По количеству идей, разработок, технологий, проектов, ждущих своей реализации, Россия сегодня занимает одно из ведущих мест в мире. Исследования, в ходе которых они рождаются, финансирует преимущественно государство. Российские компании на подобные цели тратят не более одного процента стоимости выпускаемой ими продукции. На приобретение новых технологий, лицензий и патентов они расходуют вдвое больше, но это тоже мизер. В основном же (на 60 процентов) «инновационные усилия» компаний сводятся к закупке готовых технологий, машин и оборудования западного производства — и «не первой свежести».

А между тем в некоторых областях фундаментальной науки наш потенциал и сегодня — один из высочайших в мире. Но бизнесу интересны не фундаментальные исследования, а готовые коммерческие технологии. Коммерческие технологии «произрастают» из разработок прикладного характера. Их уровень у нас общепризнанно низок: государство жизнь рожденных идей на этой стадии подпитывает фрагментарно. Бизнесу легче посмотреть на запад, а инфраструктуры, в которой фундаментальные исследования через стадию научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ (НИОКР) преобразовывались бы в коммерческие технологии, у нас по большому счету нет. Как нет и стимула, который заставил бы бизнесменов начать строительство этой структуры «снизу», — о налоговых льготах пока только говорят.

А в итоге результаты большинства отечественных исследований (иногда мирового уровня) применения в российской экономике не находят. Зато находят его в экономиках западных. Российская наука и российский бизнес старательно обогащают и без того процветающие государства. Наука российская при таком положении вещей просто обязана деградировать. Государству же впору задуматься о национальной безопасности.

Причины подобного положения вещей ведущие менеджеры страны видят в системных проблемах федерального уровня. Но иного пути развития, чем инновационный, для России не мыслят. Владимир Владимирович Путин о неизбежности перехода российской экономики на инновационный путь говорит фактически со дня своего избрания главой государства, напоминает директор Института стратегических инноваций, доктор философских наук, профессор Бронислав Лисин. Президент РФ дал поручение разработать соответствующий федеральный закон. Политики да чиновники разных рангов все эти годы усердно вторили президенту. Решения, концепции, круглые столы… А результат?

Результат не обнадеживает, считает профессор Лисин. И приводит следующие данные: например, в 2005 году Россия экспортировала высокотехнологичной продукции почти в три раза меньше, чем… Филиппины; в 4,5 раза меньше, чем Таиланд; в 10 раз меньше, чем Мексика; в 13 раз меньше, чем Малайзия и Китай. Почему?

«На инноваторов смотрят, как на надоедливых людей. Пробивать путь сквозь канцелярщину и волокиту — словно идти сквозь строй. В итоге возможности превратить научные прорывы и технологические достижения промышленности в коммерческий успех существенно ограничиваются. Идеи, даже самые плодотворные, большей частью гибнут».

Цитата неполная. Но это и не важно. Диагноз-то ставили не нам — Западной Европе. Точнее, Европа ставила диагноз сама себе. Двенадцать лет назад. За чем последовали конкретные действия. Результат: доля наукоемкой продукции даже в «окраинной» Финляндии сегодня в 100 раз больше, чем в России. Аналогичные процессы идут и в прочих странах Евросоюза.

Профессор Лисин считает: такой прорыв возможен только на системной основе, только в стране, где проводится четкая, конструктивная инновационная политика. Россия к ее формированию еще и не приступала.

США, к примеру, свою инновационную политику начали формировать в 80-х годах прошлого века. И первым делом приняли 10 основополагающих в сфере инноваций законов: «О технологических инновациях», «О процедурах патентования в университетах и малом бизнесе», «О трансфере федеральных технологий» и т.п. Сегодня вслед за Америкой, Европой и прочими странами подобным образом формирует свою инновационную политику Монголия, напоминает Бронислав Лисин… Похоже, и Монголия тоже скоро станет нашим великим инновационным соседом. А российские законодатели все размышляют о целесообразности подобного законодательного акта да изобретают варианты, позволяющие как-нибудь обойтись без него.

Но, видно, не получится. В этом году в очередном своем Послании Федеральному Собранию президент еще раз поторопил законодателей. И еще раз напомнил, что главное богатство России не нефть, а идеи. И на повестке дня создание экономики, в которой основным двигателем будут именно идеи, изобретения и умение быстрее других внедрять их в повседневную жизнь.

