Юрий Кириллов, полковник в отставке , г. Львов

7 ноября эти славные люди, тающий на глазах авангард Великой Победы, прошли по Красной площади. Демонстрируя на сей раз не строевую выправку и слаженность, а, скорее, волю к жизни. Тот великий бойцовский характер советского солдата, которой освободил свою родную сторону и пол-Европы от коричневой чумы. Шли в тех праздничных колоннах и сослуживцы легендарных героев, повторивших подвиг Александра Матросова.

Надо отметить, что среди трёхсот с лишним бойцов — побратимов бесстрашного Матросова, были представители многих национальностей: русский Владимир Лабутин, украинец Николай Носуля, казах Бурам Насымбаев, узбек Кудрат Суюнов, грузин Василий Петриашвили, бурят Клавдий Краснояров, татарин Гадинур Гайфиатулин... Лишь трое отважных бойцов, закрывших своими телами амбpазуры вражеских дотов и дзотов, остались в живых: Владимир Майборский, Александр Удодов, Товье Райз.

Расскажу об одном из них — уроженце Хмельницкой области Владимире Петровиче Майборском, который совершил подвиг 60 лет назад. Мне довелось не раз встречаться и беседовать с ним, почётным солдатом прославленной Железной дивизии, очень гордившимся этим званием. Ещё недавно Герой Советского Союза приезжал во Львов в гости к однополчанам, уверенно шагал по строевому плацу, опираясь на палочку и поскрипывая протезом. Но доконали ветерана фронтовые раны, не стало его с нами.

Навсегда запомнились глуховатый голос Владимира Петровича, его ёмкие фразы. Цепкая память бойца оживляла сухую сводку донесений, наполняла её точными деталями и вполне естественными человеческими переживаниями. Так он воспринимал события, видел обстановку из окопа и стрелковой цепи. Поэтому не буду описывать участие Майборского в незабываемом бое сорок четвёртого года, а передам его рассказ о самом существенном с незначительными сокращениями.

«Наша Железная дивизия вела боевые действия в Прикарпатье. Заняв оборону в районе Коломыи, мы готовились к наступлению на Делятин, Яремчу. Батальону предстояло провести разведку боем. Ночью сапёры, в группу прикрытия которых входил и я, сделали проходы в минном поле. Шёл дождь, над землёй стлался туман, и это было нам на руку, мы остались незамеченными врагом.

На рассвете видимость чуть улучшилась. В сизоватой дымке проглядывались вершины Карпат. Началась артподготовка. А вслед за ней занимавшая исходный рубеж наша первая рота поднялась в атаку.

Мы старались быстрее преодолеть поле и ворваться в траншеи противника. Двигались под огнём перебежками. Потом залегли основательно — с высотки застрочил пулемёт. Казалось, что амбразура дзота выплёскивает раскалённый металл, летящий над нами. Погибли несколько человек, рванувшихся навстречу огню.

Я лежу в первой цепи и от бессилия скрежещу зубами. Надо что-то предпринимать. Справа — впадина. Подползти бы по ней к дзоту и гранатой заглушить амбразуру. Буду пытаться. Кричу лежащему неподалёку командиру роты Осмольскому и показываю вперёд. Не знаю, понимает ли он мою задумку, но машет рукой: мол, пробуй.

Втискиваюсь телом в выбоины и рытвины, передвигаясь по-пластунски. Знаю, как следят за мной все бойцы, слышу, как они огнём отвлекают от меня внимание фашистов. Тем заметить передвижение одного солдата непросто. На трапе серебрятся росинки. А у меня со лба капает другая роса — пот. Перед глазами — только стреляющий дзот среди зелёного разнотравья.

Сколько дзотов я уже перевидал за три года войны, но вот так, чтобы с глазу на глаз, — впервые. Прикинул — дзот уже совсем недалеко, меньше сорока метров отделяет меня от бугра с амбразурой. Ну, думаю, сейчас я тебя угощу… Приподнявшись, швырнул гранату и сразу упал, в глазах затуманилось, ноги будто отняло. Что со мной? Оказывается, пулемётная очередь перебила мне ноги. В сапогах стало полно крови. Чувствую, одолевает слабость. Истеку кровью — не сдвинусь с места. Неужто конец всему?

Именно в те секунды решил, что моё спасение впереди, надо торопиться к дзоту, пока ещё могу. Схватил зубами росистую траву, чтобы хоть чуточку утолить жажду. Заработал руками, подтягивая обессиленное тело. Вершок, другой, третий. Дзот уже рядом. Вражеский пулемёт без умолку бьёт по полю, где лежат бойцы роты. Но пули меня не достают — я в непростреливаемом пространстве. Силы иссякают, почти теряю сознание. Мобилизовав всю волю, подбираюсь сбоку к дзоту, бросаю противотанковую гранату и падаю на амбразуру...

О том, что произошло дальше, узнал гораздо позже, придя в себя. Бойцы, увидев, что дзот умолк, бросились вперёд и прорвали оборону. А меня санитары положили вместе с другими погибшими. К счастью, один из них понял, что во мне ещё теплится жизнь.

В полевом госпитале не обошлось без ампутации. Затем отправили на лечение в тыл, где перенёс ещё несколько сложных операций. Видно, армейское начальство потеряло мои следы, зачислив в списки павших. Да я и сам, честно признаться, долго не верил, что выживу.

В родном селе меня оплакали, получив похоронку. Позже отец с матерью не поверили сообщению о присвоении мне звания Героя Советского Союза: мол, ошибка какая-то, совпадение с другим Владимиром Петровичем Майборским. А когда я приехал из госпиталя, то сельчане крестились, видя меня. Потом, конечно, разобрались. Вот радости было!

Вызвали меня в Москву, вручили орден Ленина и Золотую Звезду Героя. Говорят, после этого в 7-м мотострелковом полку Железной дивизии, в составе которого я воевал, пришлось менять слова песни. Я не знал, что однополчане сочинили её обо мне, о том, как я погиб, закрыв собой амбразуру. Я попросил, чтобы слово «храбро» тоже убрали. Не было у меня мыслей о героизме. Думал лишь об одном: надо спасти от смерти товарищей, отвести беду. Остался в живых — значит, повезло, в рубашке родился».

Вряд ли нужно что-то добавлять к этой исповеди солдата Великой Отечественной, одного из миллионов кузнецов Победы.