Определяющий принцип новой стратегии национальной обороны Пентагона – баланс. США не могут рассчитывать на устранение угроз госбезопасности путем простого повышения оборонного бюджета, надеясь все суметь и все купить. Министерство обороны должно расставить приоритеты и учесть неизбежные потери и непредвиденные убытки.
Стратегия должна быть сбалансирована по трем направлениям:
– между попытками одержать верх в конкретных конфликтах и подготовкой к будущим столкновениям;
– между глобальными аспектами, например противодействием повстанцам и внешнеполитическим военным взаимодействием, и поддержкой существующего превосходства США в сфере обычного и стратегического вооружения;
– между сохранением тех особенностей, которые сделали американские вооруженные силы столь эффективными, и избавлением от тех, которые мешают добиваться успеха.
НЕСТАНДАРТНОЕ МЫШЛЕНИЕ
Способность США справиться с грядущими угрозами будет зависеть от того, как мы себя покажем в нынешней ситуации. Поступать глупо, терпеть неудачи (или попадаться на этом) в Ираке или Афганистане будет катастрофой для образа США как среди друзей и союзников, так и среди потенциальных противников.
Численность наших боевых единиц в Ираке со временем сократится, и это случилось бы вне зависимости от результатов ноябрьских выборов президента. Тем не менее там сохранится присутствие военных советников США, и контртеррористическая операция в регионе будет продолжаться еще годы.
В Афганистане, как и говорил в сентябре президент Буш, количество наших солдат сейчас растет, а в следующем году их там будет еще больше. Из-за особенностей ландшафта, состава и бедности населения и истории, полной драматизма, Афганистан во многом представляет собой более сложную, комплексную проблему, чем Ирак. Угрозу, до сих пор не разрешенную, несмотря на международные усилия; угрозу, на устранение которой потребуются значительные усилия США в военной и экономической сферах на протяжении длительного периода времени.
Безответственно было бы не думать о будущем, не готовиться к нему, и подавляющее большинство сотрудников Пентагона, его служб, нашей оборонной индустрии именно этим и занимаются. Но мы не должны слишком сосредотачиваться на будущих обычных и глобальных противостояниях, забывая выделять силы и ресурсы для продолжения и завершения тех конфликтов, в которые мы втянуты сейчас.
Поддержка программы модернизации обычного вооружения заложена в бюджет Министерства обороны, в его деятельность в оборонном комплексе и в Конгрессе. Однако я глубоко озабочен тем, что даже в Пентагоне не встречаю достаточной поддержки иных путей одерживать верх в войнах сегодняшних и тех, подобных им, что разразятся в будущем.
Суровые реалии таковы: то, что мы называем войной с терроризмом, – это растянутая во времени военная кампания, охватывающая весь мир, борьба сил бескомпромиссного экстремизма и сил разума. Прямое применение военной силы продолжит играть свою роль в этой долгосрочной борьбе, но США не смогут уничтожить или захватить всех террористов и прочих экстремистов. Везде, где это только возможно, то воздействие, которое военные называют «кинетическим», должно по приоритетам быть ниже мер, направленных на развитие эффективности управления, экономических программ и взаимодействия с теми недовольными нами слоями населения, из которых террористы пополняют свои ряды. Чтобы дискредитировать и одолеть экстремистские движения и идеологии, требуется долго и терпеливо копить малые победы.
США вряд ли в ближайшее время продублируют процессы, подобные операциям в Ираке и Афганистане, то есть насильственное свержение режима и построение нового строя в ходе войны. Но это не значит, что мы не столкнемся с подобными проблемами в другом месте.
Где это только возможно, США применяют стратегию непрямого подхода в основном через усиление структуры государственной власти и госбезопасности своего партнера, чтобы не дать проблемам перерасти в кризисную ситуацию, для разрешения которой потребуется дорогое и спорное военное вмешательство. В таких делах возможности союзников и партнеров США могут значить не меньше, чем возможности самих США, и их расширение, возможно, столь же важно, если не более, чем продолжение той войны, которую мы ведем.
Недавнее прошлое ярко продемонстрировало нам последствия попыток разрешить неверным путем проблемы с повстанческими движениями и развалом государств. Террористические сети могут найти себе пристанище в слабых странах и подпитываться за счет социального хаоса и бедствий. Ядерные державы могут коллапсировать, скатиться в хаос и попасть во власть криминала. Самые ужасные угрозы территории США, например отравление или террористическая атака целых городов, исходят от слабых, разваливающихся государств, а не от стран-агрессоров.
