Книга ветерана армии США разительно отличается от большинства англоязычных сочинений о Второй мировой войне. Обстоятельное исследование Дэвида Гланца опровергает самые расхожие западные представления о Красной Армии. Вслед за битыми гитлеровскими вояками, пытавшимися объяснить собственные поражения то «бездарным руководством фюрера», то сказками о «10-кратном численном превосходстве русских», то ссылками на пресловутых «генералов Грязь и Мороз», современные западные историки продолжают пересказывать старые антисоветские мифы – до сих пор в зарубежной военно-исторической литературе преобладают крайне уничижительные оценки Красной Армии: тупое командование, бездарные офицеры, полудикие «Иваны», безропотно исполняющие самые безумные приказы, самоубийственные атаки,  заградотряды, стреляющие по своим, и т. д.
       Автор, ведущий военный историк, один из лучших американских специалистов по Великой Отечественной, решительно порывает с этими пропагандистскими штампами, попытавшись дать объективный анализ реальных боевых возможностей Красной Армии, проследить эволюцию ее офицерского корпуса на протяжении всей войны, беспристрастно оценить профессиональную подготовку советского командования и выучку советского солдата.
       «Ныне более чем очевидно, что железная дисциплина, которой требовали и добивались Сталин и его старшие политические и военные соратники, стала тем самым «клеем», что скрепил Крас­ную Армию в качестве цельной боевой силы, позволил ей выжить и в конечном итоге одержать верх, несмотря на жуткие бое­вые условия, которые приходилось выносить ее солдатам, – утверждает авторитетный эксперт. – Как записал один русский солдат о впечатлениях 41-го: «Стреляют, убивают, хоронят, поднимаются в атаку, идут в разведку – это война. А бреду­щие бог весть куда разутые, голодные бабы с котомками, с голодными детьми, беженцы, погорельцы – это ужас вой­ны». Неотступный страх и постоянная жестокость войны влияли на мотивацию всех солдат Красной Армии, но по-разному. С одной стороны, страх и боязнь безжалостного врага часто вы­зывали в рядах Красной Армии панику и бегство.
       Один ново­бранец, призванный в августе 1941 года и отправленный прямо в бой в составе одной из самых знаменитых стрелковых диви­зий Красной Армии, с болью описывал этот страх: «Я знал, что война – это страш­но, но такого всеобъемлющего ужаса я не мог себе предста­вить… Такое чувство, ты всю жизнь жил так, что у тебя нет ни прошлого, ни будущего. Первое время я не мог даже пошеве­литься от шока, ей-Богу! Нас, конечно, предупредили, что на зорьке пойдем а атаку. Ротные прошлись и всех предуп­редили. Только все равно получилось как-то странно. У меня тот бой как-то нечетко запомнился. Я даже не знаю, поче­му – какие-то бои вот как вчера было, а другие – как в дыму. Я их путаю постоянно».
       Наверное, наибольший страх порождала та сторона существо­вания солдата, которая вызывала у него осознание полнейшей анонимности, связанной со смертью в бою: «...Вечером хороним погибших товарищей. Завернутые в плащ-палатки тела уложили в полузасыпанный и слегка под­правленный окоп. Однополчане, с которыми не успел еще познакомиться. Две короткие речи. Глухо сыплется земля. В темноте вспышки выстрелов офицерских пистолетов. Са­лютую вместе со всеми... Могила отмечена на командирс­кой карте, а тут никакого знака. Кто знает, чьей будет эта земля завтра, послезавтра... С другой стороны, тот же постоянный страх и боязнь врага, которые мучили солдат Красной Армии, также усиливали их ре­шимость никогда не попадать в плен к немцам.
         Постоянные до­несения о жестокости немцев – такие, как донесение, отправ­ленное 27 ноября 1942 года комиссаром 8-го гвардейского стрелкового корпуса во время боев под Ржевом, лишь укрепля­ли их решимость:«Солдаты 148-й стрелковой бригады стали свидетеля­ми жестокой казни гитлеровскими мерзавцами трех ране­ных красноармейцев. Обследование трех тел показало, что раненых выстрелами солдат потом сожгли заживо. Фаши­стские чудовища обмотали раненых тряпками и полотен­цами, пропитанными горючей жидкостью и бросили их в костер». Чувство меры в некоторых эпизодах повествования, увы, изменяет автору. И даже непритязательный анализ показывает, что он не освободился от тех же штампов, которыми страдают и другие его коллеги по писательскому цеху.
