Постижение Великой Отечественной войны, её истинного значения для России отнюдь не сводится к правде исторической, к описанию расположения фронтов и последовательности их действий, не сводится лишь к военно-стратегическому их смыслу. Видимо, время для её бытийного и духовного постижения только настаёт. Опять-таки не в смысле пересмотра военной истории и свержения вчерашних кумиров, но в смысле более глубокого познания этой всенародной трагедии, которая, безусловно, стала главным событием двадцатого века. На этом пути нас ждёт несколько иное представление о событиях войны и людях, в ней участвовавших, подлинных героях.

Краешек славы

Один из них — гвардии генерал-лейтенант, Герой Советского Союза Николай Сергеевич Осликовский (1900-1971) — заинтересовал меня прежде всего как прирождённый конник, истинный кавалерист. В одном из фронтовых писем, после сражения за Москву, Николай Сергеевич писал: «Удовлетворен, что конница, которую хоронили, и в этой войне покрыла себя славой, краешек которой принимаю на свой счёт».

Он с грустью называл себя последним кавалеристом, как видно, вкладывая в эти слова смысл более значимый, чем только возможность служить в кавалерии. Но и уволившись из армии, он не порвал с кавалерией, нашёл способ остаться с ней до конца своих дней, став консультантом киностудии «Мосфильм» и соединив в этом профессиональном выборе две страсти — любовь к кавалерии и любовь к киноискусству. С его участием снято более ста кинофильмов, в том числе такие шедевры, как «Война и мир», «Тихий Дон», «Бег» и многие другие. Видя в титрах имя генерала Н.С.Осликовского, мы как-то не задавались вопросом, кто он такой. Мало что знали о нём, имели весьма смутное представление как об одном из кавалерийских военачальников периода Великой Отечественной войны.

Дебютировал в кино Николай Сергеевич будучи командиром эскадрона в прославленном 2-м кавалерийском корпусе Григория Ивановича Котовского. Киношники, прослышав о лихом наезднике, предложили ему прыгнуть на коне с девятиметрового днепровского берега. Прыжок он совершил успешный, но об этом стало известно комкору.

Котовский вызвал молодого комэска, отчитал его, объяснив, что командир имеет право рисковать жизнью только в бою, и, говорят, даже посадил его на гауптвахту. Прошло несколько месяцев, и вот Осликовский пришёл к комкору доложить об убытки в очередной отпуск. Закончив официальный разговор, комкор вдруг спросил:

— Постой, постой, так ты прыгнул в Днепр с девятиметровой высоты?

— Так точно.

— И сколько же тебе заплатили за прыжок?

— Много. — Николай Сергеевич назвал сумму.

— Садись, пиши рапорт о пособии на отпуск.

Через несколько минут комэск прочёл резолюцию комкора на его рапорте о выплате ему пособия на отпуск в размере той суммы, какую ему заплатила дирекция киноленты.

В 1938 году, в разгар «чисток» в армии, когда полковнику Н.С.Осликовскому припомнили его «дворянское происхождение», он вынужден был уволиться. Ташкентская киностудия приняла H.C.Осликовского в качестве директора картины «Рубиновые звезды». Вынужденная «творческая командировка» на юг спасла будущего военачальника.

Последующая серьёзная работа в кино для генерала Н.С.Осликовского не была делом случая. Видимо, масштаб личности каждого человека и определяется цельностью его натуры, когда события его биографии разного времени оказываются каким-то образом взаимосвязанными, взаимообусловленными, как бы естественно вытекающими одно из другого. Так что порой даже кажется, что это лишь счастливое стечение обстоятельств.

Ну кто бы, скажем, мог подумать в его родном Летичеве, на Подолии, где в своё время квартировал эскадрон 12-го Ахтырского имени Дениса Давыдова гусарского полка, что мальчик Коля Осликовский, вращавшийся среди гусар, на конюшнях, станет военачальником другой великой войны и так же, как Денис Давыдов, будет вести полупартизанские боевые действия, совершая глубокие кавалерийские рейды по тылам противника. Но именно здесь он навсегда полюбил умные смоляные глаза лошадей, их безграничную доверчивость и преданность. Он пронесёт любовь к лошадям, как несомненную драгоценность, через всю жизнь, через все превратности и испытания своего железного и жестокого века...

