В начале года произошло несколько событий, которые вновь сделали тему ювенальной юстиции одной из самых обсуждаемых в обществе. Прежде всего, надо отметить появление первого документального фильма об этой проблеме – картину режиссёра Светланы Свистуновой «На перепутье», доказывающую эффективность ювенальных технологий на примере двух российских регионов. Лента получилась очень человечной, спокойной и убедительной. Причём настолько, что не вызвала возражений даже у активных противников введения ювенальной юстиции в нашей стране.
А вот другое знаковое событие стало катализатором новой волны протестного движения. 1 февраля 2011 года Пленум Верховного суда страны принял, можно сказать, революционное решение: утвердил рекомендации проведения процессов по делам несовершеннолетних преступников. Принципиально важным в них является требование изучать не только факт преступления, но и условия жизни подростка, какая у него семья, кто его воспитывал, как влияли на него родители, соседи, школа, обстоятельства… Тем самым главный суд страны фактически признал, наконец, то, что давно пытались внушить обществу психологи, передовые педагоги, гуманистически мыслящие деятели культуры: в преступлениях детей как правило виноваты взрослые (даже тем, что «недодали» ребёнку любви и заботы). Вот с них и надо спрашивать.
Кому ж захочется, чтобы с него спрашивали?! И наиболее радикально настроенные родители, поодиночке или объединившись (например, в общественное движение «Всероссийское родительское собрание»), начали очередной виток войны против ювенальной юстиции, объявив её ни много, ни мало «новым фашизмом».
Готовя этот материал, я просмотрела множество публикаций, расспросила не один десяток людей, выступающих против ювенальной юстиции. С одним намерением – понять. Но не ЧТО, а ПОЧЕМУ. Меня интересовали не просто аргументы оппонентов ювенальной юстиции – они давно известны, а то, каковы психологические особенности этих людей? Как сформировалось их мировоззрение? Каковы их глубинные мотивы? И главное – можно ли убедить их в обратном?
Хочу сразу предупредить: эта статья адресуется, прежде всего, тем, кто выступает ЗА введение в России ювенальной юстиции. Возможно, она окажется полезной и для тех, кто пока сомневается, ещё не определился. Тем же, кто ПРОТИВ, её совершенно точно читать не стоит. Во-первых, бесполезно. А во-вторых, болезненно.
Из истории
Быстрее других к осознанию того, что ребёнку, совершившему преступление, нужно дать возможность для исправления, пришли американцы во второй половине XIX века. Первый специальный детский суд появился в США в 1899 году. Через десять лет законы о детях и молодёжи, составляющие основу системы ювенальной юстиции, заработали в Великобритании и Франции.
Сегодня ювенальная юстиция существует во многих странах. Где-то она понимается и применяется в узком смысле – только как специализированная ветвь судебной системы, осуществляющая правосудие в отношении несовершеннолетних, совершивших уголовное преступление. Где-то – в широком, как совокупность государственных и негосударственных органов, учреждений и организаций, занимающихся исправлением и реабилитацией несовершеннолетних, профилактикой детской преступности, социальной защитой семьи и – внимание! – прав, свобод и законных интересов несовершеннолетних. В большинстве стран мира ювенальная юстиция включает правосудие не только по уголовным, но и по гражданским, семейным делам.
Для России ювенальная юстиция тоже вовсе не новость. Некоторые специалисты склоняются к тому, что следовало бы не копировать механически какую-то из известных сегодня западных моделей: англо-американскую, континентальную или скандинавскую, а возродить элементы нашей, русской ювенальной уголовной юстиции, которая существовала в России до революции 1917 года. Несомненно, было что-то рациональное и в практике работы комиссий по делам несовершеннолетних советского периода. В РСФСР, в соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом 1960 года, существовала специализация судей по рассмотрению дел о преступлениях несовершеннолетних.
В современной России действуют Уголовный и Уголовно-исполнительный кодексы образца 1997 года, где для несовершеннолетних предусматриваются особенности уголовной ответственности и отбывания наказания. В 1999 году был принят Федеральный закон «Об основах системы профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних», а в 2002 – Уголовно-процессуальный кодекс, который прямо установил особые процедуры судопроизводства по делам о преступлениях несовершеннолетних. Всё это – не что иное, как ювенальная юстиция. Но в узком смысле этого слова, то есть система уголовного правосудия в отношении несовершеннолетних, оказавшихся в конфликте с законом.