        Заметим, к примеру, что выше автор приводил фрагмент воспоминания дру­гого солдата, в котором наличие такого права категорически отри­цалось. Вряд ли автору стоило делать обобщающие выводы на основании одного устного свидетельства – вдобавок противоре­чащего другим приводимым им же свидетельствам. 
        Истоки героизма и непобедимости советских солдат предопределены не только суровостью командования РККА, страха перед противником, но в первую очередь их природной стойкостью,  патриотизмом. О котором, кстати, достаточно верно пишет автор книги.
        «Подобно тому, как их предки сопротивлялись монго­лам, татарам, тевтонским рыцарям, литовцам, шведам, францу­зам, полякам и немцам, русские поднялись против захватчиков – на этот раз не под имперским, а под красным знаменем. Понимая это чувство и, наверное, также побуждаемый в какой-то степени отчаянием, Сталин сам воскресил имена великих полководцев Рос­сии былых времен, ее традиционные воинские звания, ордена и награды, и, в меньшей степени, даже презренные ранее символы русской православной церкви – и мобилизовал их всех на служ­бу во имя победы. Еще более необыкновенной была очевидная готовность других проживающих в Советском Союзе этнических меньшинств присоединиться к сталинской священной войне про­тив нацизма – эта готовность, по крайней мере, частично подтверждала успех большевиков в попытке преодолеть этнические расхождения и создать настоящий советский народ». Какой бы ни была причина – голый патриотизм, происходя­щий либо из панславянизма, либо из традиционного русского национализма, какого-то рода преданность советскому государ­ству или же просто ненависть к немецким захватчикам – она оказались мощной связующей и мотивирующей силой в рядах Красной Армии. Как выразилась одна женщина-солдат: «Я стала членом партии в 17 лет. Это было нетруд­но – побудешь три месяца кандидатом в члены партии, а потом становишься полноправным членом. Должна ска­зать, что большинство коммунистов вели себя во время войны достойно. Прежде чем тебя примут в партию, надо было заполнить одну хитрую анкету. Один из вопросов в ней был такой: "Классовое происхождение». И я от боль­шого ума написала честно: «Из дворян». И вдруг как гром среди ясного неба получила приказ к начальнику политот­дела нашей дивизии. Когда я встала перед ним, он глянул на меня пронзительным взглядом и спросил: «Девушка, вы хоть понимаете, что написали? Вы что, сума сошли?»  А я была образованная и ответила, что и сам Ленин был из дворян. Так или иначе, он не заставил меня переписывать ту ан­кету. Патриотизм был настоящим, и это вовсе не преувеличе­ние. Мы все сражались за родину. Я никогда не слышала, что­бы кто-нибудь кричал в бою «За Сталина!» или даже « Многие носили на шее кресты. У некоторых были в мешочках на шее иконки. Армия-то состояла большей частью из крестьян. Люди пытались найти способы избежать призыва – возможно, не юноши, а их родители, которые понимали, что фронт означал смерть».
        А одна юная участница обороны Ленинграда, когда ее спро­сили, что же побуждало ее сражаться, добавила: «Несмотря на огромные человеческие страдания, я, яв­ляясь молодой и небольшой частью народа в целом, верила в победу и не допускала и мысли о сдаче Ленинграда. Все, кто окружал меня дома, на работе и на военной службе, сохраняли высокий боевой дух. Все наши усилия и мысли в военные годы были устремлены только к победе. Мы верили в Ста­лина и в наше военное руководство, а также в девиз «Наше дело правое, победа будет за нами». Много лет спустя пошли разговоры, что нам следовало сдать Ленинград во избежание потери стольких человечес­ких жизней. Но если вы спросите об этом меня, то я отвечу «Нет!» Лучше было умереть, чем жить под немцами. Мы много слышали о лагерях смерти и газовых камерах. Немцы были жестоким врагом для нас всех, и для меня тоже. Я просто долго ненавидела немцев. Теперь в 77-летнем возра­сте, это чувство притупилось, и, да, Германия стала совсем иной, она раскаялась в том, что произошло. Но не дай Бог такой войне когда-нибудь произойти вновь».
         Пытаясь объяснить, что именно толкало его драться, один молодой лейтенант позже написал:«Может быть, эти записи помогут кому-то понять не­которые детали и общую, обстановку тех лет, и если мне это удалось, весь оптимистический, трагический и герои­ческий дух того времени, когда большинство народа знало и верило: наше дело правое, Победа будет за нами!».
