«Мы не должны уступать родной земли бескультурному и не имеющему прошлого племени»
Вы думаете, эта фраза – о каких-то индейцах или неграх (первых, кстати, сегодня мировое сообщество именует коренными жителями Америки, вторых – афроамериканцами, иначе – скандал!)? Нет, так националистические грузинские СМИ отзываются об осетинах. Причем давно. Не верите? Тогда вернемся еще в конец 80-х–начало 90-х: время, предшествовавшее острому осетино-грузинскому конфликту 1991-1992 годов. Именно тогда происходило формирование основных идеологических установок грузинского национализма по осетинскому вопросу, которые стали в последующем задавать тон в отношениях Грузии с Южной Осетией, в том числе и официальных.
В него вовлекаются практически все ведущие СМИ Грузии, виднейшие представители грузинской интеллигенции и широкие слои общественности. Характерной чертой дискуссий на всех уровнях становится их радикализм и антиосетинская направленность. Осетинская проблема трактуется с позиций нетерпимости, в самых серьезных тонах предлагаются довольно радикальные, насильственные методы ее решения.
Структурно осетинский вопрос рассматривается грузинским национализмом в трех аспектах: автономия - территория - народ, соответственно которым вырабатываются и варианты решений: автономию - «ликвидировать», территорию - «изъять», а народ - «ассимилировать» или «вытеснить» на Северный Кавказ. За довольно короткий промежуток времени из осетинского народа формируется стереотипный образ врага, что способствует эскалации напряженности и серьезному обострению осетино-грузинских отношений. «Хватит говорить о прошлом, что мы были братья и т.д. Надо говорить о будущем, о том, что это наши враги - абхазы, осетины, и нам потребуется большое остроумие и прозорливость, чтобы не проиграть бой», - заявил в 1989 г. видный представитель грузинской интеллигенции академик А. Бакрадзе.
Для грузинского национализма конца 1980-х-начала 1990-х гг. оказалось характерным конструирование национальной идентичности на основе этнической концепции нации. Это объясняется как этнокультурным представлением о нации, преобладавшим в Советском Союзе и унаследованным союзными республиками, так и историческими традициями грузинского национализма. Так, средневековая этническая концепция определяла Грузию как «те земли, где церковная служба и все молитвы произносятся на грузинском языке», придавая лингвистической основе религиозную форму. Патриарх грузинского либерального национализма XIX в. И. Чавчавадзе слегка видоизменил эту формулу, поставив религию на последнее место: «Язык, Отечество, Вера». Этнокультурная парадигма грузинского национализма окончательно оформилась в 1918-1921 гг., в период политической независимости Грузии, а «национально-освободительное движение периода перестройки восстановило эту парадигму почти без изменений». Характерная для этнической концепции апелляция к «естественным правам» взамен юридических и политических реалий присутствует также и в базовой формуле грузинского национального проекта: «Мы ничего не хотим сверх того, что нам принадлежит по праву, но то, что наше, мы не отдадим».
В процессе определения границ и форм национально-государственного устройства грузинский этнонационализм объективно столкнулся с проблемой интеграции национальных меньшинств в условиях полиэтничной и многоконфессиональной Грузии. По переписи 1989 г., в Грузии проживало 5,4 млн. человек. Из них: грузины - 70%, абхазы - 1,8%, армяне - 8,1%, русские - 6,3%, азербайджанцы - 5,7%, осетины - 3%, греки - 1,9%, украинцы - 1%, езиды и курды - 0,6%, евреи - 0,5% и другие (всего свыше 80 национальностей). 80% всего населения - православные христиане (грузины, абхазы, русские, украинцы, белорусы, греки, осетины), 8% - (в т.ч. азербайджанцы) - мусульмане-шииты, 3,5% - мусульмане-сунниты (часть абхазов, татары, турки, северокавказцы), 0,5% - католики (часть русских и грузин, латыши, поляки, немцы, ассирийцы).