Эскадрон гусар летучих

Николай Сергеевич Осликовский родился 25 сентября 1900 года в обедневшей дворянской семье, корни рода которой терялись где-то в Польше. Отец Сергей Осипович был служащим, мать Елена Васильевна принадлежала к тем колоритным для своего времени женщинам, в которых каким-то удивительным образом сочетались революционное вольнодумство, наивный народнический порыв с  постоянными хлопотами об укреплении семейного гнезда. Такие женщины считались тогда прогрессивно настроенными. «Вольнодумство», царившее в этой интеллигентной семье, естественно передавалось и детям.

Ровесник века, Николай Сергеевич во время германо-австрийской интервенции, цель которой была очевидна — отторжение украинских и южнорусских областей от России, в селе Мазники организовал партизанский отряд, в котором командовал кавалерийским взводом. Попал в плен к петлюровскому атаману Волынцу, из которого ему только чудом удалось бежать, выпрыгнув со второго этажа дома.

В марте 1919 года в Летичев вступила красная конница. Это был отряд Виталия Примакова. Позже там был сформирован Летичинский кавалерийский полк, в который и вступил Николай Сергеевич. С этого времени для него и началась служба в Красной Армии. И служил он, как видно, исправно. Уже в июне 1919 года за бой в селе Богдановцы он был представлен к ордену Красного Знамени.

Листая страницы истории Великой Отечественной войны, мемуары видных военачальников, тут и там постоянно встречаешь имя генерала Н.С.Осликовского, самые лестные отзывы о нем как о военачальнике. Многократно, на протяжении всей войны он, командир 2-й гвардейской кавалерийской дивизии, потом командир 3-го гвардейского кавалерийского корпуса, оказывался на наиболее ответственных и опасных участках фронтов. Многократно, говоря словами К.К.Рокоссовского, «вездесущие конники Осликовского» оказывались на самых ответственных участках фронтов, играя решающую роль в успехе операции в целом. Между тем о самом гвардии генерал-лейтенанте, Герое Советского Союза Николае Сергеевиче Осликовском ничего, по сути, не написано.

После войны, как известно, началось «приструнивание» прославленных военачальников, маршалов и генералов со стороны тех государственных деятелей, которые в лихую военную годину не могли с ними сравниться в популярности и славе. В этом действе даже Г.К.Жуков не был пощажён. Но сие, так сказать, очевидная сторона этого неприглядного дела. Была и внутренняя, незримая сторона драмы.

Драма Н.С.Осликовского состояла в том, что с должности командира кавалерийского корпуса (по послевоенному штату — дивизии) он был перемещён, как видно не без помощи друзей-кавалеристов, на должность начальника Высшей кавалерийской офицерской школы в Москве, но потом уволен из

армии. Причиной таких виражей судьбы стало обвинение в самочинном распределении трофеев. Обвинение не обоснованное. Но тут не истина искалась, а всего лишь повод для обвинения, чтобы «приструнить» самостоятельного комкора. По сути ещё такой молодой генерал-лейтенант, известный и прославленный в годы войны, Герой Советского Союза, оказался не у дел... Однако истинный смысл его драмы понять невозможно, не уяснив того, почему он, как, кстати, и многие его соратники, с такой настойчивостью до конца своих дней называл себя котовцем, вкладывая в это самоназвание, по всем признакам, несколько иной смысл, чем только напоминание о совместной службе с героем Гражданской войны Григорием Ивановичем Котовским.

Конец Гражданской войны застал Н.С.Осликовского командиром эскадрона в 9-й Крымской кавалерийской дивизии. После успешного окончания Высших курсов командного состава в Одессе он был назначен командиром учебного эскадрона курсов в Белую Церковь, а потом в Симферополь. Осенью 1922 года он познакомился с прославленным военачальником Гражданской войны Г.И.Котовским. Комкор буквально очаровал молодого командира эскадрона, захватил в какое-то магическое поле своей широкой, неуемной и щедрой личности. Командиров Г.И.Котовский подбирал лично. И принимал людей в свой корпус «по глазам». Для него не столь важно было, где человек был до этого. Он смотрел человеку в глаза и каким-то только ему ведомым чутьем определял, подходит ему человек или не подходит. И не ошибался.