Мощности, необходимые для предотвращения подобных сценариев, не следует считать «экзотическим ответвлением» или «временным отвлечением». США не могут позволить себе роскошь выбирать, с чем столкнуться, потому что эти сценарии развития событий разыграются независимо от того, с кем и каким образом Америка предпочитает воевать.
Более того, даже самые большие войны потребуют от нас способность одерживать эти «маленькие победы». Начиная с того дня, как генерал Уинфилд Скотт повел свою армию на Мексику в 1840-х годах, практически каждое крупное применение вооруженных сил США приводило к необходимости впоследствии поддерживать в этом регионе наше военное присутствие для сохранения стабильности. Потребность в войсках США не пропадает ни во время, ни после любого крупного конфликта, они нужны для поддержания безопасности, предоставления помощи, первого этапа восстановления государственности и общественных служб.
Военные и гражданские части аппарата госбезопасности США развивались неравномерно и совершенно утратили всякий баланс. Проблема даже не в силе воли, проблема в персонале. По многим параметрам возможности системы госбезопасности все еще страдают от последствий событий 1990-х годов, когда в связи с трудностями по обе стороны Пенсильвания Авеню главный инструмент контроля США над другими странами был сокращен и ему позволили быть чахлым плодом на древе бюрократии. Госдеп перестал набирать сотрудников в службу иностранных дел. Управление международного развития США ужалось с 15 тысяч человек в период вьетнамской войны до сегодняшних 3 тысяч. Не будем забывать и про Информационное агентство США, чей состав директоров в свое время включал людей, подобных Эдварду Мэроу. Оно было раздробленно на части и убрано в угол Госдепа. После событий 11 сентября усилиями Колина Пауэлла, а затем Кондолизы Райс государственный департамент сделал шаг к возвращению. Служба иностранных дел снова набирает персонал, а на иностранные дела тратится в 2 раза больше средств по сравнению с периодом после занятия поста президентом Бушем.
Но даже при лучшем финансировании Госдепа и Управления международного развития США военачальники в будущем не избавятся от задач по обеспечению безопасности и стабильности. Чтобы действительно одерживать победу в том ее виде, как ее определил Клаузевиц («победа – это достижение политической цели»), США нуждаются в военной мощи, способной не только вышибать двери, но прибирать за собой мусор после этого, а то и ремонтировать дом.
Учитывая эти реалии, за последние годы наши военные сделали впечатляющий шаг вперед. Отдел особых операций существенно увеличил свой бюджет и персонал. ВВС разработали новую программу консультирования по воздушным вопросам (air advisory program) и новый авианесущий транспорт для беспилотных самолетов. ВМС создали экспедиционное боевое отделение и вернули в строй речные суда. Новые армейские инструкции и руководства по противоповстанческой деятельности и новая морская стратегия объединили наработки недавних лет в служебных доктринах. Программа «Обучи и оснасти» позволяет достичь быстрого улучшения в системе безопасности наших наций-партнеров. В разработке находятся различные инициативы, призванные лучше интегрировать и координировать взаимодействие военных сил США с гражданскими агентствами и включить в работу экспертов со стороны частного сектора, включая негосударственные организации и научные сообщества.
ОБЫЧНЫЕ УГРОЗЫ
И хотя военные силы США изучают и осваивают новые и нестандартные навыки, им все еще приходится бороться с угрозой своей безопасности, исходящей от военных сил других стран. Вид русских танков, въезжающих в Грузию, напомнил о том, что другие нации и государства с их войсками нельзя списывать со счетов. И Россия, и Китай расширили свой оборонный бюджет и программы модернизации, включив в них создание системы ПВО и истребителей, которые по некоторым параметрам не уступают аналогам в США. Кроме того, существует потенциально токсичный коктейль из бандитских стран (rogue nations), террористических групп и ядерного, химического или бактериологического оружия. Северная Корея создала несколько бомб, а Иран ищет возможности присоединиться к клубу ядерных держав.