О необходимости расширить понимание и применение ювенальных технологий в нашей стране до общепризнанных международных норм права и – вообще – принципов обращения с детьми в России заговорили на рубеже XX и XXI веков. В 2000 году Пленум Верховного Суда Российской Федерации принял первый документ, которым предписал судам не только строго соблюдать законодательство в делах о преступлениях несовершеннолетних, но и максимально обеспечивать защиту прав и интересов детей и подростков. Начался перевод существующей модели ювенальной юстиции из области уголовного судопроизводства в гражданско-правовую сферу.
Именно это – введение и в нашей стране ювенальной юстиции в самом полном смысле этого слова – породило в значительной части российского общества недовольство и возражения. Именно против этого (а вовсе не против специализированных детских судов) некоторые представители Русской Православной Церкви, ряд общественных организаций и отдельные СМИ развернули свои протестные кампании.
Попробуй, отними!
Впрочем, все возражения несогласных сводятся в конечном итоге всего лишь к двум аргументам. Во-первых, введение ювенальной юстиции, по их мнению, приведёт к тому, что начнётся массовое изъятие детей из семей по социальным показаниям или, говоря языком оппонентов, «похищение детей от имени государства на основании недостаточной жилплощади или если зарплата родителей не позволяет им кормить детей каждый день фруктами и икрой».
Сторонники этой точки зрения ссылаются на материалы прессы, якобы подтверждающие самые худшие из подобных предположений. «Уборщица вокзала в городе Дно Псковской области лишилась пятимесячного ребёнка из-за того, что на свою зарплату в шесть тысяч рублей не смогла сделать в квартире ремонт», – констатирует, к примеру, одно из изданий. Правда, следующее пояснение несколько изменяет картину возмутительного бездушия властей: «Квартира у неё, как и у большинства жителей Дна, не имеет водопровода, унитаза и расположена в двухэтажном доме с удобствами на улице. Это сподвигло органы опеки вынести решение о невозможности проживания ребёнка вместе с матерью».
Лично я плохо представляю, как можно растить грудного ребёнка в помещении без воды и с туалетом во дворе. Знаю, в русских деревнях испокон веку жили и живут именно так. Но крестьяне всегда отличались большими дружными семьями. Здесь же, судя по статье, речь идёт об одинокой женщине. А ведь ей, похоже, нужно ещё и на работу ходить. Кто же заботится о младенце в её отсутствие? Так что решение органов опеки, на мой взгляд, как раз очень гуманно по отношению к ребёнку. А возможно, и по отношению к матери – представьте, что она испытала бы, если бы малыш по её вине из-за такого содержания заболел и умер.
Более того, полагаю, что любящая мать, понимая, что не в силах изменить ситуацию немедленно, должна была бы сама обратиться в органы опеки с просьбой временного перевода ребёнка в госучреждение. Пока она не найдёт другую работу, или пока младенец не окрепнет настолько, что суровые жизненные условия ему будут уже не так опасны. Возможно, в городе Дно так и было. Но в статье об этом ничего не говорится – и должно быть, умышленно, ведь автору нужно доказать несостоятельность новых, вводимых в стране ювенальных порядков.
«Из-за обилия тенденциозных материалов на тему «отъёма детей у родителей», – сказал на недавней пресс-конференции уполномоченный по правам ребёнка в Москве Евгений Бунимович, – у всех складывается впечатление, что становится всё хуже и хуже. На самом деле, наоборот. В 2009 году в Москве родительских прав лишены на 600 человек меньше, чем в 2008. Стали происходить возвраты детей в семью, чего раньше вообще никогда не было».
Во Франции, опыт которой мы собираемся скопировать, в приютах и приёмных семьях, как утверждают оппоненты, находятся больше миллиона несовершеннолетних. Сотрудники социальных служб часто отнимают детей по анонимным телефонным звонкам. Поводом для изъятия ребёнка становятся уже не только пресловутый «недостаток ухода», но и такие шокирующие формулировки, как «слишком сильная любовь матери». «Вы хотите, чтобы то же самое происходило в России?!» – восклицают несогласные. Но при этом умалчивают, что во Франции детей из семьи изымают временно. Количество же тех, кого лишают родительских прав, – не больше 300 в год. Для сравнения в России в 2009 году родительских прав были лишены 63500 человек.
Вообще, люди, честно и грамотно работающие с несовершеннолетними, всегда понимали и убеждали остальных, что лучшая защита прав детей – это сохранение семьи. Но здоровой семьи.
Впрочем, не исключаю и обратного – циничного злоупотребления органами опеки своей властью, грубого произвола, совершаемого по глупости или по злому умыслу. Тому в истории России «мы тьму примеров сыщем». Тьму… Поэтому не будем даже начинать, а сразу сделаем вывод: люди, выступающие на этом основании против ювенальной юстиции, выступают фактически не ПРОТИВ, а ЗА неё. Они выражают недовольство работой органов опеки и попечительства. Система ювенальной юстиции как раз и должна стать тем правовым механизмом, с помощью которого можно будет противостоять произволу чиновников.