«Для реализации именно такой стратегии мы создали условия: приняли законы, сформировали необходимые структуры», — сказал президент. Кстати, одной из первоочередных задач президент назвал устранение инфраструктурных ограничений роста. И предупредил о грядущем реформировании в области науки и образования. Которое, впрочем, уже перманентно идет. Но любые реформы, любые структуры без денег мертвы. Вдыхать в них жизнь планируется из средств Фонда национального благосостояния. Напомню: совсем недавно было решено разделить стабфонд на три части. Одна из них — вышеупомянутый фонд. Из него планируется финансировать так называемые структуры развития, в частности Инвестиционный фонд и Российскую венчурную компанию. Президент предложил уже в текущем году направить на эти цели 300 млрд рублей, но призвал рассматривать бюджетные деньги не как основной источник финансирования, а как катализатор привлечения в экономику и науку частных средств.

На прикладные исследования планируется выделить 33 млрд рублей. Предусмотрено финансирование и через академии наук. Отработаны механизмы сквозной поддержки инновационных проектов на стадиях цикла «генерация знаний — разработка технологий — коммерциализация технологий». «Начальная стадия НИОКРа самая рискованная, — говорит заместитель директора Департамента государственной научно-технической и инновационной политики Минобрнауки РФ Александр Наумов. — И финансирование именно этой части разработок государство берет на себя. Вообще же финансирование проектов планируется осуществлять государством и частным бизнесом в равных долях. Но строго на конкурсной основе, в рамках специальных целевых программ».

В фундаментальную науку в будущем году планируется направить 48 млрд рублей. Еще 8 млрд рублей будет заложено в фонды, поддерживающие фундаментальные исследования. В целом же вышеперечисленные цифры можно сложить и удвоить: наука будет финансироваться в таком же объеме, что и создающаяся сейчас новая отрасль — нанотехнологий и наноиндустрии. На нее планируется выделить 130 млрд рублей. Плюс 50 млрд рублей, предусмотренных на финансирование федеральных целевых программ. Управлять этими средствами будет специально создающаяся сейчас Российская корпорация нанотехнологий. По данным Института стратегических инноваций, США в инновации ежегодно вкладывают 6,5 млрд долларов. Впервые за много лет наши объемы финансирования сопоставимы с их объемами. Но странным и вызывающим напряжение видится один нюанс: запад свои стратегические миллиарды в российских банках не держит. Мы же планируем все эти наши стратегические миллиарды (как до того и почтенного их «родителя» — стабилизационный фонд) держать в корпоративных облигациях за рубежом в различных валютах. Правда, предполагается, что доход этого вложения превысит 10 млрд рублей.

В СССР, например, непреложность внедрения изобретений и рацпредложений была закреплена Конституцией, напоминает Бронислав Лисин. Только вознаграждение рационализатору или изобретателю полагалось несоизмеримое с экономическим эффектом от его изобретения. Хотя полагалось еще и авторское свидетельство. Но имущественного права собственности на изобретение оно не давало — средства производства принадлежали государству. Да и о принципе рыночной экономики «деньги — товар — деньги» тогда тоже полезно было знать лишь для общего развития.

В рыночной экономике разрыв хотя бы одного из звеньев этой цепочки чреват остановкой любой деятельности. Что мы (с разной степенью выраженности) в постсоветские годы и наблюдаем. Правообладание интеллектуальной собственностью позволяет всего лишь ею распоряжаться или относиться как к товару? Специалисты уверяют, что из-за подобных тонкостей интерпретации наша страна потеряла и продолжает терять миллиарды. Законотворческие и правоприменительные ристалища набирают силу, но правовая база страны все же трансформируется.

«Юридические предпосылки утечки на запад умов и идей устранены. А результаты интеллектуальной деятельности беспрепятственно могут вводиться в экономический оборот, — констатирует директор Российского государственного института интеллектуальной собственности, доктор юридических наук, профессор Иван Близнец. — Теперь они могут быть превращены в капитал и, например, учитываться как часть уставного капитала компаний. (В уставном капитале КАМАЗа подобные активы составляют 30 процентов.) Правда, теперь остро стоит вопрос оценки такого рода капитала. Но группа специалистов для этого уже подготовлена. Дело непростое — особенно если учесть наш пока недолгий век в рынке. Страна огромная. Интеллектуального труда становится чуть ли не больше, чем физического. Оценщиков тоже много. Но интеллектуальная собственность — материя тонкая. И квалификация оценщиков должна быть высочайшей».

