Матросы в море −России апостолы.
Матросы в море −Закрыты все подступы.
В море открытом Пути все закрыты.
Закрыты все подступы Отвагой апостолов...
В. Кольцов
Эпиграф принадлежит Василию Ивановичу Кольцову, прошедшему через все пекла войны, выпавшие на долю морской пехоты. Их было шестеро - братьев-сирот. На ноги ставил их старший брат Феоктист. Из четверых двое, Харитон и Иван, погибли на войне. Сам автор эпиграфа, будущий профессор экономики, − инвалид войны. Феоктист партизанил в Воронежской области. Жену его на допросе замучили нацисты. На войне погибли племянники Петр и Иван, сыновья старшего брата Феоктиста. Так одна русская семья принесла в жертву Отчизне пять молодых жизней. В их родном селе Яблочное Воронежской области с войны не вернулись каждые трое из четверых крестьян. Шестой брат Егор не призывался на войну по возрасту.
Такая жертвенность и дает моряку Василию Кольцову святое право говорить об «отваге апостолов». Для него это не метафора, а реальность, и она, эта боевая реальность, не расходится со строгим богословием. Моряк Василий Кольцов, его братья и односельчане, как и тысячи их братьев в черных бушлатах, прошли испытание передним краем народной брани.
Указ Петра I о создании полков морской пехоты приходится на 1705 год. За триста лет существования этого бесстрашного рода войск он ни разу не знал поражения. Севастополь в Крымскую войну они покинули непобежденными, оставив после себя дымящиеся развалины. Но самые страшные и кровопролитные сражения на долю морской пехоты выпали в Великую Отечественную войну 1941-1945 годов. И в этой войне моряки внесли наиболее весомый вклад в спасение России.
Феномен морской пехоты и чудо его явления прояснились в 1941 году. 22 июня 1941 года немецкие самолеты атаковали Либаву (Лиепая), Виндаву (Вентспилс), Таллин (Ревель), Кронштадт − все морские базы. К этому времени у наркома Военно-Морского Флота 35-летнего Николая Герасимовича Кузнецова в распоряжении была только одна бригада морской пехоты в 5 тысяч штыков.
Через несколько месяцев, в разгар боев за Москву, флот выставил уже 500 тысяч бойцов морской пехоты. А 500 тысяч моряков по фактической способности можно сразу умножить как минимум на три.
Поразительно, но явление морской пехоты на поле боя не было предусмотрено никакими планами, и появление этого неукротимого морского братства на фронтах стало спасением для изнемогающих фронтов, шоком для немцев и головной болью для партийных верхов, понимающих сплоченность как казенно-казарменную нивелировку по принципу газонокосилки.
Час черных бушлатов пробил. У России никогда на суше не сражалось столько моряков.
Поначалу немцы не тронули гарнизон Моонзундского архипелага. Они отсекли острова и все силы бросили на главные военно-морские базы: Любаву и Таллин, где еще Николаем II были выстроены мощные форты.
Первый удар приняла Либава. Гарнизон дрался с упорством и ожесточением. Моряки своей стойкостью и наступательной дерзостью сцементировали и сухопутные части, превращая их в монолит. Глядя на моряков с их «полундрой», расправляли плечи и пехотинцы с пушкарями. Не отставала и морская авиация. Особенно прославились решимостью курсанты Военно-морского училища противовоздушной обороны. Они и стали возвестниками боевой силы «черных бушлатов».
Не менее яростным отпором встретили победителей Европы − части вермахта − защитники Таллина. В сражение включились танки, морская пехота, авиация, саперы. Немецкая 61-я пехотная дивизия, специально выделенная для штурма и захвата Таллина, истекая кровью, отползла от города, потеряв две трети личного состава. Это, конечно, не похоже было на западноевропейский театр военных действий. Авиация флота и зенитная артиллерия сбили над Таллином 25 самолетов люфтваффе.
Стопятидесятимильный переход кораблей из Таллина в Кронштадт стал трагическим эпосом. Порт покинули сто двенадцать вымпелов. Двадцать один транспорт и вспомогательное судно не дошли до Кронштадта.
Море за бортом кипело от взрывов. Непрерывно наседали немецкая авиация и вражеские субмарины. Залив был напичкан минами, как суп клецками. Особенную опасность представляли магнитные мины. Матросы, высадившись в шлюпки, руками отталкивали их от корпусов кораблей.
После захвата Либавы и Таллина немцы развернулись против двадцатичетырехтысячного гарнизона Моонзундских островов. Архипелаг называется Моонзундским по третьему по величине острову Моон в Рижском заливе. Самый крупный остров − Эзель (Сааремаа), севернее − Даго (Хиума). Напротив любимого курорта русских императоров Гапсала (Хаапсалу), самого теплого места в Эстляндии, между материком и Даго расположен небольшой, населенный шведами остров Вормси. Остров сторожит вход в залив с Балтийского моря. Батареи, казематы и форты на этих островах были возведены русскими инженерами Императорского флота.
Бои за Моонзундский архипелаг − гордость нашей военной истории. Защитники островов были представлены стрелковой бригадой береговой бороны, шестью инженерно-строительными батальонами, частями береговой артиллерии и противовоздушной обороны, личным составом катеров и островной авиацией. Они были отсечены от Родины и всего света. Линия фронта проходила в 400 верстах от архипелага под стенами героического Питера. С императорских времен острова грозно щетинились стволами орудий. Береговая артиллерия состояла из шестнадцати батарей. Только на островах Эзель и Муху стояло сорок орудий калибром от ста до ста восьмидесяти миллиметров. На островах Даго и Вормси − еще двадцать таких же пушек. Всего более шестидесяти стволов, держащих под прицелом все подступы к островам. Гарнизон островов, которым командовал генерал-лейтенант А.Б. Елисеев, располагал еще двенадцатью самолетами-истребителями, шестью торпедными катерами, семнадцатью тральщиками и различными вспомогательными судами.