Народ, севший на коня...

Личность Г.И.Котовского, его столь необычная судьба впоследствии оказалась окутанной некими недоговоренностями. И, как теперь видится, вовсе не случайно. За этим кроется, как думается, стихийное выражение состояния русской жизни, русской души в период революционной смуты и Гражданской войны. Пожалуй, только Роман Гуль разгадал личность «красного маршала» и характер возглавляемого им народного движения. Это — «необъятной широты русский человек». А его полупартизанская армия — «народ, севший на коня».

Котовский выражал и олицетворял стихию народной жизни в период революционного слома государства и социального хаоса, стихию живую, в конечном счёте созидательную, противостоящую слепой и разрушительной революционной стихии. «Необычайная сила жила в Котовском, — писал Р.Гуль. — Из острых чёрных глаз не уходила и грусть. Может быть, осталась от сиротского детства и фантастических книг. Он мог прикрыть последним тряпьем мерзнувшего товарища. А мог всадить в горло нож солдату, преграждающему путь к свободе, к побегу. Говорят, Котовский плакал, глядя на нищих, оборванных детей...»

Конечно, он любил широкий, щедрый жест, но, как видно, ещё более любил справедливость, человеческую благодарность за добро. Известно, что из тюрьмы его спас писатель А.Федоров. И когда сын писателя, белый офицер, попал в плен, Г.И.Котовский все же вырвал и освободил молодого офицера и его товарищей из цепких рук чекиста и садиста Вихмана, зверствовавшего в Одессе. Так по-человечески он отплатил за добро писателю А.Федорову.

Нет, не укладывался он в жёсткие предписания новой идеологии и обыденности Гражданской войны. Когда близ Тирасполя им были зажаты десять тысяч белых солдат и офицеров, он их не тронул. Редкий случай в Гражданской войне. Обычно пленных те и другие ставили под пулемет… А он «произнёс сумбурную, заикающуюся речь. Эта речь не была коммунистической», как пишет Р.Гуль, а речь «необъятной широты русского человека»...

Он называл себя анархистом, как видно отдавая дань идеологии времени. Однако любил этот «анархист» дисциплину и порядок. А являясь человеком хозяйственным, агрономом по образованию, завёл в корпусе подсобное хозяйство, наладил военно-торговую кооперацию, для увольняющихся красноармейцев организовал сельскохозяйственную коммуну уже в те времена с хозрасчетом...

Новые идеологи припоминали ему дореволюционное разбойничество. Но ведь и разбойником он был своеобразным. Уголовники его ненавидели так же, как и идеологи, мстя за то, «что чего-то в нем не понимали». Зачем этот, в сущности, бывший «барин» отбивает у них хлеб? Котовский же презирал «уголовников Иванов», «мокрушников», потому, что знал, зачем эти люди идут на грабеж и убийство».

Корпус Г.И.Котовского имел хорошую выучку, неизменно показывая высокие результаты на смотрах и манёврах. Подсобные хозяйства снабжали красноармейцев всем необходимым для службы. Но не всё в порядке было у него с «атмосферой» в корпусе, и им были недовольны в Реввоенсовете. Не корпус, а республика, «запорожская сечь», которую покрывает сам комкор.

Сердце героя

Котовскому была уготована удивительная посмертная судьба. После его гибели сердце его, пробитое пулей, было заспиртовано в банке. Перед эвакуацией Одессы в 1941 году с банок сорвали этикетки. А таких банок с сердцами в Одесском мединституте было четырнадцать. Сделали это для того, чтобы румыны не надругались над сердцем героя. Но человек, снявший этикетки, погиб потом на фронте, и уже никто не мог указать, какое именно среди других является сердцем Котовского. Получается так, что оно остается с нами, но никто не знает, где оно...