Центробежные тенденции, развившиеся в Советском Союзе, имели все основания заработать и превратиться в фактор реальной политики также на уровне союзных республик, которые объективно унаследовали все пороки национально-государственной системы СССР. Поэтому в целом проблема нацменьшинств рассматривалась в Грузии исключительно как фактор дестабилизации и угрозы. Согласно проекту концепции национальной безопасности Грузии, разработанному Центром стратегических исследований «наличие этнической пестроты в стране представляет собой серьезную угрозу». «В некоторых районах грузины встали на путь исчезновения… осетины создают опасность грузинскому населению, т.к. сознательно стараются достичь демографического преимущества», - писала в апреле 1989 г. весьма влиятельная и популярная газета «Литературная Грузия». В качестве решения проблемы грузинский этнонационализм предлагает довольно «жесткие демографические меры». «Любыми мероприятиями мы должны стараться, чтобы процент грузинского населения с 61 поднялся до 95».
Национальные меньшинства, таким образом, должны быть либо ассимилированы - «необходимо укреплять в негрузинском населении грузинский дух», - либо вытеснены из Грузии: «разве не было бы лучше, чтобы армяне вернулись к своей земле, а азербайджанцы размножались на своей земле» (газета «Молодежь Грузии», 14.04.1990). Методы реализации таких планов не исключали насилие и этнические чистки: «Должен произойти другой Сумгаит, чтобы гость ушел на родину, что ли?» (там же).
В отличие от других меньшинств, представлявших собой демографическую проблему, Южная Осетия и Абхазия являлись для Грузии серьезным политическим вызовом в ближайшем будущем в плане определения границ и форм будущего национального государства. Юридически границы Грузинской ССР не были оформлены еще с момента подписания договора от 7 мая 1920 г., поэтому территориальные границы Советской Грузии носили весьма условный характер с юридической точки зрения. Однако в политическом плане национальное движение Грузии стремилось воссоздать национальное государство в рамках административно-территориальных границ ГССР, пытаясь при этом одновременно совместить этнические границы конструируемой грузинской общности с территориальными границами Советской Грузии.
«Идея «нашей земли» в грузинском сознании более или менее четко очерчена границами Советской Грузии», - подчеркивает профессор ТГУ Гиа Нодиа. «Кавказ - естественная граница Грузии», - утверждает Бакрадзе. Поэтому грузинский этнонационализм пытался воссоздать национальное государство с Абхазией и Южной Осетией в своем составе. С другой стороны, и Абхазия, и Южная Осетия, как, впрочем, и Аджария, представляли собой политические образования, интеграция которых в состав самостоятельного грузинского государства делала необходимым разработку и утверждение принципов федерализма и децентрализованного управления страной, к чему грузинское общество ни исторически, ни политически не готово и по сей день. Проблема автономных образований объективно упиралась не только в проблему нацменьшинств, но также в проблему границ и государственного устройства.
С другой стороны, интеграция автономий являлась далеко не бесспорной проблемой также и по другой причине. Во-первых, наследие советского режима, оставившего комплекс неразрешенных национальных проблем, могло (и должно было!) сдетонировать в автономиях, которые с развалом СССР также получали возможность заявить о своих правах. В этом смысле в Грузии хорошо понимали все пороки советской национально-государственной системы, державшейся на силе принуждения. «Юго-Осетинская АО на территории Грузии - искусно заложенная Лениным и его командой мина замедленного действия», - писала газета «Свободная Грузия».
В общем ряду грузинских автономий Юго-Осетинская автономия имела свои особенности, представлявшие особые трудности для грузинского этнонационализма:
1. Южная Осетия занимает не только в Грузии, но и в масштабе всего Закавказья весьма выгодное геостратегическое положение. Военно-стратегические коммуникации, проходящие через ее территорию, затрагивают непосредственно интересы национальной безопасности Грузии. В силу этого от того, как поведет себя Южная Осетия в процессе предстоящей грузинской независимости, зависело и решение проблемы «угрозы с Севера» для строящегося грузинского государства, идеологи которого уже обозначили «Россию как серьезную угрозу безопасности страны» (Тархан-Моурави Г. Грузино-абхазский конфликт в региональном контексте. Грузины и Абхазы, с. 125).
2. В Грузии прекрасно осознавали тот факт, что Южная Осетия никогда не являлась перманентной, органической и составной частью грузинского государства и что в составе Грузинской ССР она оказалась лишь «благодаря» особенностям национально-государственного устройства СССР, которые, собственно, и удерживали Южную Осетию в ее составе. Распад Советского Союза ставил на повестку дня проблему «нахождения» Южной Осетии в составе Грузии и делал весьма вероятным ее последующий выход из Грузии, т.е. очень нежелательное для Грузии развитие событий.
