Его значение как-то незаметно открылось с возрастом. Туда теперь меня постоянно тянет. И я рад, что оно отыскалось, обрелось в душе, не затерялось в степи и во времени. Здесь когда-то было казачье пограничное укрепление - Ольгинский кордон. Об этой трагедии на Ольгинском кордонном укреплении из истории Черномории-Кубани я знал, конечно, давно. Знал из записок о войске Черноморском первого кубанского историка А. Туренко, опубликованных в "Киевской старине" в 1887 году, из "Кавказской войны" В. Потто, из "Истории Кубанского казачьего войска" Ф. Щербины да из публикаций современных историков, почему-то чрезвычайно однообразных. Но однажды эта трагедия предстала несколько в ином свете, так как соотнеслась с историей моей родной станицы Старонижестеблиевской, с тем, что жизни ведь и моих прадедов решались в ней...
Тем более что, как выяснил позже, моя родная станица, тогда еще Нижестеблиевская, первоначально, "по жребию" была поселена под непосредственное прикрытие Ольгинского кордона у "Сухого лимана", но вскоре была переселена вглубь Черномории, на берега Ангелинского ерика. Так что судьба ее на первых порах всецело зависела от Ольгинского кордонного укрепления. Ольгинский кордон, находившийся у западной опушки Красного леса, был построен в июне 1794 года на месте бывшего фельдшанца Римского, основанного в свою очередь в феврале 1778 года А.В. Суворовым (В "Лермонтовской энциклопедии" (1981,1999 гг.) отмечается, что Ольгинское самостоятельное укрепление кордонного участка построено на базе крепости Благовещенской). Первоначально он назывался Армейским. Но вскоре рядом поселился Ольгинский курень, название которого и перешло кордонному укреплению. Некогда это малое укрепление в силу своего выгодного расположения имело чрезвычайно важное военно-стратегическое значение.
Но известным в народе оно было по той трагедии, которая произошла здесь в январе 1810 года. Не могу сказать, что только интерес исторический заставил меня однажды обратиться к давнему прошлому. Там смутно угадывалось нечто более важное и более значимое. Собственно желание распознать его и оживило однажды давно известные факты, соотнесло их с тем, что происходило позже на этой земле, с тем, что происходит на ней ныне. Так что не историческую загадку я разрешал, хотя и она была для меня важна, но больше разбирался со своей судьбой, ибо не бывает человека в отрыве от того, что происходило до него на родной земле... И моя родная станица, казавшаяся мне, каюсь, такой заштатной и ничем не примечательной, предстала совсем в ином свете.
Жаль, конечно, что это открылось лишь с возрастом, так запоздало, но для этого были и есть свои причины, о которых я не могу и не имею права умолчать. За постоянной беспокойностью жизни людей, казалось, не всегда доставало той душевной сосредоточенности, основательности и образованности, какие возможны лишь в мирных условиях, не отягчённых иноверными влияниями, расчетливо и лукаво предпринимаемыми... Как же так.- думал я, - всего лишь в нескольких километрах от моей Стеблиевки, рядом находится столь значимое и столь памятное, вместе с тем таинственное место в истории Кубани, а я до сих пор там не побывал..." И, устыдившись своей лени и нелюбопытства, я отправился однажды на его поиски.
Вехой было название хутора - Тиховский. Но оказалось, что особых усилий для его поиска прилагать не следовало. Люди знали это памятное место и ходили сюда постоянно задолго до меня. Сохранение памяти о нём уже имело свою непростую историю. Там, на крохотном сельском кладбище, среди полей я и нашёл большой каменный крест, свидетельствовавший о славной странице кубанской истории, о трагедии, разыгравшейся на берегах Кубани 18 января 1810 года, где произошла битва казаков с закубанцами, как писал А. Туренко,- страшное побоище, дотоле никогда не виданное в Черномории".
Гравировка на медной пластине, вмонтированной в крест, говорила об участниках этой трагедии и об их печальной участи: "Командиру 4-го конного Черноморского казачьего полка полковнику Льву Тиховскому, есаулу Гаджанову, хорунжему Кривкову, зауряд-хорунжему Жировому, 4 сотенным есаулам и 140 казакам, геройски павшим на сем месте в бою с горцами в 1809 году и здесь погребенным. От черноморских казаков усердием Василия Вареника 1869 года". Здесь находилось пограничное казачье укрепление Ольгинский кордон, гарнизон которого почти полностью погиб в неравной схватке с горцами. Как же убереглась эта могила героев в нашем свирепом веке, когда принадлежность не только к казачеству, но и вообще к русскому племени на Руси почиталась крамольной? Убереглась не сама собой, а усердием многих памятливых людей, которые вопреки всему старались удержать в народе память о происшедшей здесь трагедии. Кажется, что кубанцы всегда стремились увековечить подвиг казаков-пограничников...