Что у всех этих возможных противников, от террористов до бандитских стран, стремящихся к мощи, есть общего, - так это то, что они поняли, как неразумно было бы сталкиваться с США напрямую, в обычных военных конфликтах. США не должны принимать свое нынешнее доминирующее положение как нечто само собой разумеющееся, мы должны инвестировать в программы, платформы и персонал, которые поддержат существование этого превосходства.
Но важно помнить о перспективах. Как, например, ВМС США уменьшившиеся, если считать тоннаж, со времен «холодной войны»; их боевой флот все еще больше, чем 13 крупнейших ВМС других стран, и 11 из этих 13 ВМС принадлежат нашим союзникам или партнерам. Да, русские танки и артиллерия сокрушили мизерную армию Грузии. Но прежде чем США бросятся в пучины новой «холодной войны», стоит вспомнить, что Россией движет желание избавиться от унижения в прошлом и получить контроль над странами близь своих границ, а не идеологическая кампания, направленная на контроль над всем миром. Как человек, делавший оценку военным силам СССР для нескольких президентов, я могу утверждать, что ситуация с обычным вооружением в России, хотя и серьезно улучшилась после упадка 1990-х, но остается лишь тенью былой мощи Советов. И неблагоприятная демографическая обстановка в России, вероятно, удержит эти силы в нынешнем состоянии.
Исходя из всего сказанного Стратегия национальной обороны–2008 приходит к выводу, что, хотя господство США в методах ведения обычных конфликтов неоспоримо, в нынешних условиях его возможно поддерживать лишь на среднесрочный период. Действительно, для США было бы тяжело в ближайшее время вступить в еще один крупный обычный конфликт, но, как и раньше, я задаюсь вопросом: где мы еще стали бы вступать в него? У ВВС и ВМС США еще есть много незадействованных ударных частей на случай, если появится необходимость сдержать или уничтожить угрозу, возникни она на Корейском полуострове, в Персидском заливе или в Тайваньском проливе. И хотя нынешняя стратегия признает повышенные риски в этих районах, но эти риски скромны и контролируемы.
Другие нации могут не пожелать сражаться с Соединенными Штатами: боец против бойца, корабль против корабля, танк против танка. Но они разрабатывают разрушительные методы, призванные парировать удар военной мощи США, сузить наши военные возможности, лишить нашу армию свободы маневра.
Пекин, к примеру, вкладывает средства в кибертехнологии, в противоспутниковые ракеты, противовоздушное и противокорабельное вооружение, подлодки, а их баллистические ракеты ставят под угрозу возможности США защищать себя и помогать своим союзникам в Тихом океане: базам, воздушным и морским составляющим и инфраструктуре, которая их поддерживает. Для США лишь в плюс пойдет возможность наносить удары из-за горизонта и ввести в строй систему противоракетной обороны, а для этого потребуется сменить системы ближнего действия на системы дальнего радиуса, такие как бомбардировщики нового поколения.
И хотя дни, когда сверхдержавы были на волосок от противостояния, позади, пока у других государств есть ядерное оружие и способы его доставки, у США должны быть надежные средства стратегического сдерживания. В этом плане Департамент обороны и ВВС сделали несколько уверенных шагов к возвращению превосходства и контролю в сфере ядерного оружия. Конгресс также должен принять участие в этом процессе, инициировав программу замены боеголовок (the Reliable Replacement Warhead Program) для их безопасности, сохранности и эффективного применения как средства устрашения.
Когда речь идет о всевозможных угрозах, их принято распределять от «высокого уровня угрозы» до «низкого уровня угрозы», от стандартных до нерегулярных (irregular) угроз, от механизированных частей до повстанцев с АК-47. В реальной жизни, как отмечал политолог Колин Грей, категории методов ведения войны размыты, и не могут умещаться в правильные, чистенькие коробочки. Можно ожидать, что в гибридных, более сложных формах ведения войны будут применены новые инструменты и методы уничтожения, от изощренных до простых.
Россия относительно груба в методах, хотя и эффективна. Обычный конфликт в Грузии был поддержан изощренной кибератакой, а также хорошо скоординированной пропагандистской кампанией. Во время вторжения в Ирак США наблюдали совершенно иную комбинацию инструментов, когда Садам Хусейн выпустил тучи своих псевдобойцов-федаян (Fedayeen) вместе с танками Т-72 республиканской гвардии.