Этот гарнизон сразу же осознал свою стратегическую миссию − оттянуть на себя как можно больше отборных вражеских сил, чтобы помочь Москве и осажденному Ленинграду. Одновременно все защитники осознавали свою обреченность. Здесь-то и проявился дух Петровской морской пехоты, которой весело в бою, причем чем страшнее, тем веселее. От этого веселья ужас охватывал немцев. Моряки не собирались отсиживаться за бетонными колпаками. Они искали боя. Но у немцев был еще силен победный потенциал, была вера в победу − за ними была поверженная Европа.
Высшую боевую дерзость, как всегда, проявили моонзундские катерники. Наша авиационная разведка с островов обнаружила в море крупный немецкий транспортный караван в сорок восемь вымпелов. Транспорты шли в охранении эсминцев, сторожевиков, торпедных катеров и истребителей. На борту у немцев − танки, войска, боеприпасы. 13 июля 1941 года отряд моонзундских торпедных катеров под командованием В.П. Гуманенко бросился наперерез немецкому транспорту.
Поначалу немцы приняли русские катера за свои. Им и в голову не могло прийти, что их охраняемые суда могут быть атакованы. Два часа на предельных скоростях катера догоняли немецкий транспорт. Гуманенко велел катеру Алексея Афанасьева вырваться вперед и поставить дымовую завесу, чтобы лишить противника возможности вести прицельный огонь. Затем катера Афанасьева и Иванова атаковали транспорт. Выскочив из-за стены дыма, они обнаружили, что находятся посредине двух колонн транспорта и все пулеметы, зенитки и стволы пушек направлены на них.
До кораблей врага с обеих сторон было не более трехсот метров. Их могли расстрелять в упор. Катерники расторопно дали два метких торпедных залпа, и два транспорта, окутанные дымом, накренившись, стали тонуть. Еще две торпеды, разорвав борта немецкого миноносца, потопили его. Поразительно, но катера вернулись на базу без потерь. Совинформбюро восторженно сообщило всей стране о победе моряков Моонзунда.
Вскоре катера Афанасьева, Белугина и Иванова разбили немецкий караван в Ирбенском проливе. В том бою им помогла своими шестипудовыми снарядами 315-я дальнобойная береговая батарея.
26 июля 1941 года, когда немцы уже сомкнули кольцо вокруг Ленинграда, три наших торпедных катера под командой капитан-лейтенанта Сергея Осипова начали охоту за вооруженным до зубов караваном немецких двадцать шесть вымпелов. Их охраняли два миноносца, четырнадцатьсторожевиков, тральщиков и торпедных катеров. Наши морские летчики сразу подожгли один транспорт. Он задымил, раскрыв тем самым местонахождение всего каравана.
Бурно вспенив воду за кормой, тройка наших катеров ринулась на немецкие корабли. По пути они стремительно атаковали группу немецких катеров, шквальным огнем крупнокалиберных пулеметов сломив их волю сопротивлению. Под прицельным огнем противника Афанасьев вновь дерзко поставил дымовую завесу, укрыв за ней наши суда. Катер мичмана Жильцова, вылетев из-за стены дыма, двумя снарядами пустил ко дну вражеский миноносец. В другой миноносец всадил две торпеды катер Бамова. Афанасьев тем временем успешно атаковал сторожевик и тральщик. Транспорты немцев в панике повернули назад.
В течение августа-сентября по приказу наркома флота Н.Г. Кузнецова летчики морской авиации с тяжелых бомбардировщиков дальнего действия наносили бомбовые удары по Берлину, взлетая с острова Эзель. Первую бомбардировку 8 августа 1941 года осуществила группа полковника Преображенского, за что ему и еще четырем офицерам впоследствии было присвоено звание Героя Советского Союза.
Еще 29 июня 1941 года защитники архипелага получили приказ наркома Кузнецова: «Эзель и Даго оборонять при всех условиях обстановки на сухопутном фронте... Деритесь за каждую пядь земли в любых условиях возможного окружения. Уверен, что командиры, бойцы выполнят свой долг перед Родиной».
Истерзанная под Таллином 61-я дивизия немцев, восполнив потери в личном составе, была брошена на Моонзундский архипелаг. 8 сентября она попыталась захватить остров Вормси, но была отбита моряками-добровольцами с береговых батарей. Тогда немцы полезли с севера острова. Одна штыковая контратака моряков сменяла другую. Фашисты перенесли удар на остров Муху, подбираясь к Эзелю. 13 октября наши катерники пустили ко дну три транспортных судна. Немцы усилили натиск, и наши части были переведены с острова Муху на Эзель. Враг усиленно бомбил береговые батареи, взяв все острова в кольцо осады. Защитники бились за каждый клочок земли. Немецкие офицеры уже разглядывали в бинокли Москву, а в глубоком их тылу насмерть дрался целый архипелаг.
Защитники Эзеля получили из Ленинграда телеграмму: «За вашей борьбой с фашистской сволочью внимательно следим. Гордимся вашими успехами. Отличившихся представляем к правительственным наградам. Крепко жмем ваши руки. Жуков. Жданов».
С острова в ответ: «...Мы прижаты к воде. Отступать некуда. Помощи тоже не ждем. Если удастся, будем мелкими группами пробиваться на материк. Настроение здоровое…»
Тем временем командование обороной Эзеля перебазировалось на Даго, взрывая оставленные батареи. 4 октября Москва приняла сострова Эзель открытую радиограмму: «Радиовахту закрываю. Иду в бой. В последний бой». На вопрос, что делается на острове, последовало: «Прощайте, прощайте…»
Часть моряков пыталась на шлюпках, плотах и катерах переправиться через Ирбенский пролив на материк и продолжить борьбу в тылу. Добрались до берега единицы, но ни один моряк не сдался.
