Американский орнитолог, физиолог и географ Джаред Даймонд переписал историю человечества с естественнонаучной точки зрения. Публикация принесла ему Пулитцеровскую премию, а книга «Пушки, микробы и сталь1» стала международным бестселлером.
Опираясь на данные географии, ботаники, зоологии, микробиологии, лингвистики и других наук, Даймонд показывает, что неравномерное развитие разных человеческих обществ в разных частях света − не случайность и не результат расового превосходства одних над другими, а закономерность, обусловленная климатом, наличием пригодных для одомашнивания животных и множеством других факторов. К примеру, испанцы, колонизировавшие Америку, были во многом обязаны успехом завоевания привезенным с собой европейским болезням: аборигены не имели от них иммунитета. Болезни же, в свою очередь, были заимствованы европейцами от домашнего скота. Таким образом, история цивилизации и нынешний расклад политических сил уходят своими корнями в далекую дописьменную эпоху.
Оставим в стороне естественно-научный аспект книги – он интересен и актуален, но мне бы хотелось обратить внимание читателей на сущностном политическом подтексте вывода о сохранности этноса как вида. Речь идет об одном из эпизодов, описанных автором. Д.Даймонд, в частности, рассказывает об островном племени, которое по своему великодушию позволило чужакам осваивать их территорию и пользоваться всеми ресурсами. Этакий вариант русской народной сказки о лисе и зайце, ледяной и лубяной избушках… Но если в сказке все закончилось благополучно и справедливость восторжествовала, то в случае с аборигенами, по братски уступившими свою территорию пришлым и воинственным соседям, финал был трагичен: соседи истребили всех островитян до единого.
Пацифизм и примиренчество имеют, должны иметь свои пределы, за которые вождь, генсек или президент не имеет права переступать. Не озаботившись личной, общинной (общественной), государственной безопасностью, лидер и его народ – обречены на небытие!
В книге, которую автор характеризует как «краткую историю всех людей за последние 13 тысяч лет», Д.Даймонд исправляет традиционную несправедливость исторической науки, уделяющей непропорционально много внимания европейцам в ущерб другим народам, а относительно короткому историческому периоду существования письменности − в ущерб несравнимо более долгому пути развития цивилизации.
Любопытен и другой поворот авторской мысли. А именно, вопрос о том, почему богатство и могущество оказались распределены так, как они распределены сегодня, а не как-то иначе? В частности, почему не коренные американцы, африканцы и аборигены Австралии истребляли и покоряли европейцев и азиатов, а наоборот?
Дело в том, что на большей части территории Европы, Азии и Северной Африки существовали государства или империи, имевшие развитую металлургию, а некоторые из них уже находились на пороге промышленной революции. Два коренных американских народа, ацтеки и инки, правили империями, жители которых обходились каменными орудиями. Части южной и тропической Африки были поделены между мелкими государствами или вождями, подданные которых пользовались железными орудиями. Остальные народы − включая население Австралии и Новой Гвинеи, многих островов Тихого океана, большей части обеих Америк и небольших областей Африки − в основном существовали как земледельческие племена или как бродячие общины охотников-собирателей и знали только каменные орудия.
Именно эти технологические и политические различия в 1500 г. были непосредственной причиной неравенства в современном мире. Империи, вооруженные стальным оружием, были способны покорить или уничтожить племена с оружием из камня и дерева. Но каким образом мир пришел к тому положению, которое установилось к 1500 г.?
Д.Даймонд показывает как минимум две возможные причины: во-первых, европейцы уже несколько тысячелетий живут плотными популяциями, в условиях общественного устройства, предполагающего централизованное управление, наличие полиции и судебных органов. В этих обществах эпидемии инфекционных болезней (например, оспы), сопутствующие высокой популяционной плотности, исторически являлись главным фактором смертности, тогда как убийства были сравнительно немногочисленными, а состояние войны представляло скорее исключение, чем правило(?!). Большинство европейцев, переживших фатальные эпидемии, также избежали и других потенциальных причин смерти, что позволило им передать по наследству свои гены. Сегодня большинство живорожденных детей на Западе так же счастливо избегают смерти от инфекций и успешно воспроизводят себя вне зависимости от уровня интеллекта и генетических характеристик.