         Письма, газетные публикации, воспоминания очевидцев событий, особенно в тех фрагментах, где нет ссылок на источники, невольно вызывают мысли о том, а не  плод ли авторского воображения эти признания. Основания у таких подозрений есть, поскольку такие отрывки явно противоречат ментальности советских людей. И это настораживает. Хотя, повторяю, общая объективная тенденция выдерживается в содержании.
         В сущности, война сама закалила многих солдат и сделала их своими созданиями – пока они не сгорали в огне военного пожарища или не возвращались в общество в качестве выживших. Как с горечью сказала еще одна женщина-ветеран: «С точки зрения войны. С позиций войны обо всем. Что же иное, кроме жестокого диктата войны. Чувство состра­дания порой тоже перерабатывается во что-то угодное войне. Я не выше, не мудрее, не подлее и не чище войны. Я тоже принадлежу ей».
        Вместе взятые, солдаты, составлявшие Красную Армию во время войны, образовывали сложную мозаику: одни сражались неохотно, другие – с энтузиазмом, многие – просто без особо­го желания. Они могли быть мужчинами или женщинами, крестьянами, рабочими и служащими, пастухами-кочевниками, чи­новниками, преступниками, неудачниками, бездельниками и даже представителями советской номенклатуры, то есть пра­вящего класса. И все эти солдаты, как добровольцы, так и при­зывники или мобилизованные штатские, происходили из всех этнических и религиозных групп, населяющих огромные тер­ритории Советского Союза – и даже из наций, живших за пре­делами довоенных границ страны».
        И далее: «За годы войны Красная Армия увеличилась с 5,4 миллиона человек в 27 армиях, 95 корпусах и 303 дивизиях на 22 июня 1941 года до приблизительно 10 миллионов солдат в 94 армиях, 253 корпусах и 838 дивизиях на 31 декабря 1943 года.  В конеч­ном итоге за всю войну через армию прошло примерно 35 мил­лионов человек, из которых она потеряла 8,7 погибшими и при­близительно 19,7 миллионов ранеными или заболевшими, а также 250 дивизий или их эквивалентов, уничтоженных в боях». Хотя солдаты Красной Армии крайне различались между собой по этническому и социальному происхождению, образо­ванию, идеологии и темпераменту, им всем выпал во многом общий опыт. Во-первых и в главных, они воевали в составе мас­совой армии, которая несла равно огромные потери безотноси­тельно к тому, когда, где или как она сражалась – в основном потому, что ее высшее руководство часто, если не стандартно, использовало кажущийся неистощимым запас живой силы стра­ны и неразумно не считалось с ценностью человеческой жизни, бесчувственно разбрасываясь жизнями солдат при обороне их отечества... Мы воздержимся от комментирования этих  и последующих пассажей – отметив только, что они не просто даются без всяких ссылок на источники информации, но и в ряде случаев прямо про­тиворечат приводимой ранее информации.
        «В конечном итоге те солдаты Красной Армии, – утверждает Д.Гланц, – кто выжил на войне, вынеся эту суровую дисциплину, почти постоянно дов­леющий страх и прямое запугивание, сумели этого добиться в первую очередь потому, что обучились выживанию на уровне рефлексов. В отличие от военнослужащих в армиях стран Запа­да, солдаты Красной Армии были продуктом политической сис­темы и общества, природная суровость которых во многих от­ношениях была подобна военной службе…
         В итоге солдаты Красной Армии привыкли иметь дело с военными обстоятельствами и выживать на военной службе. Принципиальная разница со­стояла только в том, что на войне солдатам Красной Армии при­ходилось выживать еще и в борьбе с вермахтом. И кем бы они ни были – рабочими, крестьянами или служа­щими, славянами или неславянами, мужчинами или женщина­ми, православными, мусульманами, иудеями или атеистами, ка­кими бы мотивами они ни руководствовались – «советским патриотизмом», «великорусским национализмом», обычной любовью к родине или же просто ненавистью к немецким зах­ватчикам, большинство солдат Красной Армии сумело вынести беспримерные и невообразимые лишения и все же выжить на самой страшной войне, какую когда-либо испытало человече­ство. И выживая, они совершили замечательный подвиг, за по­разительно короткий срок чуть менее четырех лет одолев самую грозную военную машину Европы, хотя и ценой огромных че­ловеческих потерь».
        И этой армии, если следовать логике автора, – можно и должно поклоняться, воздавать почести отныне и во веки веков, как беспримерной общечеловеческой реликвии.                                                                                                                                                                                                                                                                        


   Ольга Кочнева.