Имя Валерия Николаевича Балабанова — народного художника России, человека, чья фамилия увековечена на скрижалях храма Христа Спасителя, члена Союза писателей России, автора высшего полководческого ордена России «Георгий Жуков» и одноимённой медали, кавалера ордена Святого Благоверного князя Даниила Московского, хорошо известно многим почитателям живописи.
Накануне дня рождения выдающегося полководца, спасителя Отечества мы встретились с мастером, пополнившим капитул национальных святынь.

Валерий Николаевич, скажите, пожалуйста, как возникла идея создания этих наград?

— Видите ли, это произошло как-то неожиданно. Наверное, так же, как это было с Иваном Ивановичем Дубасовым, который в 26 лет стал автором Герба СССР, а позднее  рисунков медалей «За трудовое отличие» и «За трудовую доблесть»… Душой художника движет не корысть, а стремление преумножить свой вклад в отечественную культуру. Тем более, когда речь идёт о таком духоподъёмном материале, как защита Родины.

— В одном из своих интервью Вы говорили, что рисуете глазами…

— Да, запоминаю то, что вижу, как бы пропускаю через себя и только потом берусь за кисть…Эта манера выработалась в детстве, когда я ещё не думал о профессии художника.

Я родился и вырос в Москве, в районе Петровки, близ Высокопетровского монастыря… Нарышкинские палаты, церковь Боголюбской Божьей матери, колокольня церкви Покрова — все, что входит в ансамбль монастыря, меня, мальчишку, буквально завораживало своей величавой красотой. Много лет спустя, когда в составе деятелей культуры я плыл по Волге на теплоходе, Георгий Степанович Жженов, увидевший под Калязиным колокольню. Как бы выходящую из воды, сказал: « А что же Вы не рисуете красоту эдакую?» На что я ответил, что рисую глазами… И уточнил: рисую внутренней стороной века. И, понятно, без воображения при этом не обойтись, как не обойтись художнику без памяти. Семейной истории, биографической хроники России…

Так, война оставила в моей жизни глубокий след. В 1942 году на фронте погиб мой отец. Меня и сестру вывела в люди мама — Александра Петровна. Учился у неё трудолюбию, терпению, самопожертвованию. История достаточно обычная для тех людей, чьё детство пришлось на военное лихолетье. И поэтому, когда в 1994 году я был приглашён к участию в закрытом конкурсе на создание ордена «Георгий Жуков», то взялся за работу с огромным воодушевлением. Ездил по полям сражений. Продолжаю ездить и теперь. Это стало для меня духовной потребностью.

Помню, как на освящении храма Святых первопрестольных апостолов Петра и Павла в селе Сторожевом, что в трёх километрах от Прохоровского поля, я и создатель памятника Жукову скульптор Вячеслав Клыков молились рядом. И вдруг он указывает мне глазами на белую мраморную стену, на которой золотыми буквами начертаны имена защитников Отечества, погибших на Прохоровке… Я прочитал: «Клыков» — вздрогнул и стал искать свою фамилию… И нашёл: «Балабанов». И думаю, что каждый из обладателей простой русской фамилии наверняка смог бы найти здесь свою.

А старушки на Прохоровском поле, бывшие во время Курской битвы девчонками, рассказали мне, что наши погибшие воины лежали всегда лицом к небу, а убитые гитлеровцы — уткнувшись в землю, будто устыдившись своих преступных деяний…

Центральная фигура ордена — барельеф полководца — знаменитая фотография  Георгия Константиновича, запечатлевшая его во время подписания акта о безоговорочной капитуляции поверженной Германии. Жуков на снимке — олицетворение торжества нашего духа. Это лицо человека, знающего цену Победы. Правда, на том историческом снимке у него было ещё три Золотых Звезды. Четвертая награда засияет на его мундире позднее, но для обобщённого образа народного полководца эта деталь не принципиальна…

Что же касается алого креста, исполненного в виде четырёх щитов, то это дань героическому прошлому нашей страны, которая мужала в боях, отражая нашествия по всем, как теперь принято говорить, азимутам. Как известно, нашей Родине после Куликовской битвы пришлось сражаться 134 года против самых разных военных союзов и агрессоров-одиночек на западе и востоке, на севере и юге. Словом, держать круговую оборону по всем периметрам границ.

Надо ли говорить, как я счастлив, осознавая тот факт, что орденом «Георгий Жуков» поощряют полководческий талант моих соотечественников. На момент нашей беседы этой наградой отмечен ратный подвиг более ста полководцев. Важно напомнить и то, что орден стоит в одном ряду с другими сохранёнными в системе государственных наград России полководческими орденами — Александра Невского, Суворова, Кутузова, Ушакова, Нахимова.

— Мне довелось неоднократно бывать на Ваших персональных выставках в Центральном доме Российской армии, музее-панораме Бородинская битва и других галереях. Знаете, я, как, видимо, и другие зрители, созерцая полотна, поражался провидческому дару «картин-молитв». Молитв о России…

— Вы хорошо сказали: именно картины-молитвы, а не иконы, потому что понимаю — грешен я для писания икон.

