В этом году в октябре столица Туркмении погрузится в траур. Приспустят государственные флаги, отменят увеселительные мероприятия. По теле- и радиоканалам зазвучит минорная музыка. По всему городу пройдут поминальные обеды − садака, а в церквях и мечетях поминальные службы в память о жертвах 60- летней давности.
Как писала пресса тех лет, в ночь с 5 на 6 октября 1948 года, в 1 час 12 минут по местному времени, когда большая часть жителей Ашхабада мирно спала, произошла катастрофа. Эпицентр землетрясения находился в 25 километрах к юго-востоку от столицы Туркмении. Сложная череда вертикальных и горизонтальных толчков привела в движение верхние слои почвы, и практически ни один дом в городе не уцелел. Города, в котором проживало 170 000 человек, больше не существовало.
Срочно прибывший в Ашхабад командующий Туркестанским военным округом генерал И.Петров по-военному четко оценил масштабы происшедшего. Он сказал, что подобное могло бы произойти, если бы сотен пять бомбардировщиков безостановочно сбрасывали на город бомбы в течение полугода…
Мнение директора Института геологии Академии наук Туркмении О.Абекова было несколько иным. Он утверждал, что ашхабадское землетрясение было эквивалентно подземному взрыву сотен ядерных снарядов.
По стечению обстоятельств в вечер перед землетрясением из Москвы в Ашхабад прилетел известный ученый, академик-геолог, один из основателей Академии наук Туркмении (эту республику он называл «геологическим раем») Дмитрий Васильевич Наливкин (1889-1982). Если б он заночевал в гостинице «Дом Советов», куда его заранее определили, то наверняка погиб бы. Утром следующего дня место стройного здания заняла бесформенная груда битых кирпичей, балок и щебня. Внутри нее были захоронены тела погибших постояльцев.
Дмитрия Васильевича спас случай. После того, как поздно вечером академик обосновался в лучшем номере, к гостинице, где московский гость собирался отдохнуть после дальнего перелета, подкатила машина. Приглашали в ЦК партии Туркмении. Там шло важное заседание: обсуждали проблемы залива Кара-Богаз-Гол.
С неохотой согласился на это Наливкин. Он ведь не знал, что сейчас решается вопрос его жизни и смерти.
Заседание - после войны это не было диковиной - началось в 11 часов вечера, а закончилось в час ночи. И потом еще Наливкину пришлось беседовать с первым секретарем ЦК Шаджа Батыровым. Обсуждали вопросы, касающиеся туркменской академии.
Это и спасло москвича. Когда все встали и начали прощаться, вдруг страшный удар снизу потряс все здание ЦК. Посыпалась штукатурка. Удар стихии длился пару секунд, но этого было достаточно, чтобы полностью разрушить этот глиняный и саманный город. Лишь несколько наиболее крепких зданий в нем уцелели. Одним из них было здание ЦК.
Наливкин оставил интересные воспоминания, которые были опубликованы в Ашхабаде только в 1989 году.
Особенно поразили москвича изменения в психике людей после катастрофы. Он так это описывал в своей книге: «Вообще психика людей после землетрясения была своеобразной. То, что в обычных условиях привело бы в ужас и вызвало отчаяние, сейчас не производило никакого впечатления, как на войне во время боя.
Я пристроился на пустом ящике под деревом. Все знали, что я − главный «профессор» (никаким медиком, естественно, Наливкин не был, но в первые часы после катастрофы была громадная нужда просто в образованных людях, и его, депутата Верховного Совета, геолога, мобилизовали и превратили в «профессора» - медика. − Ю.Ч.), и передо мною выстроилась целая очередь.
Подходит молодой парень, здоровый. Я сначала не мог понять, что с ним. Показывает на голову. Осматриваю − страшный шрам, и глаз на ниточке висит на щеке. Говорю: «Придерживайте глаз рукой и идите к хирургу, туда, где режут».
Подходит женщина: сквозь рваную, грязную, замазанную землей рубашку торчат острые концы кости сломанной руки. Говорю: «Оборвите рукав, вымойте руку и идите туда, где режут».
Подбегает полураздетый мужчина и говорит: «Жена преждевременно рожает». Показываю на жену Ш.Батырова, работавшую вблизи: «Она поможет».
И так все идут и идут, и все это кажется чем-то обычным, нормальным: висящие глаза, торчащие кости, кучки грязной одежды, прикрывающие чье-то тело».