И наоборот, ополченцы, группы повстанцев, другие негосударственные акторы и войска развивающихся стран получают в свое распоряжение все больше технологий, смертельных и изощренных, что подтверждается потерями и поражением в сфере пропаганды, которые понес Израиль в 2006 году от Хизбаллы. Пополненный ракетный арсенал Хизбаллы теперь превышает запасы многих государств. Более того, продажа оружия китайцами и русскими предоставляет как оборонные, так и атакующие возможности все большему количеству стран и группировок. Как отмечает военный теоретик Фрэнк (defense scholar) Хоффман, эти гибридные сценарии сочетают в себе «смертоносность межнациональных конфликтов с фанатичным и продолжительным противостоянием нерегулярных вооруженных формирований», а другой военный специалист, Майкл Эванс, описал это как «войны… в которых Microsoft соседствует с мачете, а технологии стелс противостоят бомбардировщики-камикадзе».
Так же, как можно ожидать комбинацию высокоопасных и малоопасных противников и типов противостояний, так и США должны искать баланс в наборе своих возможностей в видах представленных на поле боя войск, в закупаемом оружии, в проводимом обучении.
Теперь касательно закупок. Большую часть последних пяти десятилетий заметна была тенденция к снижению их количества, ибо технологические достижения сделали все виды систем более надежными. В последние годы они принимают все более причудливые формы, стоят все больше, требуют больше времени на создание и применяются все меньше. Учитывая, что ресурсы не бесконечны, динамика перехода количества в качество, возможно, достигает точки уменьшения отдачи (a point of diminishing returns). Конкретный корабль или самолет (не важно, как он хорош и вооружен) одновременно может находиться только в одном месте.
И тем не менее десятилетиями преобладающей точкой зрения было мнение, что оружие и боевые единицы, созданные для выполнения высокотехнологичных задач, могут применяться и для низкотехнологичных. И в какой-то степени так и было: стратегические бомбардировщики, разработанные, чтобы стирать в пыль города, использовались для огневой поддержки вооруженных винтовками кавалеристов. Танки M-1, созданные, чтобы заткнуть фульдовскую брешь (the Fulda Gap) во время советской атаки на Западную Европу, обращали в бегство иракских повстанцев в Фаллуджи и Наджафе. Корабли стоимостью в миллиарды долларов используются для погони за пиратами и доставки гуманитарной помощи. И армия США так поворачивает элементы программы Боевых систем будущего (Future Combat Systems) по мере их переноса с чертежной доски в реальный мир, что они становятся доступны и применимы солдатами в Афганистане и Ираке.
Учитывая, с какими ситуациями США, вероятно, предстоит столкнуться, и учитывая, например, попытки применения хаммеров повышенной защищенности, бронированной саперной машины (далее – БСМ) и программ «Разведка, наблюдение, изучение» (далее – «РНИ») (up-armored Humvees, Mine Resistant Ambush Protected vehicles (MRAPs), and intelligence, surveillance, and reconnaissance (ISR) programs) в Ираке, пришло время задуматься, не нуждаемся ли мы, кроме всего прочего, в специализированном, относительно низкотехнологичном оборудовании, подходящем для поддержания порядка и борьбы с повстанцами. Пришла пора серьезно задуматься о том, как оформить закупку таких средств и быстро начать их применять. Почему так важно выйти за рамки обычного бюрократического процесса, чтобы разработать технологии защиты от самодельных взрывных устройств, чтобы строить БСМы и быстро расширить наши средства «РНИ»? В двух словах, почему важно обойти существовавшие институты и процедуры, чтобы получить средства, необходимые для защиты солдат США в нынешних войнах?
Программа Министерства обороны по модернизации обычного вооружения стремится к достижению 99-процентной эффективности в течение нескольких лет. Безопасность и противоповстанческая миссия требует 75-процентной эффективности в течение нескольких месяцев. Вопрос в том, можно ли заставить эти две парадигмы сосуществовать в умах военных и бюрократии США.
Министерство обороны должно решить, имеет ли смысл в ситуациях, когда США обладают контролем над воздушным пространством, применять более дешевые, менее технологичные самолеты, которые можно использовать в больших количествах и которые могут использовать наши партнеры. Так уже делается в Ираке оперативной группой (Task Force) ODIN, в которой объединили продвинутые сенсоры с турбовинтовым самолетом, чтобы серьезно расширить зону покрытия системы наблюдения и разведки. Задача в этом случае – встроить такой тип инновационного мышления и гибкости в наш негибкий процесс производства. Ключ к решению – сделать так, чтобы стратегия и анализ рисков задавали курс производству, а не наоборот.