Этот символический факт — из тех, которые невозможно выдумать, преднамеренно смоделировать. Но в нём — весь смысл происходившего. В сравнении с ним иронические ужимки на предмет  «странности» героя просто жалки... Гибель Г.И.Котовского и до сих пор остается под покровом тайны. И думается, не случайно. Это может означать только одно: то противоборство, жертвой которого он пал, в иных формах и под иным знаком всё ещё продолжается...

В своём рассказе о генерале Н.С.Осликовском я подробно говорю о Г.И.Котовском потому, что выражаемое и воплощаемое  этим народным героем как бы продолжилось в судьбе Н.С.Осликовского. Возможно, не вполне осознанно — на уровне благодарной памяти о герое. С той же широтой души, щедрым жестом, отсутствием корысти. Как Г.И.Котовскому не простили его «анархизма», так и Н.С.Осликовскому не простили излишней самостоятельности, тогда, когда после войны искался только повод для того, чтобы «приструнить» известных военачальников-победителей. Но главное, что передалось от Г.И.Котовского его соратникам, что потом сказалось в предвоенном споре о коннице, — это, конечно, любовь к кавалерии, которая была для них как бы чем-то большим, нежели только род войск, которая выражала те основы российской жизни, что искони, передаваясь во времени, были ничем не заменимы. И это в полной мере подтвердила Великая Отечественная война.

С точки зрения военно-стратегической всё объяснилось гораздо проще — по степени механизированности не могла наша армия, на первых порах особенно, сравниться с армией противника. А значит, той степени маневренности, которая была необходима в той войне, она должна была достигнуть какими-то иными способами. Тут и сыграла неоценимую роль кавалерия. Это в полной мере сказалось уже в боях под Москвой.

Генерал-полковник П.А.Белов, высоко ценивший Н.С.Осликовского, считавший его «человеком решительным и настойчивым», позже с некоторой даже горечью писал в своих воспоминаниях о том, что многие, даже те, кто отдавал приказания, не понимали истинной роли кавалерии в механизированной войне: многие люди имели, а некоторые имеют и до сих пор совершенно неправильное представление о боевых действиях конницы в годы Великой Отечественной войны. Огневая мощь воюющих сторон выросла к тому времени настолько, что атаки в конном строю стала анахронизмом. Они применялись разве только во время преследования деморализованного противника или для нанесения неожиданных стратегических ударов, если складывалась очень уж благоприятная обстановка. А как правило кавалеристы воевали в пешем строю. Но это не означает, что конница в тех условиях потеряла все свои преимущества. Благодаря подвижности, маневренности кавалерия с успехом использовалась для решения ряда важных задач. Конные полки можно было быстро перебросить с одного участка фронта на другой. Они использовались для охватов и обходов, для рейдов по вражеским тылам».

Глубокий рейд

В рейде на Вяземском направлении и участвовала Конно-механизированная группа под командованием П.А.Белова, в которую входила 2-я гвардейская кавалерийская дивизия Н.С.Осликовского, совершившая прорыв в тыл врага через Варшавское шоссе. Кстати, участие в этом рейде других, не кавалерийских соединений, закончившееся трагически, как раз и доказало, что подобные прорывы в тыл противника под силу были только кавалерии.

Кавалерия, несмотря на реорганизацию и приспособленность к условиям современного боя, все-таки несла в себе извечные родовые черты. В определенном смысле это был и оставался не столько собственно род войск, но образ жизни, сохранявший и передававший из поколения в поколение традиционные представления. Это был такой образ жизни, который как бы не давал человеку окончательно оторваться от природы и затеряться в машинном, механизированном мире.

Во время Сталинградской битвы Н.С.Осликовский был назначен командиром 3-го гвардейского кавалерийского корпуса, с которым и прошёл войну до победного конца. В операции «Багратион», в болотах Белоруссии, он командовал конно-механизированной группой. За упорные бои по взятию Гродно корпусу было присвоено почетное наименование Гродненский. Сражения на Белорусской земле оказались для Н.С.Осликовского наиболее сложными и значимыми потому, что именно здесь ему довелось командовать наиболее крупным соединением и потому, что они неожиданно аукнулись ему после войны, сыграли в его судьбе роковую роль.