Комендант гарнизона Моонзунда послал 5 октября телеграмму командованию Балтфлота: «Защитники Эзеля сорок пять раз ходили в рукопашную. Последние группы у маяка Сырве ведут бой. Мы заявляем всему советскому народу и Правительству, что личный состав отдал все для защиты Родины».
Моонзундский архипелаг был отрезан от Большой земли в середине июля. После этого защитники островов еще два месяца дрались в полном окружении. 25 сентября Ленинград дал для них по радио специальный концерт. Здесь моряки создали новый тип боя для будущих поколений. В сухопутной стратегии считалось, что флот призван обеспечить фланги армии. На Моонзунде, как и на полуострове Гангут (Ханко), и на всех ответственных участках блокадного Ленинграда, моряки, сцементировав разнородные силы, с помощью своей артиллерии, авиации и морских стрелковых бригад сыграли решающую роль в основных военных действиях. Здесь уже армии пришлось обеспечивать выдвинутые фланги флотских соединений. Моонзунд и Ханко стали прообразами будущих войн с главенствующей ролью флота на всех военных театрах.
Противник продвигался от острова к острову ценой неимоверных потерь. Батареи были их головной болью. Морские пушкари приводили немцев в отчаяние − фашисты не жалели сил, чтобы заставить замолчать береговую артиллерию. В течение июня, июля и всего августа дальнобойные батареи не позволяли немцам входить в Рижский залив через Ирбенский пролив. Можно понять бешенство немцев, которые заняли всю Латвию и Эстонию, но не могли пройти через Ирбены. Когда система охлаждения выходила из строя, мощные стволы орудий раскалялись добела.
Особенно досаждала врагу 44-я береговая батарея, топившая десантные корабли.
Когда немцы вплотную приблизились к ней, моряки лейтенанта Логунова штыками отбросили врага. Но все же пришел час, и командир батареи Катаев сообщил в штаб: «Нахожусь в окружении. Противник занял городок. Всюду бой. Подвергаюсь обстрелу. Бомбит авиация. Коды сжигаю. Давайте открыто...»
Пришлось оставить большую часть острова Даго. Гарнизон отошел на последний оборонительный рубеж из двенадцати дотов, пересекавших девятикилометровый рубеж полуострова Такхуна. В. Кольцов пишет: «Мы уже сорок суток вели неравный бой с превосходящими силами противника. К 17 октября в наших руках оставался лишь небольшой выступ Такхуна, здесь собрались последние защитники Моонзунда. Главную огневую силу составляли 316-я береговая 180-миллиметровая батарея, в которой я служил дальномерщиком, и 26-я батарея со 130-миллиметровыми орудиями. Этих сил было ничтожно мало. Отстоять свой рубеж им было совершенно невозможно. Мы знали об этом, но приказ наркома флота «Стоять до последнего!» встретили с полным пониманием. И бились, конечно, насмерть».
Бои шли круглосуточно. Немцы пытались завладеть последней крепостью Лехтма, чтобы лишить остатки бойцов надежды на эвакуацию. Моряки взорвали орудия фортов. Батареи окружены немцами с трех сторон. Четвертая сторона − холодное осеннее море. Остатки моонзундцев с ранеными, женщинами и детьми грузились на катера, присланные с полуострова Ханко, что на севере Финского залива. На рассвете кончилась переправа. Плавсредств − крохи. Василий Кольцов решил добираться на бревне до шхуны. Волна выбила бревно. Мимо проплывала последняя лодка. Гребец крикнул ему: «В лодку я тебя не возьму, видишь, как она перегружена. Если сможешь держаться за корму, прихвачу». Выбора не было. Так Кольцов оказался окоченевшим на борту шхуны «Мария», которой, как и другим катерам, предстояло через бомбежки, мины и шторм пробиваться к полуострову Ханко, последней непокоренной русской крепости вокруг Кронштадта. Последние защитники Даго дали клятву. Вот строки из нее: «Мы, моряки Балтийского флота, находящиеся на острове Даго, в этот час клянемся нашему Правительству и партии, что мы лучше все погибнем до единого, чем сдадим наш остров»…
Собрание проходило на 316-й батарее 21 октября 1941 года.
Последний бой на острове Даго шел между валунами, среди прибоя, когда наши суда уже ушли за штормовой горизонт. Погибли все. Последним отстреливался белорус Николай Чиж. Он кинулся к маяку. Запер за собой железную дверь и поднялся на смотровую площадку. Немцы хотели взять матроса живым, но он со словами: «Моряки не сдаются!» - бросился на валуны. Командир немецкой дивизии запретил убирать тело матроса.
Три дня к прибрежным валунам приводили немецких солдат, чтобы показать им, как надо драться до конца.
Кольцов писал о герое:
За Русь погибшая братва
Мне завещала честь не зря,
Без чести жить и мне нельзя.
Последний шаг... И чайкой взлет
В бессмертье был его полет.
Архипелаг Моонзунд защищали 24 тысячи отборных бойцов. Они в момент наступления на Ленинград и Москву сковали более 50 тысяч штурмовиков. С мыса Такхуна успели перебраться на полуостров Ханко 570 человек, раненых, контуженых, больных. Крепость Моонзунд сражалась в окружении до 21 октября 1941 года − все первые четыре месяца войны.
Другая морская крепость − Ханко − сражалась в окружении еще две недели, где каждый день, как месяц. Ширина полуострова на границе с Финляндией составляла 4 версты. Финляндия вступила в войну 25 июня 1941 года. На следующий день Ханко подвергся жесточайшему обстрелу. Гангут принял священную вахту. Гангутцы стали круглосуточно зарываться в землю. Кто не сражался на передовой, не нес вахту, врубался в скалы и строил дзоты. Только подземных складов возвели четыре сотни и столько же дзотов (деревоземляных огневых точек). Прорыли 100 верст траншей и два противотанковых рва через весь перешеек.