Для меня картина — это не только холст и краска, а прежде всего тот духовный мост, который соединяет сердце художника и душу зрителя, ищущего свою дорогу к Храму Души. Для меня, русского художника, православная дорога, вера — это наука любви к Отечеству. Но это не то Отечество, не та Россия, которую мы потеряли, а Россия, которая воскрешается, вновь обретая свой гармонический Образ. Только восхождение к своему историческому Образу есть та вертикаль, если хотите, позвоночник, позволяющий России возродиться. А слова о картинах-молитвах сказал Патриарх Алексий II, когда увидел моё полотно «Пловец», предвосхитившее возрождение храма Христа Спасителя. Ведь я начал писать его по Промыслу Божьему ещё в 1976 году, а теперь оно украшает музей Храма спасителей Отечества.

Сближение земного и небесного — вот главный завет современному православному художнику, доставшийся нам от простых тверских, владимирских, новгородских изографов и богомазов.

— «Из века в век поэзия и проза/ Смертельный бой ведут между собой», — сказал классик. Тема добра и зла — извечная для жизни и для творчества в ваших картинах представлена особенно отчётливо…

— А другой классик сказал: «Нам не дано предугадать,/ Как слово наше отзовётся…» Это же относится не только к слову, но и к живописи. И даже в большей степени. Ибо слово не материально, а живопись — материальна, и поэтому судьбинный отзвук на деяние может быть даже сильнее. Я уже по опыту знаю: когда пишешь добро — с тобой происходят одни вещи в этом мире, когда касаешься темы зла — происходят другие. Причём зло может быть написано очень красиво, что особенно привлекательно для молодых людей, но предупреждаю: если ты касаешься темы зла, готовься к тому, что и на судьбе человеческой это скажется…

В 1991 году я с моим 22-летним сыном Николаем, недавно вернувшимся из армии (он служил во внутренних войсках), писал триптих «Молитва о Романовых». На последней, самой сильной работе триптиха «Светлый отрок» я изобразил Алексея как бы за стеклом и обращённого взором к зрителю, а в стекле — след от пули, и маленькие трещины, разбегаясь, образуют нимб вокруг головы цесаревича. Картина была закончена, а через полтора месяца погиб мой единственный сын. Видимо, есть какие-то вещи, которых художнику, может быть, и не стоит касаться…

— На  картине «Молитва о русском воине» запечатлён 19-летний солдат — Женя Родионов, отказавшийся снять с груди крестик и зверски замученный в Чечне. Несмотря на поднимаемую страшную тему, в этой картине нет страха смерти… Как не найдем мы этого чувства в полотне, воспевающем подвиг команды атомной подводной лодки «Курск»…

— Дмитрий Михайлович Балашов в одной из книг своей исторической эпопеи «Государи московские» сказал: «Мужество мужу потребно всегда, и паче всего — в час смерти!» Действительно, этого страха в картине нет. Есть скорбь, есть боль, есть белый голубь невинной души, взлетающий в небо, выцветшее от материнских слез. Именно матери являют собою живую связь Земли и Неба. Когда Любовь Васильевна Родионова, мать Жени, смотрела на картину, она вспомнила, как на могилу сына приехал ветеран Великой Отечественной, снял с себя медаль «За отвагу» и положил на могильный камень того, кто своим мальчишеским подвигом спасал душу России.

Тот же мотив, настроение Вы, возможно, ощутите в картине, посвящённой подводникам.

— Вы работаете над вечной темой «Тайной вечери», в своё время волновавшей ещё Феофана Грека и Леонардо да Винчи. Только в отличие от «Тайной вечери» Леонардо Ваша работа называется «Виртуальная вечеря» и представляет собою воспоминание о знаменитой фреске в трапезной Миланского монастыря.

— Леонардо — левша, его записи можно прочитать только при помощи зеркала. Я — правша, и моя композиция — это зеркальное воспоминание о фреске, впервые увиденной мною за стеклом с обратной стороны, в Музее восковых скульптур в Сан-Франциско. Собирая мир Христа, я обращаюсь к теме Леонардо, его восприятию мира и бытия как гармонии. А под ним я собираю всё изобретённое зло мира сего, написанное великими художниками, которые узнаваемы: Босхом, Дали, Магритом…

«Виртуальная вечеря» навеяна мыслями о вечности, о сути бытия. Это протест против смешения Божественного мира нашей реальной жизни с виртуальным антимиром матрицы Зла, это «Покаянные дни» нашего человечества, упрямо отгораживающегося от Божьего мира и не думающего о спасении. Но когда спасает свою душу художник — вокруг его произведений спасаются тысячи!

Недавно в «Литературной газете» Валерий Николаевич сказал: «Левша Леонардо подковал человека полётом Души, Разума и Творчества…» Но и собственному роду художника к полёту не привыкать, ибо в основе фамилии Балабанов лежит прекрасное древнеславянское слово «балобан», что означает «сокол». Не этот ли белый сокол сшибает в яростной воздушной схватке чёрного ворона на ставшей уже почти хрестоматийной картине «Тальково поле»?

Записал Виктор Хлебников.