Во второй, победной половине войны боевое мастерство конников Н.С.Осликовского достигло такого уровня, что подчас действия их опережали ожидания высшего командования. Особенно стремительным было взятие польского города Алленштайна (Ольштына). Когда Николай Сергеевич доложил командующему 2-м Белорусским фронтом К.К.Рокоссовскому о взятии города, тот даже ответил ему: «Перекрестись, ты не можешь быть в Алленштайне». И поверил только после вторичного, настойчивого доклада. Это было настолько неожиданно для противника, что он продолжал отправлять в город, занятый советскими кавалеристами, эшелоны с танками и имуществом. Рабочих станции оставили на своих местах — и на запасные пути было принято за ночь двадцать два немецких эшелона...

Повоевал корпус генерала Н.С.Осликовского и в Померании. Боевые действия завершил на Эльбе. Великую Отечественную войну гвардии генерал-лейтенант Н.С.Осликовский закончил видным, прославленным военачальником, Героем Советского Союза, командиром 3-го гвардейского кавалерийского корпуса, который из Германии вернулся в город Изяслав Львовского (позднее Прикарпатского) военного округа. Казалось, все трудности позади. Но изнанка всякой войны жестока и неумолима — вслед за победителями приходят мародёры. Нет, не в буквальном, не в блоковском смысле «карманы трупов шарить», но мародёры цивилизованных времён, с идеологической, точнее демагогической, подкладкой.

С незапамятных времён  войны ведутся в том числе и ради материальной выгоды, добычи. У иных народов на Кавказе, к примеру, военная добыча определяет образ жизни и в наши дни… Но в России, видно, за всю историю человечества вывелось племя «идейных бойцов», которым гуманная продвинутость, а точнее идеологическая подмороженность, не позволила говорить о трофеях открыто и прямо.

Бесчинства немцев в России, разорённое хозяйство страны не вызывало у них такого гнева, как трофей советского солдата... Об обиженных немцах они радели куда больше, чем о вечно бедствующих своих согражданах. Таковы у них, видите ли, «передовые» убеждения. Правда, на поверку оказывалось, что этот «гуманистический туман» они напускали лишь потому, что им досталось меньше, чем кому-то. А потому так просто было обвинить любого военачальника в неправильном использовании трофеев, тем более когда хоть какие-нибудь обвинения нужны. Ведь с войны пришли молодые, энергичные, внутренне свободные военачальники, отличающиеся самостоятельностью и трудной управляемостью. К тому же за годы войны был совершен явный отход от идеологической демагогии в сторону трезвых государственных воззрений и забот. Каким образом можно было обуздать и стреножить этих свободных людей? Ясно, что только испытанными, партийными методами.

Кляуза

В начале 1946 года командующий кавалерией M.C.Будённый произвёл смотр соединений и частей корпуса. Смотр завершился вручением объединению орденов Ленина и Красного Знамени, 5-й гвардейской дивизии —  ордена Суворова второй степени, 6-й гвардейской дивизии — ордена Кутузова второй степени. В приказе была отмечена высокая подготовка соединений и частей, чёткая воинская дисциплина, хорошая строевая выучка, образцовый порядок и организованность. Командиру корпуса была объявлена благодарность. Казалось, ничто не предвещало изменений в судьбе генерала.

Но…появилась грязная кляуза на командира корпуса, написанная неким майором юстиции Радкевичем, военным прокурором корпуса. И было удивительно то, с какой лёгкостью командующий Прикарпатским военным округом А.И.Ерёменко  дал ход этому делу, основываясь лишь на этой докладной и проверке с участием её автора...

Оказалось, что подлинная причина восходила к военному времени. Раскрыл мне суть этих метаморфоз в судьбе генерала Осликовского — бывший его адъютант, капитан в отставке Давид Антонович Мякушев:

— Мы тогда под Городком наступали в витебских болотах. Когда настал день входить в прорыв, наступила оттепель, распутица была ужасная, танки вязли. Снаряды несли на себе и везли на лошадях. Николай Сергеевич доказывал командованию, что наступать нельзя, людей погубим и результата не достигнем. Но командующий 2-м Прибалтийским фронтом А.И.Еременко давил на него, потому что Москва требовала от него результата, а истинное положение вещей он, видно, объяснить боялся. Тогда Осликовский обратился шифрограммой прямо в Ставку, через голову командующего фронтом. Приехала комиссия, разобралась. А.И.Еременко был освобождён от должности и затаил с тех пор злобу на H.C.Осликовского. А через несколько дней подморозило и мы пошли в прорыв.