Гангут стал неприступен. К полуострову примыкали еще скалистые острова разной площади. Самые крупные из них гангутцы превратили в крепости. Гарнизон Гангута составлял 25 300 человек.
165 дней они держали оборону, выдержав 36 приступов. Но моряки не были бы моряками, если бы они только защищались. Наступательный дух гангутцев переваливал за стены крепости. Батареи противника били с острова Хорсен по Ханко почти в упор. Моряки решили отнять у врага и орудия, и остров Хорсен. Возглавил моряков потомственный донской казак Борис Митрофанович Гранин − любимец моряков. Его отец в Первую мировую войну был награжден тремя Георгиевскими крестами. Капитан Гранин создал из шестисот отборных моряков-десантников четыре штурмовые роты, нечто вроде морского спецназа. Они захватили остров Хорсен неудержимым натиском. Затем моряки-десантники в упорном ночном бою захватили остров Старкен. 17 июля гранинцы, возглавляемые А.С. Кузьминым, очистили от противника острова Хесте, Ленкольм, Вракхольм и Трислум.
31 июля 1941 года сам Гранин возглавил десант на стратегически важные острова Гуннхольм и Эльмхольм. Особенно упорные бои шли за остров Гуннхольм.
Начальство требовало, чтобы десантники в бою надевали каски для защиты от осколков. Но даже их любимый командир Гранин был бессилен. Матросы надевали каски, доходили в них до шлюпок. Затем, сложив их на берегу, доставали припрятанные бескозырки и шли в бой. Бескозырка, как и тельняшка, была священным символом морского братства.
Нарком флота Н.Г. Кузнецов вспоминал: «...За годы войны между пехотинцами и моряками сложилась нерушимая дружба. Моряков отличало только одно: в атаку они шли, расстегнув ворот гимнастерки, чтобы видна была полосатая тельняшка. Да еще иногда, в трудную минуту, вытаскивали милые сердцу помятые бескозырки».
Без политруков моряки могли обойтись, но вот без боевого офицерства своего они были бы обезглавлены. Особенно это относилось
к таким офицерам, как капитан Борис Гранин, выпускника Севастопольского военно-морского училища береговой обороны. Уже в «зимнюю войну», то есть Финскую кампанию, Гранин водил по тылам морские дивизионные отряды лыжников. На Гангуте Гранин был живой легендой. Ему Гангут был мал. Он развивал перед друзьями план захвата всех финских островов, с тем чтобы с боями пройти по всей территории Финляндии на соединение с нашими моряками в Мурманске. Там балтийцы могли быпобрататься с североморцами. Такой, поистине петровский замах моряка Гранина говорил о морском боевом превосходстве над противником, несокрушимом народном духе. Ясноглазый храбрец носил бороду, чтобы скрыть молодость. Моряки были готовы идти за ним в огонь и в воду, вплоть до Мурманска.
За три дня до нашего контрнаступления под Москвой в Кронштадте получили от командующего войсками на Гангуте следующую телеграмму: «2 декабря. 18 часов. Кронштадт. Военно-морскому Совету флота. Все погружены. При отрыве от противника убитыми потеряли одного бойца. База Ханко не существует. Вахту Гангута закрываю».
Суда уходили ночью до острова Гогланд через минные поля. День стояли на рейде Гогланда, а в следующую ночь достигли Кронштадта.
Когда последний корабль покидал Гангут, командование просило моряков продержаться на острове еще несколько дней.
Гангутцам повезло в сравнении с судьбой защитников Моонзунда. Для эвакуации на Ханко прибыло 88 судов разного типа. Из них 25 судов погибли на переходе от мин. Из 27 809 человек до Кронштадта добрались 22 822 человека. За гангутцами из Кронштадта нарком Кузнецов послал самого командующего Балтийским флотом вице-адмирала В.П. Дрозда. Ночью 2 декабря корабли сняли с острова Осмусар последний арьергард из тысячи с лишним моряков и бойцов стрелковых бригад.
На одном из последних переходов на минах подорвался турбоэлектроход «Сталин», на котором находились 5589 человек. Спасти удалось только 1740 человек. Спасали в шторм, среди разрывов мин и снарядов. Крещение в этой купели прошел грудной младенец Боря Богданов. Его отец, умирая, просил назвать сына в честь Гранина − Борисом. Малютку из воды вытащили вместе с его матерью Любой. Морские пехотинцы сделали маленького Борю сыном морпехов. В самые голодные дни блокады моряки отрывали от своих пайков и доставляли этот драгоценный подарок по льду из Кронштадта на Васильевский остров, где жила Люба Богданова с малышом.
Давно наступило время, когда ни один школьник России не должен иметь права рассчитывать на аттестат зрелости, если он не может дать ясного и толкового ответа о ходе основных битв Великой Отечественной войны. Что касается нашей темы − битвы за град Петра, то следует помнить любознательному школьнику, что битва за невскую твердыню длилась ровно тысячу сто двадцать пять дней. Мы уже говорили о сражения на дальних подступах. Во-первых, это Либава, где немцы впервые в ужасе назвали морскую пехоту «черной смертью». Затем сражение за Таллин и переброска наших кораблей в Кронштадт. Потом эпические сражения за Моонзунд и Гангут. Наконец, непосредственная битва за святой город на Неве.