Но дорогу осилит только идущий. Изобретения и открытия сегодня могут быть зарегистрированы не только на юридических лиц, но и на физических. Ученый, если его изобретение не востребовано в институте, научном центре или на предприятии в течение полугода, имеет право изобретение это продать — внутри страны или за ее пределами. Результат интеллектуальной деятельности теперь товар. Вернется он потратившему на его создание деньги государству прибылью или прибыль получит другое государство — государству и решать.

Западу, конечно, для перестройки на инновационный лад столь круто реформировать законодательство не пришлось. Но пришлось поработать на столь привычном для россиян «идеологическом фронте». Пришлось формировать у населения положительный настрой ко всему новому — инновационное мышление. В Европе такая задача в качестве приоритетной была поставлена 12 лет назад. Проводниками идей традиционно выступили телевидение, пресса, искусство. Восприимчивым к новому оказался и Средний Восток: в национальной инновационной системе Китая повышение инновационной восприимчивости — в числе четырех ключевых задач. В России же и это только на уровне деклараций. Хотя для нас-то уж это новое — наверняка хорошо забытое старое: достаточно вспомнить производственные романы, фильмы спектакли 50–70-х годов прошлого века.

Сильно усложняет задачу и тотальный износ основных фондов, напоминает профессор Лисин. Если прибавить к этому исчезновение целых научных школ, потерю квалифицированных трудовых ресурсов и т.д. и т.п., становится ясно: остановить и повернуть вспять разрушительные тенденции можно, только немедленно мобилизовав все ресурсы. Только при опоре на эффективную национальную инновационную систему и, главное — на конкретную, четкую, научно-обоснованную инновационную политику.

Но все это — о коммерциализации идей. Давать деньги на промышленный выпуск никто не обязан? Не обязан. Но государство разрабатывает систему стимулов. Для привлечения частного капитала к реализации инновационных проектов создан Фонд фондов. Создаются бизнес-инкубаторы, технопарки, где идеи реализуются через малые. Бизнесу строить с ними отношения легче, чем с государством. «Наше министерство финансировало создание технопарков, Центра трансфера технологий. У Минэкономразвития своя программа, в том числе в особых экономических, в технико-внедренческих зонах. Это целый комплекс вопросов, который обеспечивается государством. Вот эта инфраструктура должна создать смычку между научным сообществом и бизнесом», — говорит Александр Наумов.

«В том, что российский частный бизнес в сторону результатов интеллектуальной деятельности смотрит уже заинтересованно, не сомневается специалист по количественному конкурентному менеджменту старший научный сотрудник Института конструкторско-технологической информации Александр Денисов. Закончились все этапы приватизации. И сейчас наш бизнес озабочен двумя вещами: собственной репутацией и достижением технологического превосходства над конкурентами. Для этого нужны высокие технологии и источники быстрого обогащения — «быстрые деньги». Проверенное мировой практикой поле, на котором такие деньги «растут» — поле инновационное. Эта схема предусматривает вложение денег в нулевой цикл прикладных исследований. Прибыль на нем может доходить до 8 тысяч процентов» — уверяет Александр Денисов. Как это возможно?

Оказывается, уже более сорока лет неявно, но активно проявляет себя во многих сферах жизни так называемая техническая кибернетика второго уровня — математические инженерные модели систем самосознания. Это технология управления стоимостью коллективных знаний, параметрами их взаимодействия с внешними группами влияния — поставщиками, заказчиками, органами власти и т.п. На основе этой технологии велась холодная война, велись игры на финансовых рынках (вплоть до шокового воздействия). Сегодня работает новое поколение этих технологий. На их основе возможно организовывать гигантские прибыли практически на пустом месте. Это сфера так называемой нетократии. Она и идет на смену корпоративному чиновничеству.

И что интересно, российские умы к зарождению этой технической кибернетики второго уровня имеют самое непосредственное отношение — две последние волны основанных на ней технологий зарождались именно у нас. Генераторы первой из них оставили СССР в конце 60-х. Представители второй пока в России. Работают и ждут, когда страна будет готова взять на вооружение то, чем они владеют. В середине 90-х эти технологии предлагать было опасно — царил дикий капитализм. Сегодня это можно делать не опасаясь. Например, для защиты от внешних конкурентов. Правда, мировая практика показывает: технологии эти приходят обычно через неприятие. Но как только появляются четко оформленные, правильно записанные технологии получения бешеных прибылей — все встает на свои места. Ну а если не встает, нетократы все рано приходят. Только чужие. Завладев львиной долей национальных богатств. Примеров тому в современной истории и много.