Никакая статистика, никакая арифметика не может сосчитать, сколько жизней сохранил тогда генерал Н.С.Осликовский... Ведь мужество военачальника иное, чем солдатское — не дрогнуть перед пулей, но в том, чтобы принимать и отстаивать свои решения. Дорого в России обходится справедливость...

Мне довелось прочитать и докладную записку майора Радкевича, и «оправдания» командира корпуса, и его письма к известным военачальникам, и квитанции на выдачу трофейных машин разным учреждениям, в том числе и Киевской киностудии. И, признаюсь, читать эти документы было досадно и стыдно. Стыдно за унижение военачальника, который обвинялся в раздаче крупного рогатого скота офицерам и населению. Его объяснения, что спасти скот можно было лишь раздав его людям на временное содержание, ибо никто тут кормов не заготовит, не брались в расчёт.

Да, безусловно, тут в деятельности генерала H.C.Осликовского проявилось то самое котовство, о котором мы говорили, — щёдрый жест, широкая замашка... Иначе как мог он, многоопытный начальник, поступить столь неосмотрительно, полагая, что офицеры, прошедшие такую войну, имеют право на сносную человеческую жизнь. И он раздает трофейную мебель им в собственность...

Но это противоречило той логике,  которая нисходила сверху как руководящая, согласно которой человек должен быть унижен. Должен спать на кровати с биркой КЭЧ, укрываться простынёй с таким же штампом. Офицер не должен чувствовать себя победителем... Вот то главное, ради чего и городился весь этот огород с обвинением генерала. Вот та неблаговидная суть, возведённая в ранг «линии партии», на пути которой стал «не понимающий» её и требований политического момента гвардии генерал-лейтенант Николай Сергеевич Осликовский.

«Дело Осликовского» приобрело в начальствующих кругах громкий характер и в назидание другим «зарвавшимся» военачальникам. Ну откуда ему было знать, что перед ним не рядовая интрига, но трагический фрагмент общего замысла, перед лицом которого он не сломался, под который не подстроился. В этом и состоит его мужество. Он был героем на фронте, остался им в мирной жизни.

Он был переведён в Москву и назначен начальником Высшей кавалерийской офицерской школы. Сделано это было, как видно, хлопотами его боевых товарищей, видных военачальников. Но за всей этой склочной ситуацией чувствовалось, что справедливость не восторжествовала. Вскоре он уволился из армии. Благо предлог был куда уж более чем веский — кавалерия как род войск перестала существовать.

Герой и кавалер

Польский народ высоко оценил заслуги генерала Н.С.Осликовского в освобождении древнего Ольштына. Дело в том, что когда-то город отошёл было к Германии, стал Алленштейном и два века боролся за воссоединение с Польшей. И только в результате освободительной миссии советских войск он оказался вновь в лоне своей родины. К тридцатилетию освобождения города там был открыт бюст генерала с такой надписью: «Генерал-лейтенант Николай Осликовский, командир 3-го корпуса кавалерии гвардии Армии Советской, освободитель Ольштына. 22.01.1945 г.».

Его именем была названа одна из улиц города. А ещё раньше ему было присвоено звание почетного гражданина Ольштына и вручён польский орден «Виртути милитари».

Помнят ли поляки сегодня, когда трагизм и ужас великой войны несколько потускнел в памяти новых поколений, имя русского генерала Николая Сергеевича Осликовского? По печальному же опыту наших дней мы знаем, что наиболее прочной память о героях бывает на их родине, дома. А потому было бы справедливо одной из улиц Москвы присвоить имя генерала Н.С.Осликовского. Скажем, где-нибудь в районе Каширского шоссе и метро Домодедовская, где уже есть улица Генерала Белова, — на том направлении, где шли наиболее жестокие бои за столицу, где решалась, что там говорить, её участь и в которых принимал самое активное участие тогда командир кавалерийской дивизии H.C.Осликовский.