Как отмечает в своей истории Ф. Щербина, было несколько попыток воздвигнуть здесь памятник. В 1848 году такое ходатайство возбудил полковник Бантыш-Тыщенко, но высшая военная администрация не разрешила открывать подписку на памятник. Несколько лет спустя наказной атаман генерал Филипсон разрешил подписку, но главнокомандующий войсками не признал возможности чествования казачьих героев памятником на том основании, что «все они были или убиты, или изранены». Странная, конечно, причина... Было разрешено поставить на месте битвы лишь каменный столб с надписью. И только в 1869 году благодаря хлопотам войскового старшины В. Вареника был поставлен скромный памятник на могиле героев. До 1914 года здесь проводились ежегодно поминальные панихиды. В 30-е смутные годы могила оказалась утерянной. И только в 1973 году стараниями историка Виктора Соловьева она была отыскана и вновь отмечена. Сюда снова стали приходить люди. Ухоженность могилы, сухой серый пучок полевых цветов, увиденный мной у подножия креста, свидетельствовали о том, что здесь не так давно кто-то был.
Это давнее событие оказалось в народной памяти столь стойким, видимо, не только из-за своей трагичности. Вся история наша трагична, а в двадцатом железном веке немыслимо трагична, но не всякая ее страница так западала в народную память, оставаясь не тускнеющей, несмотря на то, что делалось, казалось, все возможное для того, чтобы ничего из прошлого и славного в сознании и душах людей не удержалось. Здесь было нечто иное. Как видится теперь из нашего нынешнего далека, эта неравная битва кубанцев с горцами оказалась столь памятной потому, что казаки не просто защищали свое укрепление, свой Ольгинский кордон, но выбрали такую тактику, чтобы обезопасить, спасти от набега соседние укрепления - Ивановское, Полтавское, Стеблиевское, но при этом почти все погибли. То есть пошли на верную гибель вполне сознательно. А такие порывы души, такие высокие помыслы не могут затеряться во времени, оставаясь не тускнеющими во всю историю народа. Это был уже не только собственно воинский подвиг, но подвижничество, отмеченное бодрствованием духа. 1810 год выдался для кубанцев-пограничников особенно беспокойным. Уже начало года было отмечено свирепыми набегами закубанцев. Но такого массового нашествия, какое произошло 18 января на Ольгинское укрепление, ранее не было. Историк А. Туренко писал о восьми тысячах горцев, перешедших по льду Кубань и напавших на Ольгинский кордон, а так же на Ивановское, Полтавское и Стеблиевское укрепления.
По другим сведениям нападающих было около пяти тысяч. Но в любом случае на Ольгинском кордоне им противостояло всего двести шесть казаков с одной пушкой во главе с полковником Львом Лукичом Тиховским. Но даже если бы вся эта масса нападающих обрушилась на Ольгинское укрепление, обнесенное рвом и забором, то и тогда казаки устояли бы. Но события развивались непредсказуемо. Горцы, разделившись на четыре партии, отрезали все пути сообщения кордона, а конные устремились на соседние станицы. Можно было бы отсидеться в укреплении, но в таком случае оказались бы разграбленными станицы, не предупреждённые о грозящей им опасности. И тогда Тиховской принимает отчаянное и рискованное решение. Он вывел казаков из крепости, спешил их, коней отослал в крепость и принял бой в пешем порядке. Этим сама мысль об отступлении была отринута. Так, кстати, русские воины поступали издавна, когда, переправившись на вражеский берег, отталкивали от него ладьи... Именно это высокое значение поступка Тиховского отмечал в своих исторических записках А. Туренко. Такое решение Тиховского было вовсе не просчетом, как показалось последующим исследователям, подмороженным гордыней, но жертвенным поступком: «Войсковой полковник Тиховский, собравший с подоспевшим на подкрепление его есаулом Гаджановым всего 206 казаков с одним орудием, решился неустрашимо сразиться противу толпы пеших неприятелей и подать помощь несчастным селениям. Он вышел из Ольгинского поста и стремительно атаковал черкесскую пехоту, свёрнутую в густую колонну и занявшую дорогу к Славянскому посту».