3. Вхождение Южной Осетии в состав будущей независимой Грузии создает проблему разделенности единого осетинского народа. В этом плане будущая политическая ориентация Южной Осетии представлялась для грузинского национализма непредсказуемой: «Мы имеем право знать, какую позицию завтра займет находящийся рядом осетин», - отмечала еще в начале апреля 1989 г. «Литературная Грузия». Поэтому проблема будущих взаимоотношений Южной Осетии с Осетией Северной была поставлена в Грузии задолго до того, как об этом начали открыто говорить в самой Южной Осетии (лето 1990 г.). Естественно, что проблема Юг - Север Осетии была выдвинута в характерной для этнонационализма радикальной трактовке крайней нежелательности этого явления.
4. Южная Осетия представляла собой не только территориально-политическую автономию, но и регион довольно плотного и компактного расселения осетинского этноса (доля грузин в составе населения Юго-Осетинской АО составляла около 30%). В условиях такой демографической ситуации Грузии было трудно рассчитывать на выгодное для себя решение политических проблем. Демократический принцип правления большинства, активно поддерживаемый и пропагандируемый Грузией в Абхазии, здесь был явно не выгоден, и проблема заключалась в необходимости срочного изменения этнодемографического баланса. Факт неблагоприятной для грузин демографической конъюнктуры в Южной Осетии заставлял грузинский национализм в поисках политической выгоды апеллировать к прошлому, когда «осетины когда-то пришли беженцами и гостями на землю Самачабло».
«Мы не должны уступать родной земли спустившемуся с Кавказских гор бескультурному и не имеющему прошлого племени» («Ахалгазрда Комунисти», 29.06.1989). В качестве решения проблемы, т.е. устранения угрозы возможной сецессии, предлагалась довольно жесткая и радикальная мера: ликвидация автономии.
Однако упразднение автономии Южной Осетии, возможно, и снимало проблему угрозы сецессии в ближайшем будущем, но автоматически не обеспечивало решения этой проблемы в перспективе. Поэтому грузинский этнонационализм ставит вопрос гораздо шире - как проблему территории, земли, добиваясь тем самым политического контроля над регионом. Хотя после ликвидации автономии «формула» осетинского вопроса (автономия - территория - народ) значительно упрощается до «территория - народ» и внушает меньше опасений, тем не менее, предусматривает осуществление определенных коллективных прав проживающего на данной территории этноса, в том числе и прав на землю. Поэтому этнонационализм ставит проблему прав собственности на территорию Южной Осетии.
Территория Южной Осетии обладает всеми выгодами своего географического положения. Расположение в центральной части Главного Кавказского хребта позволяет контролировать все перевальные дороги, связывающие Северный Кавказ и Россию с Грузией, да и всем Закавказьем. Военно-политическое и не менее важное экономическое значение транспортных коммуникаций, проходящих по территории Южной Осетии, неизмеримо возросло в связи с открытием Рокского тоннеля и вводом в эксплуатацию всесезонной перевальной Транскавказской автомагистрали. Экономический интерес к этой территории также обусловливается ее природными и сельскохозяйственными (в первую очередь животноводство) ресурсами. В советское время почти вся продукция животноводства, включая мясо и осетинский сыр, вывозилась в Грузию и, в первую очередь, ее столицу Тбилиси. В Южной Осетии также распространены уже обнаруженные, но еще не исследованные залежи весьма редких и ценных цветных металлов, в том числе и цинка (квайса), который, как известно, очень часто соседствует со стратегическими элементами.
Исторически территория Южной Осетии являлась регионом компактного расселения ираноязычного скифо-сармато-алано-осетинского этнического массива с древнейших времен. И хотя на этой территории после эпохи средневековья не было самостоятельной государственности, регион всегда представлял собой самостоятельный в отношении Грузии этнополитический фактор в сфере международной политики, поскольку являлся составной этнической частью не грузинского государства, а могущественного племенного объединения северокавказских иранцев, которые в период средневековья через регион Южной Осетии осуществляли свою политику в Грузии и в Закавказье в целом.