Одних только сибирских дивизий дралось на Ленинградском и Волховском фронтах до сорока. Все они сформировались в трех военных округах Сибири, а именно: в Сибирском, Забайкальском и Дальневосточном. Даже через 60 лет не осмыслена и замалчивается исключительная роль сибиряков в битве за Ленинград. Сорок закаленных и стойких дивизий − это силища. Совершенно замалчивается роль бригад морской пехоты в битвах за свою морскую столицу и колыбель моряков-артиллеристов, подводников и флотских летчиков.
У 900-дневной битвы под Питером были три своих великих боевых узла, три плацдарма, три «Мамаевых кургана», если сравнивать со Сталинградской битвой.
Каждый школьник, студент или курсант, даже если его разбудить среди ночи, должен назвать эти три высоты, три беспримерных плацдарма − это, во-первых, Ораниенбаумский плацдарм, во-вторых, Невский пятачок, или Невская Дубровка, и, наконец, в-третьих, невиданная в мировых войнах Дорога жизни.
Начнем с Ораниенбаумского плацдарма, который занимал выступ материка напротив Кронштадта на берегу Финского залива от Керново до Ораниенбаума и расположенного рядом Петергофа − любимой резиденции Петра I. Здесь он любил стоять на берегу и смотреть, как плывут в его святой град иностранные суда. Плацдарм тянулся на 50-60 верст в длину и 25 верст в глубину. Удерживался весь период от сентября 1941 по январь 1944 года.
Наша 8-я армия при поддержке бригад морской пехоты, поддержанная 345 орудиями корабельной и береговой артиллерии, остановила немцев на внешнем обводе плацдарма на рубеже населенных пунктов Керново и далее Лубаново, Терентьево, Горлово, Петергоф и создала оборону по означенной линии.
После ухода 8-й армии для защиты Ораниенбаумского плацдарма была создана Приморская оперативная группа фронта на базе 19-го стрелкового корпуса. Моряки-защитники назвали плацдарм Малой землей. Это название потом будут использовать десантники-черноморцы. Сорок километров из пятидесяти держали бойцы 5-й и 2-й бригад морской пехоты. Плацдарм стал кровным делом моряков. Во-первых, он защищал фарватер, который вел в Питер. Во-вторых, заслонял крепость Кронштадт − главный ключ в обороне невской столицы. Моряки защищали пролив, морскую крепость, морскую столицу, наконец, морской берег, но при этом подчинялись сухопутным генералам, не понимавшим ни моряков, ни морских особенностей прибрежной войны, тем генералам, которые проиграли в отличие от моряков все сражения 1941 года и пустили врага к Москве и Ленинграду.
Черная форма моряков, помноженная на их дерзкую неудержимость, вызывала ужас немцев. Именно эту святую символику неукоснительно, упорно и злонамеренно истребляли партийные органы. Они буквально сдирали с моряков бушлаты. Те сохраняли втайне тельняшки, ремни с якорями и бескозырки. Лишение доблестного воинства их традиционного и овеянного славой облачения − дело и преступное, и репрессивное. Моряки не смирились и берегли морские реликвии. Они даже на ватные штаны натягивали брюки клеш. Их безжалостно уравнивали. Сначала морские бригады лишали слова «морской», затем, чтобы уничтожить память бригады, переформировывали в стрелковые дивизии.
Нарком Кузнецов вел одинокую, но богатырскую борьбу со всеми органами власти, чтобы спасти моряков от смирительной уравниловки.
До конца войны «кирзовые» маршалы не могли смириться с памятью о превосходстве моряков в бою.
Так же, как и моряков, третировали партийным катком десять десантных бригад.
Как свидетельство тайной и беспощадной борьбы с морской удалью и особостью осталось при былинном бесстрашии и святое самопожертвование моряков, когда они гибли целыми батальонами, но не отдавали ни пяди, осталась позорно скромная оценка их ратного труда.
По итогам войны на Балтике только одиннадцати морякам присвоено звание Героев Советского Союза. Иногда казалось, что власть боится моряков больше, чем немцев.
Следующий легендарный плацдарм морской славы − это Невская Дубровка.
8 сентября 1941 года немцы атаковали Шлиссельбург у истоков Невы − древний Орешек новгородцев. Петр вернул России Шлиссельбург. Теперь захватом этой ключевой крепости немцы окончательно замкнули кольцо окружения вокруг Ленинграда. Немцы за всю войну не смогли форсировать Неву и перейти на правый берег. Может быть, они могли бы перейти Неву, но их сдерживала возможность тяжелых потерь. Последняя, как правило, не принималась в расчет советским командованием. В ночь на 20 сентября 1941 года части Ленинградского фронта форсировали Неву в районе станционного поселка Невская Дубровка. Перед переправой скрытно сосредоточили 2 тысячи саперных лодок и 30 мотоботов и самоходных барж. Повесив «осветительные фонари» в небе и ослепляя прожекторами, немцы шквальным огнем и штурмовиками сделали Неву кровавой рекой.
Мы повторяли одну попытку за другой, не считаясь с потерями за всю войну было еще место на земле страшнее Невского пятачка. Зацепиться за левый берег удалось только через шесть дней у деревни Пески. Непрерывные жесточайшие бои шли до 8 октября. На «пятачок» в две версты длиной и глубиной в семьсот метров было переброшено до 20 тысяч солдат, матросов и офицеров. Круглосуточно шли бои до конца апреля 1942 года, когда начался ледоход и плацдарм оказался отрезанным. Когда Нева очистилась, наши вернули себе плацдарм на Невской Дубровке. Немцы перед плацдармом построили себе долговременные укрепления. «Пятачок» −это плоская, голая песчаная местность... Каждый снаряд поднимал тонны песка и перемешивал траншеи и окопы. Наши ютились в продуваемых шалашах из веток. Боеприпасы и пищу переправляли из-за Невы, если не топили снабженцев. Когда переправлялись по льду, то раненых не давали убирать немецкие снайперы.