Новогвинейцы же, напротив, все эти тысячелетия жили в обществах, численность которых была слишком низка для возникновения эпидемических заболеваний, свойственных густонаселенным территориям. Зато они чаще умирали от убийств, непрекращающихся межплеменных войн, несчастных случаев и недостатка продовольствия. У более сообразительных людей шанс избежать действия главных причин смертности, характерных для традиционных новогвинейских обществ, выше, чем у менее сообразительных. При этом характерная для традиционных европейских обществ смертность от эпидемических заболеваний почти никак не соотносится с уровнем интеллекта, зато соотносится с генетически передаваемой сопротивляемостью организма, связанной с особенностями внутренних химических процессов.
К слову, люди со второй или четвертой группой крови обладают большей устойчивостью к вирусу оспы, чем люди с первой группой. Другими словами, естественный отбор, поощряющий гены, ответственные за интеллект, на Новой Гвинее наверняка действовал гораздо безжалостнее, чем в более густонаселенных, сложно организованных обществах, где на первом месте оказался естественный отбор по признакам, связанным с химическими особенностями организма.
А во-вторых, число коренных американцев, погибших в сражениях от европейского огнестрельного и холодного оружия, намного уступало числу тех, кто умер в собственной постели от евразийских микробов. Будучи главной причиной смерти индейцев и их вождей и подрывая дух оставшихся в живых, эти микробы делали невозможным серьезное сопротивление колонизаторам.
Возьмем, к примеру, высадку Кортеса на мексиканском побережье в 1519 г. и его завоевательный поход во главе отряда из 600 испанцев против многомиллионной и крайне воинственной Ацтекской империи. Тот факт, что Кортесу удалось достичь ацтекской столицы Теночтитлан, уйти оттуда, потеряв «всего лишь» две трети своего войска, и пробиться обратно к побережью, демонстрирует и военное преимущество испанцев, и первоначальную наивность ацтеков.
Однако, когда Кортес напал снова, ацтеки больше не были наивны и дрались за каждую свою улицу с величайшим упорством. Союзником испанцев, решившим исход войны, на этот раз стала оспа, которая достигла Мексики в 1520 г. благодаря одному зараженному рабу, прибывшему с покоренной испанцами Кубы. Вспыхнувшая эпидемия выкосила ряды ацтеков почти наполовину, включая императора Куитлауака, а уцелевшие были деморализованы таинственной напастью, которая, убивая индейцев, почему-то щадила испанцев − как будто в наглядное доказательство их непобедимости. К 1618 г. мексиканское население, которое перед началом европейского завоевания составляло 20 миллионов, сократилось примерно до 1,6 миллиона.
«Когда мы, в Соединенных Штатах, думаем о крупнейших доколумбовых обществах Нового Света, − пишет автор, − нам, как правило, приходят на память только ацтеки и инки. Мы забываем, что в Северной Америке тоже существовала густонаселенная индейская территория, причем как раз там, где и следовало ожидать, − в долине Миссисипи, по сей день одной из самых плодородных наших областей. Правда, в ее случае конкистадоры не участвовали в уничтожении коренного населения напрямую, поскольку за них всю работу успели проделать евразийские микробы. Когда Эрнандо де Сото в 1540 г. первым из европейцев совершал поход по Юго-Восточным Соединенным Штатам, он встретил немало индейских городов, двумя годами раньше потерявших всех своих жителей в результате эпидемий. Переносчиками этих эпидемий были индейцы с побережья, которых заражали наведывавшиеся к ним изредка испанцы. Таким образом, микробы испанцев достигли внутренних территорий континента раньше самих испанцев».
В результате археологических раскопок и анализа свидетельств, оставленных первыми европейскими гостями на окраинах Ойкумены, оценка предполагаемой численности индейского населения выросла примерно до 20 миллионов. Для обеих Америк сокращение коренного населения за одно-два столетия после прибытия Колумба оценивается сегодня совсем другими цифрами − до 95%. Согласитесь, тяжелая плата за межцивилизационные контакты.
Полина Савина, аспирант РУДН.
1 Даймонд Джаред. Ружья, микробы и сталь: Судьбы человеческих обществ / пер. с английского М. Колопотина. - М.: АСТ: CORPUS, 2010.