На протяжении всей своей истории восточногрузинская верховная власть (цари) пыталась силой завладеть этой территорией и установить здесь свой военно-политический контроль. И добивалась определенных периодических успехов в этом направлении, в особенности в периоды слабости или же спада военно-политической активности северокавказских алан. Однако это происходило на весьма непродолжительное время и по этому не привело к окончательному установлению этнополитического господства Грузии в этом регионе.
По Кючук-Кайнарджийскому мирному договору 1774 г. вся Осетия, и Северная, и Южная, номинально попала в сферу российского протектората и влияния. Осетины и Севера, и Юга Осетии осознавали и представляли себя частями единого этнотерриториального целого, независимо от того, что по этому поводу думали или писали в Грузии. Фактическое присоединение Южной Осетии, связанное с установлением здесь русской административно-управленческой системы, произошло лишь в 1830 г. после военной экспедиции русских войск во главе с генералом Ренненкампфом в горы Южной Осетии. Этот поход завершил собой целую серию военно-политических мероприятий русского царизма в Южной Осетии, приведших к окончательному покорению региона (1802 г. - поход Симоновича, 1804 г. - поход князя Цицианова, главнокомандующего царскими войсками в Грузии, 1810 г. - экспедиция генерала Сталя, 1820-21 гг. - экспедиция Титова, 1830 г. - поход Ренненкампфа).
Включение Южной Осетии в административно- территориальную систему Российской империи не сопровождалось признанием Россией какой-либо зависимости Южной Осетии от Грузии. Поэтому представители грузинской феодальной знати князья Мачабели и Эристави предприняли попытку уже в рамках Российской империи обосновать свои права и добиться с помощью русского оружия в очередной раз контроля над Южной Осетией, поставив ее население в зависимое положение. Но очередное обострение осетино-грузинских отношений решалось уже не военной силой, а в рамках судебно-правовой системы империи. Претензии грузинского дворянства на Южную Осетию были отвергнуты Сенатом, решившим «грузинским князьям Мачабеловым отказать в домогательстве о признании крепостного их права над осетинами» (ЦГА ГССР, фонд Кавказского комитета, д. № 844, л. 68 // Очерки истории Юго-Осетии, с. 128). Мнение самого императора было таково: «Каково бы ни было решение высших судебных мест, трудно будет признать и привести в действие таковое в пользу князей Мачабеловых, поелику опытом дознано, что горные осетины никогда не будут без употребления военной силы исполнять следующие от них повинности и что, с другой стороны, нельзя же допускать мысль, что через каждые два или три года необходимо наряжать туда отряды и экспедиции» (там же).
По распоряжению императора южные осетины были переведены в разряд казенных, государственных крестьян и, таким образом, исключены из системы феодальной зависимости, а значит, и политического контроля со стороны грузинского дворянства, получив особый социально-экономический статус. Это был некий прообраз будущей политической автономии Южной Осетии, обусловленный ее исторически особым экстерриториальным положением в Закавказье.
Очередная попытка - опять же силой - установить в Южной Осетии свое военно-политическое и этническое доминирование была предпринята грузинской элитой в период существования грузинского независимого государства в 1918-1921 гг. Поход грузинской правительственной гвардии на Южную Осетию летом 1920 г. сопровождался широкомасштабными военными операциями против мирного гражданского населения (погибло около 5000 человек) и привел к массовому разорению и опустошению Южной Осетии.
Сегодняшняя задача грузинской мини-империи - лишить осетинский этнос не только автономии, но и территории - упирается в доказательство прав собственности на землю. Наличие или отсутствие таких прав делает возможным или безосновательным существование коллективных политических прав. Обоснование данной конструкции идет по упрощенной, но весьма характерной для этнического национализма схеме, опирающейся не на современные реалии или же общепризнанные нормы международного права, а на тенденциозные исторические выкладки, т.е. для обоснования своих прав на землю грузинский этнонационализм привлекает историю:
1. Осетины появились недавно в Грузии: «Осетины начали переселяться в Грузию после монголов, особенно сильно с 18 века».
2. Осетины - переселенцы (мигранты). Утверждение о времени переселения осетин в Грузию, по сути, является не чем иным, как попыткой обосновать сам факт переселения, имеющий решающее значение.
3. Осетины - не коренные жители (не автохтоны). Факт переселения обосновывает некоренной характер проживания осетин в Грузии, и они автоматически получают так называемый «гостевой» статус со всеми вытекающими отсюда политическими и демографическими последствиями.