Невская Дубровка − это ад даже в сравнении с самыми жестокими плацдармами всей войны. Немцы дрались за него со всем упорством. Дело в том, что от «пятачка» до железнодорожной станции Мга всего два километра по лесу. Поэтому «пятачок» был взведенным курком у виска германской группировки «Север». Один бросок, захват Мги нашей армией - и блокада разорвана. Мы выходим к системе железных дорог от Мги на всю страну. Иногда сутками не бывало во рту и маковой росинки. За водой ходили к Неве только ночью. Одна 45-я стрелковая дивизия генерала А. Краснова потеряла на «пятачке» 15 тысяч человек. Здесь никому не понадобился приказ №227 («Ни шагу назад!»). Где дрались моряки, и не нужны были такие приказы. 4-я бригада морской пехоты, непрерывно пополняясь, дралась за плацдарм все дни блокады. В ноябре 1941 года три батальона моряков с полной выкладкой прошли марш-броском 30 километров от Ленинграда и вступили в бой на «пятачке». Эти три батальона состояли из обстрелянных моряков Моонзунда и Гангута. На «пятачке» дрался и бывший подводник Владимир Путин − отец второго Президента России. Любого солдата или матроса, прошедшего через ад Невской Дубровки, можно было бы смело награждать орденом Славы или даже званием Героя Советского Союза. Здесь дрались храбрейшие из храбрых.
Третий плацдарм мирового класса − это Дорога жизни. Единственная
военно-стратегическая магистраль, которая соединяла отрезанный Питер со всей страной. Дорога шла по льду Ладожского озера длиной 30 километров от Кобоны до Кокорева. В навигацию дорогу обеспечивали корабли Ладожской военной флотилии и суда Северо-Западного пароходства. От порта Новая Ладога до Кобоны так называемая большая трасса − 135 километров и малая, до порта Осиновец − 35 километров. Первые суда вышли из Лодейного Поля, первой верфи Петра I, 3 сентября 1941 года. Немцы 8 сентября, заняв Шлиссельбург, замкнули кольцо блокады. Через четыре дня по Ладоге перевезли в Питер 800 тонн зерна, а сторожевой корабль «Пурга» доставил 60 тонн боеприпасов. Лед стал 22 ноября 1941 года. И по льду пошли сплошным потоком грузовики под огнем. За первую зиму по льду переправили шесть стрелковых дивизий и одну танковую бригаду. В первую зиму эвакуировали 539 400 человек и 3700 вагонов промышленного оборудования и культурных ценностей. За весь период блокады по Дороге жизни перевезено 1 615 000 тонн грузов и эвакуированы 1 376 000 человек.
Секретарь горкома А.Кузнецов и Ю.Жданов каждый день занимались Дорогой жизни. Для охраны трассы был выделен стрелковый полк. На обоих берегах Ладоги и на острове Зеленец поставили сильные зенитные батареи. Через каждые три километра − скорострельные пушки, через каждые пятьсот метров − многоствольные зенитно-пулеметные установки. Летчики Балтийского флота охраняли небо над Дорогой жизни. Немцы непрерывно бомбили Осиновец, Кобону и Новую Ладогу. За лето 1942 года по дну озера под обстрелом уложили электрокабель с Волховской ГЭС и бензопровод. На Дороге жизни прославились солдаты, моряки, летчики и самоотверженные водители грузовиков. Дорога жизни спасла от голодной гибели и прорыва блокады святой град Петра Великого, который незримо присутствовал в полках, школах, училищах, заводах, кораблях, которые он сам даровал России.
Командующий Ленинградским фронтом генерал Л. Говоров приказал бросить в тыл немцев западнее реки Наровы, в районе деревни Мерекюла, батальон морской пехоты с тем, чтобы моряки оттянули на себя побольше сил противника и облегчили задачу нашим наступающим дивизиям. Для этой цели выбрали спаянный и обстрелянный батальон моряков из Кронштадта. Их перевели на остров Лавансааре, а оттуда на бронекатерах в ночь с 13 на 14 февраля 1944 года перебросили к эстонскому берегу. Немцы открыли по десанту ураганный огонь. Наша морская артиллерия вступила в батарейную схватку. Морские пушкари гасили немецкие прожектора. Два бронекатера были потоплены. Остальные увезли на Лавансааре 35 раненых и 9 убитых моряков. В ледяную воду прыгнули 517 моряков с полной выкладкой. В лес углубились 432 бойца. Перед высадкой моряки давали клятву: «Мы, бойцы автономного батальона 260-й бригады моряков-балтийцев, погибаем только героями, но прежде, чем погибнуть, мы докажем преданность нашей Родине! Если погибнем, то наши имена все равно будут существовать и числиться в нашей части и их будут выкликать везде, чтобы наши братья по оружию брали пример с нас!»
Судя по казенному пафосу клятвы, она − плод перестраховки особистов и политруков. Ни в Моонзунде, ни в Либаве, ни на Гангуте, ни под Москвой, ни в Сталинграде морякам не нужны были клятвы с подписями. Итак, в бой в полном окружении в зимнем лесу выступили 432 отборных десантника. Сейчас этот отряд назвали бы спецназом. Десант выполнил задачу до конца. В деревне Мерекюла они разгромили штаб немецкой дивизии, чем привели немцев в бешенство. Противник бросил против моряков части СС, штурмовую авиацию, танки. Вел десант комбат майор Степан Маслов. Продвигаясь с боями, роты моряков из-за промокшей радиоаппаратуры и повреждений теряли связь друг с другом. Но моряки, неся раненых на себе, упорно двигались к конечному пункту операции − Лаогне. Тяжело раненные при приближении немцев взрывали себя гранатами. Этот батальон смертников выполнил задачу и полег в боях. По непонятным причинам части 2-й ударной армии вовремя не пришли им на помощь. На поиски десанта высылались самолеты-разведчики. Бои шли непрерывно − днем и ночью. Из 432 морских пехотинцев к своим пробились только пять человек.
