень любил рисовать. Прежде чем поступать в Ленинградский университет, сдал экзамены и в Академию художеств. Тогда она называлась Художественный институт имени Репина. Потом, когда Козлов встретился со всемирно известным Ильей Глазуновым, оказалось, что оба поступали в одно время.

Университет же Владислав выбрал еще и потому, что надо было как-то кормиться. В университете, да еще на спецфакультете, стипендия была в три раза выше, чем у остальных. Плюс талоны на питание. Потом выяснилось, что их не зря давали. Студенты уже с первого курса исследовали в лабораториях породы, которые в результате ядерных испытаний подверглись радиационному заражению на Новой Земле. 21 талон в месяц давали, и 21 день в месяц студент Козлов был сыт.

Тайны Тициана и Веласкеса

В Художественный институт имени Репина он был зачислен на вечерний факультет. Получил там хорошую подготовку, но полностью обучение не завершил. Что окончил по-настоящему, от первого курса до последнего, так это Строгановку. И тоже на вечернем. Это было, когда химик Козлов уже работал по своей университетской специальности в Москве. В Строгановке изучал общие дисциплины: живопись, рисунок. Ему очень хотелось познавать историю живописи, постичь тайны великих мастеров. Если Владислав копировал, скажем, картины Тициана, то как бы изнутри познавал творческую лабораторию великого художника. Одновременно Козлов написал диссертацию по химии, стал кандидатом химических наук.

В Строгановке ему очень симпатизировала профессор живописи. Она пообещала устроить старательному студенту допуск, позволяющий копировать с оригиналов в Третьяковке, Пушкинском музее, Эрмитаже. Особенно нравился Владиславу Веласкес. Веласкес, которого он вот уже 50 лет изучает. (Владислав Трофимович показывает мне копию «Сикстинской мадонны» Рафаэля. Он сделал ее маслом в 1960-х годах. За нее, кстати, коллекционеры предлагали очень большие деньги.)

Хозяин квартиры-музея комментирует интереснейшие фотографии: вот он с мэтром Ильей Глазуновым, а вот посол Соединенных Штатов Мэтлок, сидит здесь же, под этой картиной. Вот посол Великобритании у него в гостях. А это Маргарет Тэтчер. Она прислала свою фотографию с дарственной надписью: «Дорогому мистеру Козлову». Видите, обратный адрес − Даунинг-стрит, 10, то есть резиденция премьер-министра.

− А это посол Германии Эрнст Йорк фон Штудниц с женой осматривают мой домашний музей. А это посол Швеции с женой, мы обсуждаем создание будущего художественного альбома. На этом снимке − президент «Даймлер – Крайслер». Его жена – грузинка. Это я в Лувре рядом с портретом Ришелье. Очень хорошая работа. Я этот альбом посылал всем королевам Европы. Это портрет Елизаветы II, нынешней английской королевы. Он находится в Кенсингтонском дворце. А вот Елизавета I. Это тоже Елизавета. Но уже наша, русская − Елизавета Петровна. Это тоже копия Леонардо да Винчи, а здесь, внизу, видите, подпись: «Козлов, 1961 год».

Потом Козлов защитил вторую кандидатскую диссертацию – по искусствоведению, а позднее и докторскую. Химия, история, искусство – это как три ипостаси ученого. Или, если угодно, три жизни. И в каждой из них он реализовался. Как исследователь, новатор, а главное, подвижник. Во всех его начинаниях ученому помогает жена Инна Владимировна, кандидат химических наук.

Сейчас Владислав Трофимович работает над уникальным историко-художественным проектом – альбомом «Блистательная Европа». Это своего рода хроника Европы с XVIII века, ее связей с Россией через призму документов и живописи. В издании будет 9 разделов с двумя тысячами иллюстраций и архивных раритетов, в том числе из семейной коллекции Козловых. На 800 страницах − текст на русском, английском, немецком и французском языках. Дело, как видите, супермасштабное. Но и весьма затратное по средствам. Может, интерес к проекту подмосковного ученого проявят власти предержащие? Во всяком случае, академик Козлов трудится над реализацией проекта с энтузиазмом. И надеется на поддержку.

Владимир Рощупкин, заслуженный работник культуры РФ