4. Осетины не имеют прав ни на землю, ни на автономию. Некоренной гостевой статус предопределяет все имущественные и политические права этноса.
5. Территория Южной Осетии - историческая собственность Грузии!
Снятие проблемы угрозы сецессии и обретение политического контроля над территорией Южной Осетии в трактовке грузинского этнонационализма не исчерпывает «осетинского вопроса», где структурно остается в наличии третий компонент - «народ». Но «осетинский вопрос» предстает в значительно упрощенном виде, превратившись из геополитической проблемы в обыкновенный демографический вопрос, который гораздо легче разрешить. Характерно также, что проблема народа ставится не только в плане демографии, но и в плане этнического статуса, этнической угрозы. Народ, лишенный прав на землю и прав на автономию, по-прежнему представляет серьезную угрозу государственным интересам Грузии. «Абхазы, осетины и турки представляют большую опасность для независимости Грузии», - утверждает Бакрадзе. Поэтому грузинский национализм ставит задачу осуществления еще и этнического контроля над регионом Южной Осетии. Для решения этой задачи грузинский этнонационализм предлагает следующие варианты:
1. Осетинский этнос должен быть ассимилирован. Предложение культурной автономии фактически теряет под собой основу с потерей прав собственности на землю, становясь чисто декларативным, риторическим. Признание коллективных прав заменяется требованием политической лояльности: «Долг осетин помочь грузинам в осуществлении их национальных целей» («Литературная Грузия», 24.11.1989).
2. Осетинский этнос должен быть вытеснен на Северный Кавказ, рассматриваемый как его историческая родина. То есть в случае несогласия народа подвергнуться культурной и демографической экспансии ему предлагается покинуть «землю» Грузии. «Если осетинский этнос уже не устраивает гарантированный нами комплекс национальной родины на нашей земле и он считает невозможным и впредь жить в мире и дружбе с народом, с которым, кстати, не стесняются дружить и сотрудничать многие цивилизованные народы мира, так доброго им пути на свою национальную родину» («Тбилиси», 7.06.1989).
3. На территории Южной Осетии должны быть уничтожены все признаки проживания осетинского этноса, изменена топонимика, включая и само название «Южная Осетия». «Географические названия Южной Осетии следует поменять - Знаур, Исаккау, Ленингор, Хетагурово, а Южная Осетия - это Шида Картли, Самачабло», - пишет доктор географических наук Коба Харадзе. Т.е. осетинский народ должен быть ассимилирован или вытеснен, а в обоих случаях, всякое упоминание о нем должно быть стерто с мест его бывшего проживания. Таким образом, грузинский этнонационализм предполагает в предконфликтный период добиться полного этнополитического контроля над Южной Осетией. Решение проблемы «народа» в этом контексте окончательно ставит точку и полностью исчерпывает т.н. «осетинский вопрос» в идеологических установках грузинского национализма.
В этом плане становится ясным и формирование в предконфликтный период «образа врага» в лице осетинского народа, а также направление и характер социально-психологической идентификации осетинского этноса. Стереотипный образ врага в трактовке грузинского этнонационализма формируется в русле дегуманизации и отрицания элементарных прав и достоинств осетинского этноса. Осетины как народ обвиняются в неблагодарности, непросвещенности, отсутствии чувства долга по отношению к грузинской нации, неуважении, нелюбви к Грузии и даже предательстве. «У осетин есть газета, радио, журнал, театр, издательство, институт, что еще им надо? Надо быть благодарным грузинскому народу за это, а они требуют защиты осетинского языка и своих национальных прав... Осетинский народ такой неблагодарный... Хватит предательства по отношению к Грузии в тяжелое для нее время» («Литературная Грузия», 29.10.1989). Таким образом, можно говорить о разработке грузинским этнонационализмом в предконфликтный период (1988-1991 гг.) националистического проекта решения «осетинского вопроса» в радикальном, национал-экстремистском духе. Сам процесс формирования идеологических установок уже сопровождался кризисом осетино-грузинских отношений, а последующая практическая реализация подобного проекта таила в себе опасность серьезной конфронтации с Южной Осетией.
Что и произошло. Ситуация сегодня коренным образом изменилась. Но изменилось ли что-либо в головах грузинских радикальных националистов?