Командующий фронтом генерал Говоров оценил действия морского десанта: «Высаженный в районе деревни Мерекюла десант выполнил свою задачу тем, что отвлек значительные силы врага от обороны западного берега реки Наровы и тем самым значительно облегчил выполнение боевой задачи дивизиям Ленинградского фронта по захвату и расширению плацдарма». Вот и все. Генеральская бездушно-казенная отписка. И это − 432 богатыря, дравшихся в окружении как львы. Только от этих 432 мужчин мог народиться сильный и наступательный народ. Еще и клятву дал писать перед высадкой. В октябре 1945 года было создано 25 Отдельных морских стрелковых бригад и 10 бригад морских стрелков без обозначения «Отдельная». К этому времени уже 100 тысяч морских пехотинцев дрались за Ленинград на ближних и дальних подступах. Ну так создайте из этих бригад морские корпуса, отдайте их в ведение наркома Кузнецова и ставьте их в пример всем войскам! Нет. Уравниловка была не просто политикой, но и сверхстратегией. Уверен, если бы адмирал Кузнецов бросил в тыл десант моряков, он лег бы костьми, но нашел бы их, встал бы плечом к плечу. Братство «черных бушлатов» стало главным откровением войны. Они сознательно чувствовали, что являются выразителями народной души. Отсюда благородная приверженность к морской символике и презрение к опасности.
Я поклонился Балтике, с судьбой нелегкой Балтике.
Она матросским подвигом жизнь на Неве спасла.
Я поклонился Балтике, в боях могучей Балтике,
За службу ее верную с времен еще Петра.
В. Кольцов, морской пехотинец.
Всеми флотами было высажено более ста десантов общей численностью около 330 тысяч человек.
Маршал Жуков: «Десантные отряды моряков неоднократно высаживались в тыл противника. Везде и всюду они проявляли чудеса храбрости, высоко держали честь и достоинство Советского Военно-Морского Флота. Блестяще действовали стрелковые бригады, сформированные из моряков Балтики в начале сентября».
100 тысяч моряков дрались за Сталинград. На Мамаевом кургане прославилась 92-ябригада морской пехоты. Много моряков цементировали под Москвой и в Сталинграде бесстрашные сибирские дивизии, которые ставили на прорывы и против частей СС. В ударной стотысячной армии генерала Малиновского, которая не позволила Манштейну деблокировать Паулюса, служили 20 тысяч моряков. Это даже не легированные заготовки, а сама броня. Моряки всегда дрались на острие. Их присутствие на передовой вселяло в противника непреодолимую тревогу. Наши части, дравшиеся рядом, преображались и
не позволяли панике смять их ряды. В присутствии бесстрашных и озорных моряков-пехотинцев казалось, что их стало вдруг много и они не подведут. Морской фермент делал все битвы особо ожесточенными и наступательными. Писатели не уловили дух битвы, который менялся с присутствием моряков. В Литературном институте этому не учили.
Ни одной страницы в истории войны нельзя понять без роли пограничников, не отдавших без боя ни одной заставы, без деяний сибирских дивизий − лучшей в мире пехоты, без моряков и без десантников, бригады которых стали стрелковыми дивизиями. Десантники всю войну как святыни берегли десантные знаки различия и синие береты. В самую жуткую минуту Сталинградской битвы появилась прославленная 13-я гвардейская дивизия Родимцева, которая спасла всю битву. Ядро его дивизии составляла бригада парашютистов, пополненная в Сталинграде сибиряками. Хотелось бы знать, куда девалась одна из лучших дивизий войны в период, когда Министерством обороны управлял десантник Грачев? Особо «кирзовые» генералы третировали летчиков − тогдашних национальных героев. Сначала с них содрали регланы, потом обули в сапоги, а позже лишили даже пилоток, которые от слова «пилот». Потери они несли ужасающие. У нынешнего дважды Героя Советского Союза маршала авиации, штурмовика Ефимова в выпуске было сорок начинавших жить юношей. А к концу войны из сорока он один остался в живых.
Ближе всех в описании морской пехоты к народной правде приблизился Андрей Платонов. Морским пехотинцам под Севастополем Платонов посвятил очерк «Одухотворенные люди». В 1942 году он писал жене, напоминая о подвиге горсточки моряков, остановивших танки: «Помнишь о тех, которые, обвязав себя гранатами, бросались под танки врага. Это, по-моему, самый великий эпизод войны. И мне поручено («Красной звездой» − К.Р.) сделать достойное этих моряков произведение... Я пишу о них со всей энергией духа, какая только есть во мне. У меня получается нечто вроде реквиема в прозе.
И это произведение, если оно удастся мне, Мария, самого меня хоть отдаленно приблизит к душам погибших героев»…
Здесь каждое слово взвешено и пропущено через горнило. Платонов чистым и строгим народным сердцем уловил основу события, назвав реквиемом в прозе. Платонов сразу постиг, что все эпосы мира − это воинские высокие мужские плачи о героях. Плач без всхлипывания.
Из всех писателей, писавших до сего дня о войне, только Андрей Платонов приблизился к сокровенной тайне народной войны. Платонов чистым сердцем народного заступника уловил гениально, что народ, оставивший в тылу тюремные подвалы с «завучтелами» (заведующими учетом тел), грохочущие грузовики, под шум которых по всей стране шли расстрелы, − этот народ, самый свободный на земле, на полях кровавой воины обрел высшую свободу перед высшим экзаменатором − Смертью. Война была не «со слезами на глазах», а с огнем любви к России.