Недостатки в работе органов опеки и попечительства являются следствием тех больших проблем, которые существуют в России в сфере взаимоотношений государства и семьи. Для решения этих проблем, по мнению специалистов, необходимо и совершенствование семейного законодательства, и изменение существующей практики профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних, и реформирование судопроизводства по тем делам, где затрагиваются интересы семьи и детей. Одним словом, ювенальная юстиция.
Но как бы велики и сложны ни были проблемы в гражданско-правовой сфере России, они – лишь видимая часть айсберга. Главные наши беды скрыты в глубине – в глубине сознания, в нашем менталитете. А его изменить принятием какого-либо очередного закона невозможно.
Бей детей – спасай Россию?
Второй аргумент противников введения ювенальной юстиции много серьёзнее и сложнее предыдущего. Выражается он в следующем тезисе: дети начнут стучать на родителей и сажать последних в тюрьму за то, что те шлёпнули их один раз по попе, дали подзатыльник или не купили конфет в супермаркете. На мой взгляд, это и есть симптом того, что сознание некоторых россиян сильно деформировано.
«У сына в школе на доске объявлений висит листовка с «телефоном доверия». Для тех, кого дома обижают плохие мамы и папы», – с этого, как правило, начинается монолог оппонентов. Затем следуют рассуждения про Павлика Морозова и «насаждение доносительства». После чего произносится декларация об отсутствии у детей права судить своих родителей и вообще каких-либо прав до достижения ими совершеннолетия. Вот, к примеру, одна из самых красноречивых цитат: «На нас движется новый фашизм – ювенальный, когда каждый будет жить в страхе, что лишится своих детей, и в страхе, что он вырастил вместо любимого чада нового «иуду», который предаст его и вместо покаяния после наказания родителями и исправления донесёт на них уполномоченным по «правам» (именно так, в кавычках, употреблено это слово в оригинале – В.М.) детей и органам опеки». И завершающий аккорд: «Ювенальная юстиция – это артподготовка для главных ударов по институту семьи и брака, а через них – по российской государственности».
При этом говорящие совершенно искренне не понимают, что среди мам и пап действительно встречаются и плохие. Что к покаянию приводит вовсе не наказание, а осознание, которому наказание (понимаемое большинством только в одном виде – порки), как раз, сильно препятствует. Что у детей действительно есть права, в том числе право не подвергаться жестокому обращению со стороны собственных родителей. И что понятие «жестокое обращение» включает не только очевидные формы физического и сексуального насилия, но и негативное психическое воздействие: неприятие и постоянную критику, угрозы, оскорбления, замечания, высказанные в форме, унижающей достоинство ребёнка, преднамеренную физическую или социальную изоляцию, ложь и невыполнение взрослыми своих обещаний. Более того, даже отсутствие адекватной возрасту одежды (не говоря уже о необходимом для нормального развития питании, жилье, образовании, медицинской помощи), отсутствие заботы о ребёнке, в результате чего нарушается его эмоциональное состояние и появляется угроза его здоровью, трактуются в современном международном праве, как пренебрежение нуждами ребёнка, а следовательно жестокое обращение с ним. В Конвенции ООН о правах ребёнка говорится ещё и о таких – уж совершенно немыслимых для большинства современных российских родителей – правах детей, как право на тайну переписки, защиту от вмешательства в личную жизнь, от посягательств на честь и репутацию.
Попытки внести всё вышеперечисленное и в наше, российское, право, в нашу повседневную жизнь и семейные традиции воспринимаются противниками как посягательство на самое святое – их частную собственность, к коей они относят своих детей. Ведь дети – это последнее, чем они могут безраздельно распоряжаться, в чём могут реализовывать свои собственные несбывшиеся мечты, отыгрывать свои собственные детские психологические травмы и взрослые сексуальные комплексы. Вот почему они так яростно защищали, защищают и будут защищать эту свою «территорию».
И ещё потому, что сами были воспитаны «в строгости», иными словами в унижениях. И их психика, чтобы сохраниться, вынуждена была принять такую форму. Пытаться её изменить – всё равно, что выпрямлять искривлённое дерево: бесполезно, только сломаешь.