Видел академик и жуткие картины. Ему на глаза как-то попалась какая-то странная громадная куча из каких-то непонятных сероватых и красноватых предметов. То были отрезанные руки и ноги, куски человеческого мяса, обломки костей − побочные, так сказать, продукты работы военных хирургов, прилетевших из Баку, Ташкента, Тбилиси и других городов Союза − им приходилось спешно кромсать искалеченных людей, отделяя у них уж совсем ни на что не годные органы. «Невольно, − пишет Наливкин, − мне вспомнилась картина Верещагина «Апофеоз войны»: громадная пирамидальная куча оскаленных, разбитых черепов».
Еще интересное наблюдение Наливкина. В первый день после землетрясения деньги в городе вообще потеряли всякую цену. На них нечего было купить, и никто их не требовал. Всем пользовались БЕСПЛАТНО. К радости, водопровод в городе уцелел − вода была, был и хлеб: склады с мукой развалились, но мука − не люди: уцелела в мешках. Хлеб пекли на воинских передвижных хлебопекарнях и раздавали даром.
Так что три дня в разрушенном Ашхабаде был форменный коммунизм. Все было даровым. Даже мясо. Громадный городской холодильник лишился стен, но крыша устояла: под ней невредимые лежали бараньи туши. Военные организовали их бесплатную раздачу населению.
В садах − жизнь города переместилась в них: тут и спали, и ели, и даже работали − начали функционировать особо важные учреждения: почта, телеграф, керосиновые лавки. Появились самодельные печи, загорелись огни, и везде запахло жареной и вареной бараниной.
Только на третий день возникли первые дощатые и фанерные будочки с продавцами и весами. Торговля восстановилась. Деньги снова пошли в ход. Коммунизм кончался: из окрестных селений, пострадавших сравнительно мало, частники повезли зелень и фрукты. Заработал городской базар...
Сколько в Ашхабаде погибло народа? Этого долго толком не знали. Называли кто 20, кто 100 тысяч. Люди с поэтическим складом ума утверждали, что «за десять секунд в зоне землетрясения погибло и было смертельно ранено столько же людей, сколько туркмен осталось на полях Отечественной за все годы войны».
Что, так трудно было подсчитать людские потери? Нет, причина неопределенности была в другом. Уже на следующий день после землетрясения все с ним связанное ЗАСЕКРЕТИЛИ.
Время было другое. Это в армянский Спитак в 1988 году, во времена перестройки, могли прибыть спасатели со всех краев земли. В Ашхабаде же было не так. В нем действовали только воинские части. Они вытаскивали из-под завалов еще живых людей, собирали трупы, устраивали захоронения.
В Туркмению срочно прилетел известный кинодокументалист неистовый Роман Лазаревич Кармен (1906-1978). Он снял, возможно, гениальную ленту о трагедии. Однако она нигде не была показана. Пролежала на пыльных полках спецхранов вместе со множеством других документальных свидетельств целых тридцать лет.
По совершенно непонятным причинам, секретные службы до середины 1980-х годов ввели запрет на публикацию любых подробностей ашхабадской беды. Хотя о землетрясении в Ташкенте 1966 года, которое по своей разрушительной мощи уступало ашхабадскому в тысячи раз, писалось много и подробно.
Кто же запретил разглашать сведения о том, что случилось тогда в Туркмении? Кто не пожелал, чтобы о «своевольном» землетрясении ничего не было известно великому советскому народу? Видимо, то была прямая директива И.В.Сталина или каких-то людей из его окружения.
Три года миновало после жестокой войны. Вождь переживал пик всенародной любви. Он был всемогущим победителем фашизма. Отцом людей, их защитником и покровителем. Человек с такой неограниченной властью мог запросто претендовать и на власть над СИЛАМИ ПРИРОДЫ. А тут где-то на краю советской империи рушится целый город! Трудно было смириться с тем, что в стране, где контролировалось все - от производства машин и ракет до норм потребления и уровня рождаемости, стихии без дозволения что-то себе позволяют.
Сорок лет беда Ашхабада была неведома широкой публике. Лишь в октябре 1988 года провели неделю памяти жертв этого землетрясения. Тогда зрители впервые увидели кадры кинохроники, снятые Карменом на следующий день после трагических событий. Тогда же впервые было обнародовано и точное количество жертв −110 тысяч человек.