Не будь Платонова, мы затруднялись бы произносить слова «советский человек». Платонов и его герой останутся доказательством пребывания на земле советского человека, этого качественно нового русского человека. Творчество Платонова − это взрастание в муках русской национальности, чтобы из горнила войны отлился новый тип, который чуткий Суворов называл именем «русак». На войну ушла Красная Армия. Из Берлина вернулась Русская армия. И прошла по брусчатке Кремля 24 июля 1945 года. Русак рождался в муках. Это видно из того, что парадом командовал маршал Рокоссовский, оставивший зубы в тюремном подвале. Маршал Мерецков был до полусмерти избит на Лубянке в 1941 году, после вызова прямо с фронта. Подвергался пыткам и великий генерал армии Горбатов, а тот, который пошлет к звездам Гагарина, конструктор Королев, так никогда и не сможет смотреть на звезды − после пыток шея не слушалась его.
Хемингуэй перед получением Нобелевской премии на вопрос: «Кто из писателей оказал на Вас наибольшее влияние?» - ответил: «Русский писатель Андрей Платонов». Но, увы, ни один русский писатель не пошел за Платоновым.ответил: «Но, увы, ни один русский писатель не пошел за Платоновым.
Тайна XX столетия заключается в том, что 50 лет с 1941 до 1991 год стали героическим русским веком мировой истории. Отсчет и величие этого века идут от моряков. Не случайно восставшие моряки Кронштадта требовали «морской диктатуры». Они уверовали, что только моряки в сочетании духа и силы способны утвердить правду на Русской земле. После фильма «Мы − из Кронштадта», на который шли заводами, школами, фабриками, моряк окончательно становится фигурой народно-культовой. В годы войны весь Южный фронт цементировали моряки. Они отважно дрались за Одессу, Новороссийск, Керчь, а за 250 дней боев окончательно утвердили за Севастополем имя святой русской твердыни в Тавриде. Севастополь дрался в окружении, приковывая к себе армию Манштейна, которая немцам нужна была как воздух под Ленинградом и Москвой. Черноморские морские десанты − это отдельный эпос.
В Севастополе моряки с братьями по сухопутной армии дрались за каждую пядь и за каждый священный камень Севастополя. Они бросались на танки, шли в штыковые − это был великий рукопашный бой. Несколько десятков тысяч защитников Севастополя дрались на крайней оконечности севастопольской земли. Сухопутными частями командовал генерал Петров. Черноморским флотом, а значит, всеми моряками − вице-адмирал Октябрьский, из политруков Гражданской войны. Адмирал Кузнецов передал Петрову и Октябрьскому приказ Ставки оставить войска и перейти в Новороссийск на подводной лодке. Кузнецов не мог не передать приказ Ставки. Выбор был прежде всего за вице-адмиралом Октябрьским. За Петровым не было святых традиций флота, узаконенных Морским уставом Петра I. «Командир покидает корабль последним». В данном случае кораблем был Севастополь и мыс Фиолент. Октябрьский с Петровым нырнули в люк подводной лодки и бросили матросов и солдат на произвол судьбы. И каких бойцов они бросили на поле брани! На тот момент в мире не было лучше воинов. Петровский устав не делает никому исключений: чем выше звание, тем выше ответственность. На любом флоте мира Октябрьский был бы «лишен живота» за преступления против святых традиций. Адмирал Небогатов велел спустить перед японцами флаги четырем русским броненосцам. Он предан суду и позору. И даже еще в 1920 году генерал Врангель наотрез отказался эвакуировать Небогатова. Лучшей милостью для него была бы публичная казнь.
Лучшим для нас примером может быть рослый сановитый боевой фельдмаршал князь Михаил Михайлович Голицын. Только тремя годами младше Петра I, он на двенадцатом году записался к нему в солдаты и барабанщики. По взятии Азова он - капитан-поручик и отменный морской пехотинец. Раненный под Нарвой, получает майора. В 1702 году послан Петром на штурм Шлиссельбурга в чине полковника. Петр I, не желая излишнего кровопролития, послал к Голицыну гонца с приказом снять осаду. Приказ государя застал Голицына на штурмовой лестнице. Голицын отказался отступить, велев передать царю: «Я теперь в руках Божьих, не царевых». В награду Петр I назначил его командиром Семеновского полка. При Лесной Петр скажет о нем: «Голицын сражался как лев». При Полтаве он вел в бой гвардию. А через два года, при Пруте, на военном совете заявил, что он скорее умрет, чем сдастся. Генерал-адмирал Голицын, участник морского сражения при Гангуте, возглавил русский флот при Гренгаме в 1720 году.
В Севастополе брошенные высшим начальством войска сражались в полном окружении, прижатые к берегу. Немцы расстреливали их в упор. Пленных не брали.
Самая сильная память - у моряков. В 1944 году они вернули Севастополь. На этот раз они на том же месте прижали к морю немцев и косили их в упор. Пленных не брали.
Есть у морских пехотинцев «покровитель святой, дворянин Господень» адмирал Федор Ушаков. Мы помним слова Герцена о том, что «Россия на реформы Петра ответила явлением Пушкина». Петр нес подвижническое морское послушание, в последние часы жизни через страдание и покаяние и Петр, и Пушкин прославились. Для Бога и одно мгновение может быть целой жизнью. Петр I − государь-преобразователь, создатель русской морской пехоты, показавшей в войнах святое подвижничество.
Во имя умиравших моряков на мысе Фиолент, в Либаве, Моонзунде, Гангуте, Ораниенбауме, на Невской Дубровке, под Москвой, в Сталинграде, Николаеве морская общественность должна построить храмы на местах великих битв морской пехоты. Первыми в этом ряду стоят Невская Дубровка, Ораниенбаумский плацдарм и святой русский город Севастополь.
Адмиралтейство означает «владычество над морем». Морская пехота сделала все для владычества над землей во имя света и правды.