ПОДДЕРЖИВАЯОСНОВЫ
Способность сражаться, адаптируясь к широкому спектру конфликтов, иногда идущих одновременно, вполне соотносится с длинной историей и лучшими традициями американского оружия. Во время Революции плотные ряды солдат, вымуштрованные бароном Фридрихом фон Штойбеном, сражались с «красными мундирами» (английскими солдатами) на севере, в то время как партизаны, ведомые Френсисом Марионом (Francis Marion), изнуряли их на юге. В 1920-х и 1930-х годах корпус морской пехоты, выполнявший то, что сейчас назвали бы операциями по установлению стабильности в Карибском море, написали Руководство по малым войнам (Small Wars Manual) и разработали технику высадки с транспортов-амфибий (amphibious landing techniques), которые пригодились при освобождении Европы и Тихого океана в последующее десятилетие. Не забудем и про генерала Джона «Блэкджека» Першинга (John «Black Jack» Pershing), который, прежде чем возглавить Американские экспедиционные войска в Европе во время Первой мировой, возглавлял взвод скаутов сиу, ездил с солдатами буффало в Сан Хуан Хилл (San Juan Hill), завоевал уважение мавров на Филиппинах и гонялся за Панчо Вилья в Мексике.
В Ираке армия, фактически уменьшенной версией войск США времен «холодной войны», со временем стала эффективным инструментом борьбы с повстанцами. Но за это становление пришлось заплатить ужасную цену. На каждое героическое и находчивое нововведение солдат и их командиров на поле боя приходился какой-то организационный недостаток в Пентагоне, с которым им приходилось бороться. Должны произойти институциональные изменения, чтобы следующему поколению полковников, капитанов и сержантов не приходилось быть настолько героичными и находчивыми.
Одна из проблем, над которой бьется армия, – это создание системы стимулирования американских военнослужащих, занятых подготовкой иностранных солдат, то, что сейчас не считается престижной ролью для лучших офицеров. Еще одно. Насколько эффективно смогут отделения и боевые единицы, созданные для уничтожения врага, переучиться в специалистов по вербовке войск противника для перехода последних на сторону США или, что важнее, создавать условия для местных сил правопорядка, способных поддерживать стабильность.
Как министр обороны, я неоднократно делал заявления в пользу институционализации противоповстанческих навыков и способов поддержания безопасности и поддержки операций. Я делал это не потому, что не понимаю важность поддержания нашего нынешнего перевеса в средствах ведения обычных войн, но потому, что программы модернизации обычного и стратегического вооружения и так имеют сильную поддержку в службах, в Конгрессе и в ВПК. Основной бюджет на 2009 финансовый год, например, включает в себя более 180 миллиардов долларов на производство, исследования и разработку, и абсолютное большинство из этих средств будет направлено на создание обычного вооружения.
Не считая представителей войск специального назначения и отдельных свободомыслящих полковников, ни в Пентагоне, ни где-либо еще за десятилетия так и не появилась и не пустила корни сильная группа поддержки институционализации средств, необходимых для проведения асимметричных или непостоянных конфликтов и для быстрого удовлетворения быстро меняющихся нужд сил, втянутых в эти конфликты.
Подумайте обо всех местах, где сражались войска США за последние 40 с лишним лет: Вьетнам, Ливан, Гренада, Панама, Сомали, Гаити, Босния, Косово, Афганистан, Ирак, Африканский Рог и прочие. Фактически первая война в Заливе выделяется среди всех конфликтов двух последних поколений как более-менее традиционный обычный конфликт от начала до конца. Как и предсказывал в прошлом десятилетии генерал Чарльз Крулак (Krulak), тогдашний командующий корпуса морской пехоты, вместо возлюбленного «Сына Бури в Пустыне», солдаты Запада столкнулись с нежеланным «Приемным сыном Чечни».