У таких людей есть и другие общие черты. Они очень восприимчивы к политической демагогии, охотно допускают и сами готовы проявлять насилие по отношению к представителям «нечистых» рас, социальных, религиозных или сексуальных меньшинств – это позволяет избавиться от внутренней агрессии, не испытывая чувства вины. Они тоскуют по «сильной руке», жёстком правителе, способном навести в стране порядок, – это следствие усвоенной в детстве привычки послушания перед лицом насилия, готовность подчиниться любой власти, напоминающей власть родителей. Они ссылаются на Домострой и вековые традиции, установившие незыблемые, непререкаемые и единственно верные, по их мнению, правила.
Между тем, такие люди вызывали жалость и смех уже в середине XIX века. «Кабановы и Дикие хлопочут теперь о том, чтобы только продолжилась вера в их силу, – писал, к примеру, Н.А.Добролюбов о «Грозе» А. Н. Островского. – Чем менее чувствуют они действительной силы, тем наглее и безумнее отрицают они всякие требования разума. Они обнаруживают недостаток уверенности в себе мелочностью своих требований и постоянными, кстати и некстати, напоминаниями о том, что их должно уважать». Однако если для XIX века это было ещё простительно – иного не предполагало само устройство общества: главной его ценностью был «заведённый порядок», следование общим правилам, отдельный человек с его психологией и чувствительностью ещё просто не существовал, то в XXI веке подобная позиция отдаёт мракобесием.
– Для российского (постсоветского) человека характерна не столько индивидуальная, сколько групповая совесть, – объясняет данный феномен, со своей точки зрения, психотерапевт Владимир Киреев. – Это самая архаическая часть совести – некий общий для всех орган управления (как в стае птиц или косяке рыб). Групповая совесть указывает, что должен делать индивид, чтобы принадлежать к группе, и чего избегать, чтобы не исключили. Отдельный человек обязан считаться с требованиями группы, но группа может не учитывать интересы отдельного человека. Омбудсмен выступает в заботе об отдельном человеке, раздражая архаическую совесть в людях. То есть у них появляется ощущение нечистой совести. Другими словами, личностно неразвитый человек удерживается в группе за счёт архаической совести. Личностно зрелый – с развитым пониманием добра и зла – ориентируется на мораль либо на мнение омбудсмена.
– Так может перспектива того, что дети получат возможность жаловаться на своих родителей, пугает россиян именно в силу их личностной развитости? Выходит, в глубине души они чувствуют: есть на что.
– Если уж говорить о самом глубоком уровне понимания этой проблемы, то придётся обратиться к религии. Российский менталитет в корне ориентирован на православие. С позиции православия, у всех людей единая мораль, потому как все они созданы по одному образу и подобию. Совесть для православного – это страх перед Божьим наказанием, а значит «контролирующий орган» этой морали – сам Господь Бог. Принять другой контролирующий орган – омбудсмена – это то же, что поклоняться идолу. Православная душа такого принять не может. Отсюда понятно и то, для чего на самом деле людям такая позиция, – для возможности отождествления себя с самим Господом Богом. Психолог сказал бы, что задели нарциссизм.
– Именно поэтому они не воспринимают рациональных доводов?
– Где задействован нарциссизм, там убеждения бесполезны. Требуется либо длительный глубокий психоанализ всего народа (что не удалось Достоевскому, Лосскому, Чехову и иже с ними), либо массовые страдания с последующим покаянием. Что сейчас и происходит в России.
…Так как же защитить юного человека? Как добиться осознания, что преступление ребёнка – это, как правило, реакция на преступление в отношении ребёнка? И как изменить в нашей стране пренебрежительное отношение к его мнению и его правам? В общем, как всегда: что делать?
А просто жить. И вводить ювенальную юстицию. И снимать фильмы. И писать статьи. И защищать диссертации. И принимать суровые законы, запрещающие жестокое обращение с детьми, – именно для того, чтобы прежние представления не тиражировались в новых поколениях. И делать всё это, несмотря на протесты. Более того, зная, что они обязательно будут, эти протесты, и понимая, какими глубинными процессами они объясняются.
Учитывая особенности нашей истории, культуры, традиций, да и просто из человеколюбия, необходимо поступать в этой области особо деликатно и бережно. Но при этом всё же настойчиво, последовательно и – терпеливо. Один закон, запрещающий бить детей, не заставит россиян сразу же думать по-другому, не приведёт к немедленным изменениям в сознании, но может стать первым шагом на этом пути. Со временем менталитет сменится естественным образом – уйдут все те, кто является носителем старых представлений. Кому-то при этих словах стало больно? Мне жаль, но ведь я предупреждала.
Моисей водил свой народ по пустыне сорок лет, чтобы умерли последние обладатели рабского сознания. С момента начала введения в нашей стране ювенальных технологий прошло только десять…