Эта же самоотверженность Ольгинского укрепления поражала и В. Потто: «Тиховский не хотел быть безучастным зрителем кровавой расправы с казацкими женами и детьми, и двести казаков с одной трёхфунтовой пушкой вышли из Ольгинского поста». Позже, обобщая все известные сведения об этом бое, Ф. Щербина писал, что неравенство сил ясно сознавали казаки. Но еще яснее сознавали казаки и Тиховский необходимость этой неравной борьбы. Только этот неравный бой мог отвлечь от нападения на край, если не все силы неприятеля, то значительную их часть... «Это был выдающийся пример борьбы немногих самоотверженных храбрецов с огромной толпой отчаянных горцев».Но и при такой отчаянной тактике казаки могли устоять, если бы у них не закончились орудийные и ружейные заряды. И тогда пришлось принять рукопашный бой, силы для которого были слишком уж неравными. «Тиховский, уже израненный, потерявший половину людей, еще надеялся удержать злодеев до прибытия к нему на помощь других команд наших; собрав последние свои силы, он с остальными казаками бросился в середину врагов и, стесненный со всех сторон, еще долго бился против них с отчаянием и неимоверным мужеством. Наконец, разрубленный на части, пал, и с его смертью прекратилось страшное побоище, дотоле никогда не виданное в Черномории - писал А. Туренко. "Тиховский был изрублен на куски,- также отмечал В. Потто, - но он пал на поле чести со славой, оставив по себе в преданиях черкесов грозную память. С ним вместе погибли и остатки его храброй дружины».
После четырехчасовой отчаянной сечи смяты были казаки, растратив заряды, но не растратив своего мужества. Только израненному есаулу Гаджанову с семнадцатью казаками удалось скрыться в зарослях Красного леса. На другой день пятьсот неприятельских тел были найдены и зарыты на месте битвы есаулом Голубом. Следует сказать, что полковник Лев Тиховский происходил из известного на Кубани рода. Его отец был войсковым или, как его еще называли, старшим есаулом, то есть отвечающим за соблюдение законов в крае: "Разселяя таким образом жителей и обезопася границу кордонною линиею, войсковое правительство определило старшего есаула для наблюдения за порядком армии секунд-майора Лукьяна Тиховского, снабдив его инструкцией". (А. Туренко). Обязанности же его определялись "Порядком общей пользы", этой своеобразной кубанской конституцией:"Войсковой есаул долг имеет по границе и внутри войсковой земли разъезжая, смотреть за определёнными в окружные правления чинами и кордонными старшинами, дабы все повеления атамана кошевого и войскового правительства были выполнены в самой точности без и малейшей отмены..."
Это странное по своей жестокости и редкое на Черноморской линии побоище не просто взволновало кубанцев своим трагизмом, но запало в их души самоотверженностью и жертвенностью павших. Такая неожиданная жестокость нападавших была труднообъяснимой, ведь простым защитникам границы было неведомо о том, что простодушные горцы науськивались зарубежными доброхотами. Ведь во всех войнах и смутах Северному Кавказу в силу его геополитического и стратегического положения придавалось противниками нашими, как, впрочем, придаётся и сейчас, значение особое. Пройдёт всего два года и просвещённая Европа объявит свой поход против России, попытается "просветить" её "отсталую" силой оружия... Можно сказать, что эти безвестные казаки на малом Ольгинском кордоне пали первыми, как и должно пограничникам, накануне Отечественной войны 1812 года...Потому и помнится до сего дня подвиг Тиховского и его сподвижников, что здесь было проявлено человеческое качество самой высокой пробы, какое только может быть меж людьми в их земной жизни – постоять за други своя, не жалея живота.
А Ольгинский кордон, даже уже не существующий на земле, стал незримой твердыней нетленного духа. Давно уже место это перестало быть порубежным, давно уже здесь не проходит граница, давно уже нет и самого укрепления, и все же оно осталось таковым и по сей день. Но уже не на земной границе, но на границе духа, на той незримой границе, которую следует оберегать ещё с большей зоркостью, чем границу обычную.
Петр Ткаченко.