Я не сомневаюсь, что программа модернизации обычного вооружения сохранит свою вполне заслуженную поддержку в Конгрессе. Я лишь хочу убедиться, что средства, необходимые для ведения комплексных конфликтов, в которых США уже участвуют и с которыми, вероятно, столкнутся в ближайшем будущем, будут иметь сильную институциональную поддержку. И я хочу, чтобы у нас было такое военное руководство, которое сможет быстро принимать решения, которые нужны солдатам на поле боя.
Наконец, нужды армии невозможно отделить от культурных особенностей и структуры поощрений, принятой в институтах США: здесь важно, что получает финансирование, кто получает повышение, чему учат в академиях и колледжах, как обучают персонал. Тридцать шесть лет назад мой коллега из ЦРУ Роберт Комер (Komer), возглавлявший кампанию по умиротворению (pacification campaign) во Вьетнаме, опубликовал свой ставший уже классическим учебник по организационному поведению «Bureaucracy Does Its Thing». Изучая эффективность аппарата национальной безопасности США во время конфликта во Вьетнаме, военную и гражданскую его части, он определил несколько тенденций, которые не давали институтам адаптироваться к ситуации: нежелание менять излюбленные методы действия; попытки управлять войной структурой и методами мирного времени; вера в то, что текущие проблемы были лишь недоразумением или сами должны были исчезнуть вскоре, и тенденция к тому, что проблемы, не вписывавшиеся в устоявшиеся структуры и предпочтения организации, просто проваливались в щели между ними.
Я упомянул эту работу не для того, чтобы осудить ту войну или очернить существенные изменения, произошедшие в нашей армии за последние годы, но лишь для того, чтобы напомнить, что подобные тенденции всегда возникают в любой большой иерархичной организации и что все мы должны бороться с ними.
Я многие вещи понял за 42 года службы в сфере национальной безопасности. Две важнейшие – понимание предела своих возможностей и чувство умеренности. США – сильнейшая и величайшая нация на Земле, но и нашим возможностям есть пределы. Сила и способность наших войск действовать в любой точке мира – необходимое условие для сохранения всеобщего мира, и они должны сохраниться. Но не каждый акт насилия, агрессии или даже кризис должны влечь за собой военное вмешательство США.
Нам следует требовать более скромных результатов от наших военных и технологий. Достижения в точных, сенсорных, информационных и спутниковых технологиях привели к тому, что армия США сейчас способна совершать невероятные вещи. Талибан был разбит за 3 месяца, режим Садама был обезглавлен за 3 недели. Можно нажать кнопку в Неваде - и секундой спустя взорвется грузовик в Мосуле. Сброшенная с небес бомба может взорвать дом-мишень, не повредив соседний с ним.
Но не следует отрицать психологический, культурный, политический и человеческий аспекты военного дела. Война неизбежно трагична, неэффективна и неоднозначна. Нужно относиться с изрядной долей скепсиса к системным анализам, компьютерным моделям, игровым теориям и доктринам, которые утверждают обратное. Следует нам искоса смотреть на идеалистичные, триумфалистские и этноцентрические представления о будущих конфликтах, которые пытаются исказить непреложные принципы и страшные реалии войны, пытаются изобразить, будто можно запугать врага, внушить ему такой трепет, что он покорится нам, что не нужно выслеживать его от холма к холму, от дома к дому, от района до района. Как сказал генерал Уильям Текумсе Шерман, каждая попытка сделать войну легкой и безопасной оканчивается унижением и катастрофой.
Неоднократно за последний век американцы отводили взгляд от происходящего в отдаленных уголках земного шара, полагая, что события там не требовали вмешательства войск США. Как могло повлиять на американцев убийство австрийского кронпринца в никому не известной Боснии и Герцеговине? Или аннексия маленького клочка земли под названием Судетская область, или поражение французов в местечке под названием Дьен-Бьен-Фу, или возвращение какого-то неизвестного клирика в Тегеран, или радикализация сына саудовского строительного магната?
В международных отношениях, как писал историк Дональд Каган, лучше всего, когда у тех стран, которые хотят сохранить мир, есть перевес в силе, когда у них хватает силы воли принять бремя и ответственность, необходимые для достижения этой цели. Я считаю, что Стратегия национальной обороны США достаточно сбалансирована, чтобы мы могли принять эту ответственность и сохранить свободу, процветание и безопасность США в грядущие годы.
Роберт М. Гейтс, министр обороны США
Перевод Владимира Маркова, Институт современной политики РУДН